— ГДЕ ПРИНЦ? — крикнул ему в след разъяренный Элисар, падая на колени, но Ферус более не удостоил его вниманием. Он, будто и не услышал последние слова. Только удаляющийся отголосок хохота был ответом. Все стражники, один за другим, угрюмо посмотрев на него, покинули помещение.
Все стояли молча, с беспокойством глядя на исстрадавшееся лицо, не решаясь шевельнуться. Элисар, обессилено, рухнул на скамью и, опустив голову на грудь, погрузился безмолвную думу. Потом, подняв голову и оглянув всех, с еще сильнее постаревшими глазами, он упавшим голосом произнес:
— Я хочу повиниться перед вами, — сказал он. — Я, влекомый эгоистическими побуждениями, зная, насколько высока угроза, повел вас на верную погибель. Нет, не пытайтесь меня перебивать, вы же сами знаете, что мои слова верны. Возможно, завтра, то есть уже сегодня, этот безумец, дьявол во плоти, всех нас погубит и даже не дрогнет его рука. И все это по моей вине! Нет прощения моему малоумию!
Он помолчал.
— …Я теперь не тот, что был раньше, — сказал он за тем, — возможно вы это успели понять, и не обладаю прежней решимостью и волей — я постарел, я обессилел… Не обладаю той находчивостью, прославившей меня… Все кончено… Все для меня прошло… — и он, снова опустив голову на грудь, замкнулся.
Больше он ни с кем не заговорил. А остальные, разумея свое истинное положение и соглашаясь с предводителем что положение безвыходно, но при этом, напрочь отвергая вину Элисара, тоже погрузились в невеселые думы. Тарук хотел было Элисару что-то сказать, но не решился. Он отошел в сторону и тихо сел.
На улице должно было быть утро, но этого в подполе не замечалось, поскольку окон не имелось. И, если Ферус не шутил по поводу их ближайшей участи, а он далеко не походил на фарсёра, то до конца их жизни оставалось всего ничего.
Прошло, вероятно, часа два, а может и все три; из-за удрученности мыслей, определить поток времени удавалось с трудом, когда ключи в замке заскрежетали в третий раз. Вошли те же девять вооруженных верзил, четверо из них сразу же принялись всех связывать, остальные, угрожая пиками, поддерживать дисциплину, видимо, на случай, если вдруг какой-нибудь смельчак из узников не удумает выкинуть, похожий на тот, поступок. Но последние не выказывали какого-либо сопротивления и смиренно повиновались, позволяя скручивать за спину руки. Связали всех, и Элисара тоже. Закончив со всеми, один из них, видимо главный, жестом приказал своим повести узников на выход.
Главный шел впереди, а его подручные следя за колонной с обеих сторон подгоняли заключенных вперед.
Их вывели во двор конюшни, где наступило утро. А в центре двора стояла тяжелая фура запряженная четырьмя лошадьми, и им приказали туда забраться. Усадив всех и запрев дверь, повозку вывели со двора. Куда их повезли, угадать было трудно, ибо у фуры не имелось ни окон, ни удобных щелей меж досками. Видать все предусмотрели. Но по прикидкам можно было установить, что движутся они в южную часть города. Возможно, назад в Туманную крепость, поскольку именно там она и находилась. Но там же фигурировала и площадка для казней. Так что, ясность в их ближайшее будущее не наступало, посему шанс на благоприятный ее конец посекундное убавлялся.
Вели повозку долго, проделывая многочисленные повороты, постоянно проезжая бессчетные кочки и валяющиеся предметы, отчего их постоянно трясло. Очевидно, на улице господствовало абсолютный беспорядок и суета. И догадаться что происходило за пределами повозки, было не трудно — оттуда несся чадный запах гари и слышался тяжелое бряцание солдат, топот копыт и грубые выкрики на горожан кифийцев, пытающихся умерить пыл, хоть и подавленный, но готовый взорваться в любой момент.
Внезапно они остановились. Кто-то снаружи из сопровождавших их воинов крикнул на кого-то, на грубом языке. Второй ответил ему не менее дерзко. Поскольку это было типичным поведение кифийцев, никто в повозке не удивился. Они лишь обратили внимание на то, что это послужило для начала страшной перебранки. Судя по внезапности остановки, надо полагать, из-за случившегося затора: первый, видимо, требовал, чтобы их пропустили, а, значит, второй, по одним ведомым ему причинам напрочь отказался это сделать. Дело дошло до того, что послышались звоны вынимаемых мечей. Кто-то, яростно завопя с глухим лязгом обрушил свое оружие на чье-то тело, отчего пострадавший, как мешок муки, повалился наземь, от боли отчаянно горланя. И снаружи завязалась нешуточная драка.
Пленники, пробежавшись взглядами, у которых моментально прорезалась росток надежды, (ведь наружным переполохом грех было не воспользоваться), отчаянно принялись рвать узлы, удерживавших их руки. Узлы оказались, не совсем крепкими (те остолопы отнеслись к своему делу весьма халатно и даже не утрудились поставить контрольные узлы)! Все веревки, вскоре поддались! Некоторые, в том числе и Тарук, быстро управившись с помехой, оказались на свободе. И они тут же принялись помогать товарищам отвязаться тоже. Бойня снаружи все не утихал, они почти все освободились и хотели приняться вышибать доски телеги, как неожиданно дверь повозки отворилась сама. Тарук, улучив момент и в душе прощаясь с Белым Светом, наобум кинулся в горло «посетителя», но тот, проделав что-то невероятное своими руками, заставил его промахнуться, и посему, пролетев через проем Тарук был прижат в землю невероятно стальным ухватом. И тут ему стало ясно, что человек, на которого он покусился, был не из числа их сопровождения. Этот хоть и выглядел кифийцем, посмотрел так странно, что Тарук, не понятно отчего, увидев ясные глаза, почувствовал себя спасенным. И верно:
— Мы вас спасаем, безголовый! — произнес этот человек, повторяя его глубинные мысли. Тарук поверил, он не смел не верить. И оглянувшись на повозку, он увидел, что человек не один, их семеро, и что они уже, успев объяснить свои намерения, спешно помогали его товарищам вылезать. У последних в лицах читалось и радость, и удивление… А сопровождавший их конвой, покоился на земле смиренно — незадачливые воины Феруса были мертвы.
Человек подал ему руку и помог встать. Поднявшись и странно чувствуя себя (в голове его отчего-то закружило, наверно, ударился о камень, подумалось ему), Тарук по непроизнесенному вслух приказу, последовал за всеми.
Наваждение почти рассеялось, когда они забежали в разрушенный дом.
Глава 4. В пути
Солнце, старательно разогревая утренний холодок и плавно превращая утро в день, весело играло в прятки то показывая, то пряча, свое сияющее лицо в густых ветвях Ягодного леса.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
