И все равно…
Мысль о том, что Мрачный Жнец заполняет в страшдество чулки, не укладывалась в голове, как ни старайся. С таким же успехом можно было бы представить себе старикашку Лихо, замещающего зубную фею. О да… Лихо… Кариесов не оберешься…
Однако, если честно, каким же все-таки извращенным сознанием надо обладать, чтобы по ночам лазать по детским спаленкам?
Конечно, к Санта-Хрякусу это не относилось, но…
Со стороны страшдественского дерева послышался звон.
Ворон осторожно пятился от осколков стеклянного шарика.
– Извини, – промямлил он. – Видовая реакция. Понимаешь… круглое, блестящее… нельзя не клюнуть.
– Эти шоколадные монетки были повешены для детишек!
– ПИСК? – уточнил Смерть Крыс, отступая от блестящих кругляшков.
– Почему он это делает?
– ПИСК.
– Ты тоже не знаешь?
– ПИСК.
– Случилась какая-нибудь беда? Он что-то сделал с настоящим Санта-Хрякусом?
– ПИСК.
– Почему он не хочет говорить?
– ПИСК.
– Спасибо. Ты очень мне помог.
Что-то затрещало. Она резко повернулась и увидела, как ворон сдирает с одного из пакетов красную обертку.
– Немедленно прекрати!
Ворон виновато покосился на нее.
– Я только чуточку, кусочек… – сказал он. – Никто и не заметит.
– На что она тебе сдалась?
– Нас привлекают яркие цвета. Автоматическая реакция.
– Яркие цвета привлекают галок!
– Вот проклятье. Правда?
– ПИСК, – подтвердил Смерть Крыс.
– О, да ты, я вижу, еще и орнитолог! – огрызнулся ворон.
Сьюзен села и вытянула руку.
Смерть Крыс вспрыгнул ей на ладонь. Она почувствовала, как его коготки, похожие на крошечные булавки, вонзаются в кожу.
Все это очень походило на какую-нибудь прелюдию к совместному дуэту прелестной героини и Синей птицы.
Почти походило.
По крайней мере, некоторыми мотивами. Но на данное представление дети до шестнадцати не допускались.
– У него что-то с головой?
– ПИСК, – пожала плечами крыса.
– Но такое ведь могло случиться. Он очень старый, видел немало всяких неприятных вещей…
– ПИСК.
– Все беды мира, – перевел ворон.
– Я поняла, – сказала Сьюзен.
Такой способностью она тоже обладала. Она не понимала, что именно говорит крыса, но общий смысл улавливала.
– Случилось что-то очень плохое и он не хочет мне говорить? – спросила Сьюзен.
Это предположение еще больше разозлило ее.
– И Альберт тоже тут как тут, – добавила она.
«Тысячи, миллионы лет заниматься одной и той же работой… – подумала Сьюзен. – Причем не самой приятной. Не всегда в мир иной уходят милые старички и старушки. И не всегда от старости. Тут всякий сломается…»
Однако кто-то же должен это делать. Сьюзен сразу вспомнилась бабушка Твилы и Гавейна. Однажды она вдруг заявила, что на самом деле является императрицей Крулла, и с тех пор наотрез отказывалась носить какую-либо одежду.
Сьюзен была достаточно умна, чтобы понимать: фраза «кто-то должен это делать» ничего не значит. Люди, произносящие ее, как правило, никогда не добавляют: «…И этот кто-то – я». Однако сидеть сложа руки тоже нельзя. И особого выбора нет. Не то что особого – вообще никакого. Есть только Сьюзен.
Бабушка Твилы и Гавейна сейчас обитала в частной щеботанской лечебнице на берегу моря. В данном случае этот вариант даже не рассматривался. Все прочие пациенты разбежались бы.
Сьюзен сосредоточилась – к этому у нее тоже был талант. Она даже удивлялась: и почему все остальные считают это таким сложным? Закрыв глаза, Сьюзен вытянула перед собой руки ладонями вниз, расставила пальцы и начала опускать руки.
Не успела она их совсем опустить, как часы перестали тикать. Последний удар растянулся надолго, в точности как предсмертный хрип.
Время остановилось.
Однако момент продолжал длиться.
В детстве Сьюзен пару раз навещала дедушку, гостила у него по нескольку дней и все равно возвращалась домой в тот же день, когда и уехала, – согласно настенному календарю. Это всегда ставило ее в тупик, она задавала вопросы, но ответов не получала.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Это было тогда. А сейчас Сьюзен знала – хотя ни одно из человеческих существ не смогло бы разделить с ней это знание. Просто… иногда, как-то, где-то, вдруг, часы переставали иметь значение.
Каждый рациональный миг разделяют миллиарды мигов иррациональных. Где-то вне времени едет в своих санях Санта-Хрякус, зубная фея поднимается по лестнице, Дед Мороз рисует свои узоры, а мясленичная утка откладывает шоколадные яички. В бесконечном пространстве между неуклюжими секундами Смерть двигался как ведьма, танцующая меж каплями дождя.
Люди могли бы… Нет, жить здесь люди не могли бы. Как ни разбавляй вино водой, хоть целую ванну налей – получишь лишь больше жидкости, но количество вина останется прежним. И резинка остается прежней, как ее ни растягивай.
Впрочем, люди могли бы здесь существовать.
Тут никогда не было слишком холодно, хотя воздух покалывал, словно в ясный зимний день. Чисто по привычке Сьюзен достала из шкафа пальто.
– ПИСК.
– Может, ты вернешься к своим крысам и мышам? Тебя, наверное, заждались.
– Не-ка, – ответил за Смерть Крыс ворон, упорно пытающийся сложить когтями красную оберточную бумажку. – Перед страшдеством всегда некоторое затишье. Вот через несколько дней придется побегать. Хомячки всякие, морские свинки… Иногда детишки забывают кормить своих питомцев. Или причиной тому чисто научный интерес: а что у зверьков внутри?
Кстати о детях. Твила и Гавейн – придется их оставить. Но что может с ними случиться? На это просто не будет времени.
Сьюзен поспешно спустилась по лестнице и вышла на улицу.
В воздухе парила снежная завесь. И это вовсе не какое-нибудь поэтическое описание. Снежинки в буквальном смысле висели как звезды на небе. Касаясь Сьюзен, они таяли, вспыхивая электрическими искорками.
На улице было много людей, но время закристаллизовало их. Осторожно лавируя между застывшими прохожими, Сьюзен добралась до парка.
Снег совершил то, на что не были способны ни волшебники, ни Городская Стража: очистил Анк-Морпорк. У города не было времени, чтобы снова выпачкаться. Утром он, возможно, будет выглядеть так, словно его засыпали кофейными меренгами, но сейчас улицы, кусты и деревья были белоснежными.
И вокруг царила тишина. Завесь снега закрыла уличные фонари. Чуть углубившись в парк, Сьюзен почувствовала себя так, словно бы оказалась где-то за городом.
Она сунула в рот два пальца и свистнула.
– Знаешь, это можно было бы проделать более торжественно, – сказал ворон, опускаясь на покрытую снегом ветку.
– Закрой клюв.
– Впрочем, ты хорошо свистишь, лучше, чем многие женщины.
– Кажется, я велела кое-кому закрыть клюв.
Они стали ждать.
– Кстати, зачем ты украл кусочек красной обертки с подарка маленькой девочки? – спросила Сьюзен.
– У меня свои планы, – таинственно произнес ворон.
Они снова стали ждать.
«Интересно, – неожиданно для себя подумала Сьюзен, – а что, если у меня ничего не выйдет? Смерть Крыс, наверное, все животики надорвет…» Этот мелкий крысюк умел хихикать язвительнее всех в мире.
Послышался стук копыт, снег расступился, и появилась лошадь.
Обойдя Сьюзен кругом, Бинки остановилась. От ее боков валил густой пар.
Седла не было. С лошади Смерти не упадешь.
«Если я сяду на нее, все начнется сначала. Я окажусь в совсем другом мире. А ведь я так упорно хваталась за этот, настоящий, мир. И вот мне суждено пасть…»
«Но тебе ведь самой этого хочется… не так ли?» – откликнулся внутренний голос.
Не прошло и десяти секунд, как в парке остался только снег.
Ворон повернулся к Смерти Крыс.
– Ты, случаем, не знаешь, где можно найти веревочку? Или шнурок какой-нибудь?
– ПИСК.
