Драко уставился на Гарри:
– Это сделал ты?
– Что? Да зачем вообще мне… как бы я…
– Гарри, это сделал ты?
– Нет! – воскликнул Гарри. – Конечно, нет!
Драко слушал очень внимательно, однако ответ Гарри прозвучал без запинок и колебаний.
Поэтому Драко кивнул и сказал:
– Я не знаю, о чём думает отец, но это не может, точно не может быть к добру. И ещё, эм-м… люди говорят…
– Что они говорят, Драко? – с опасением в голосе спросил Гарри.
– Феникс на самом деле перенёс тебя в Азкабан, чтобы помешать побегу Беллатрисы Блэк?..
* * *
Послесловие: Невилл Лонгботтом.
Гарри только успел сесть за стол Когтеврана в надежде хоть немного поесть. Он знал, что ему надо уйти и всё обдумать, но с ним ещё оставалась крохотная частичка принесённого фениксом умиротворения (даже после разговора с Драко) – какой-то прекрасный сон, о котором он не помнил ничего, кроме того, что тот был прекрасен, – и Гарри до сих пор цеплялся за эту частичку. Та же часть его, которая не чувствовала себя умиротворённой, ждала, пока наковальни перестанут сыпаться на него, чтобы, когда он уйдёт всё обдумывать, он смог обработать все проблемы сразу.
Гарри схватил вилку, поднёс порцию картофельного пюре ко рту…
И тут раздался пронзительный крик.
В зале время от времени кто-нибудь узнавал новость и вскрикивал, но этот крик Гарри узнал…
Гарри мгновенно вскочил со скамьи и направился к столу Пуффендуя. В животе появилось ужасное тошнотворное ощущение. Когда он решил совершить преступление, он не принял это во внимание – ведь профессор Квиррелл планировал, что никто о преступлении не узнает. А после свершившегося Гарри… просто не подумал…
В этом, — с горькой укоризной отметил внутренний пуффендуец, – тоже виноват ты.
Но к тому времени, как Гарри дошёл до пуффендуйского стола, Невилл уже сидел и ел пирожки с сосисками и инжирным соусом.
Руки Невилла дрожали, но он отрезал кусочки еды и ел их, не роняя.
– Привет, генерал, – голос Невилла лишь чуть-чуть дрогнул. – Ты прошлой ночью дрался на дуэли с Беллатрисой Блэк?
– Нет, – ответил Гарри. Его голос тоже почему-то дрогнул.
– Я так и думал, – сказал Невилл. Он отрезал ещё кусочек сосиски, и его нож проскрежетал по тарелке. – Я собираюсь выследить её и убить. Могу я рассчитывать на твою помощь?
Пуффендуйцы, собравшиеся вокруг него, испуганно ахнули.
– Если она придёт за тобой, – хрипло выдавил Гарри, если это всё чудовищная ошибка, если это всё была ложь, — я буду защищать тебя даже ценой своей жизни, – я не позволю, чтобы ты пострадал по моей вине, и не важно, какой ценой, – но я не буду помогать тебе охотиться за ней, Невилл. Друзья не помогают друзьям совершить самоубийство.
Вилка Невилла замерла у рта.
Затем Невилл положил кусок сосиски в рот. Прожевал.
Проглотил.
– Я не имел в виду прямо сейчас. Я имел в виду после окончания Хогвартса.
– Невилл, – Гарри старался тщательно контролировать голос, – я считаю, что даже после окончания школы это по-прежнему может быть крайне дурацкой идеей. Её будут выслеживать гораздо более опытные авроры… – ой, стоп, так не годится…
– Послушай его! – крикнул Эрни Макмиллан.
– Невви, пожалуйста, задумайся, он прав! – добавила более старшая девочка из Пуффендуя, стоящая рядом с Невиллом.
Невилл встал:
– Пожалуйста, не ходите за мной.
И Невилл пошёл прочь. Гарри и Эрни, а также ещё несколько пуффендуйцев, непроизвольно шагнули следом.
Невилл сел за стол Гриффиндора. Издалека, на грани слышимости, донеслись его слова:
– После окончания школы я собираюсь выследить её и убить. Кто со мной?
Раздалось как минимум пять «да», а затем послышался громкий голос Рона Уизли:
– Эй, вы, становитесь в очередь. Я сегодня получил письмо от мамы, она просила передать, что у неё преимущественное право.
Кто-то сказал:
– Молли Уизли против Беллатрисы Блэк? Да, отличная шутка…
Рон в ответ потянулся к тарелке и взвесил в руке кекс…
Кто-то тронул Гарри за плечо. Он обернулся и увидел незнакомую старшеклассницу в мантии с зелёной оторочкой, которая сунула ему в руки пергаментный конверт и торопливо удалилась.
Гарри на мгновение уставился на конверт. Затем направился к ближайшей стене. Нельзя сказать, что это обеспечивало ему надёжное уединение, но лучше, чем ничего. К тому же Гарри не хотел создавать впечатления, что он пытается спрятаться.
Это была слизеринская система доставки сообщений, которая использовалась, когда кто-нибудь хотел связаться с другим человеком так, чтобы никто не узнал, что они разговаривали. Отправитель вручал конверт и десять кнатов тому, у кого была репутация надёжного курьера, тот, в свою очередь передавал конверт и пять кнатов второму курьеру. Второй курьер открывал конверт, обнаруживал внутри второй конверт, на котором было написано имя адресата, и доставлял письмо. Таким образом никто из курьеров не знал одновременно и отправителя, и адресата, поэтому никто не знал, что между ними есть какая-то связь…
Гарри дошёл до стены, засунул конверт под мантию, открыл его под одеждой и осторожно бросил взгляд на записку:
«Класс слева от кабинета Трансфигурации, в 8 утра.
Л.Л.»
Гарри уставился на пергамент, пытаясь вспомнить, знает ли он кого-нибудь с инициалами Л.Л.
Его разум искал.
Искал…
Нашёл:
– Девочка из «Придиры»? – недоверчиво прошептал Гарри и захлопнул рот. Ей только десять лет, и её в принципе не должно быть в Хогвартсе!
* * *
Послесловие: Лесат Лестрейндж.
В восемь утра Гарри стоял в заброшенном классе, следующим за кабинетом Трансфигурации, и ждал. По крайней мере он успел немного поесть перед встречей с очередным бедствием – Луной Лавгуд…
Дверь класса отворилась, и Гарри отвесил себе сильный мысленный пинок.
И об этом он тоже не подумал, хотя обязан был.
Строгая мантия с зелёной оторочкой сидела на юноше криво, красные пятнышки на ней были очень похожи на крохотные капли свежей крови. Судя по всему, краешек его рта был чем-то порезан, а затем вылечен – с помощью Эпискей или какого-то другого слабого медицинского заклинания, которое не в состоянии полностью залечить рану.
Лицо Лесата Лестрейнджа было покрыто слезами. Свежими слезами, полувысохшими слезами, и в его глазах виднелась влага – знак того, что слёзы ещё не закончились.
– Квиетус, – произнёс юноша. – Хоменум ревелио.
Он произнёс ещё несколько заклинаний. Гарри в это время отчаянно пытался что-то придумать, но тщетно.
Затем Лесат опустил палочку и убрал её в складки мантии. После чего медленно опустился на колени на пыльный пол класса.
И столь же медленно склонился так, что его лоб коснулся пыли. Гарри хотел что-нибудь сказать, но потерял дар речи.
Лесат Лестрейндж хрипло заговорил:
– Моя жизнь принадлежит вам, мой лорд, как и моя смерть.
– Я, – начал Гарри и запнулся. В горле застрял огромный комок и говорить было трудно. – Я…
Не имею к этому никакого отношения, должен был сказать он, он должен был сказать это сразу же, но в то же время и невиновному Гарри было бы сложно вымолвить эти слова…
– Спасибо вам, – прошептал Лесат, – спасибо, мой лорд, спасибо вам, – послышался звук сдавленных рыданий. Гарри не видел его лица, он мог видеть лишь затылок юноши. – Я глупец, мой лорд, я неблагодарный ублюдок, недостойный служить вам, не существует даже слов, которые могут описать мою низость, ибо я… я накричал на вас, когда вы помогли мне. Я думал, что вы отвергли мою мольбу, и до этого утра я даже не понимал, каким был дураком, что обратился к вам в присутствии Лонгботтома…
– Я не имею к этому никакого отношения, – сказал Гарри.
(Подобная прямая ложь всё ещё давалась ему с трудом.)
Лесат медленно оторвал голову от пола и посмотрел на Гарри.
– Я понимаю, мой лорд, – голос юноши немного дрогнул. – Вы не доверяете моей хитрости, верно, я показал себя глупцом… Я лишь хочу сказать вам, что я понимаю, что такое благодарность, я понимаю, что наверняка даже одного человека спасти было ужасно трудно, что теперь они настороже, и вы теперь не сможете… спасти отца… но я благодарен вам и никогда больше не буду неблагодарным. Если когда-нибудь вам понадобится такой недостойный слуга, дайте мне знать и, где бы я ни был, я приду, мой лорд…
– Я никаким образом в этом не замешан.
(Но с каждым разом становилось проще.)
Лесат пристально посмотрел на Гарри и неуверенно спросил:
– Мне позволено удалиться, мой лорд?..
– Я не твой лорд.
– Да, мой лорд, я понимаю, – сказал Лесат. Он поднялся на ноги и низко поклонился, затем начал пятиться к двери, пока ему не пришлось повернуться, чтобы открыть её.
