За ней наблюдали.
– Кто она? – спросил один.
– Мы ведь помним, что у Смерти была приемная дочь? Так вот, эта девушка – ее дочь, – сказал один.
– То есть она человек? – спросил один.
– Нечто вроде, – сказал один.
– Ее можно убить? – спросил один.
– О да, – сказал один.
– Ну, тогда все в порядке, – сказал один.
– Э… но мы же не хотим вляпаться из-за этого в неприятности, правда? – спросил один. – Такое не совсем… разрешено. Могут возникнуть вопросы.
– Наш долг – избавить вселенную от всякой сентиментальности, – сказал один.
– И нам будут только благодарны, когда все откроется, – сказал один.
Бинки легко коснулась лужайки перед домом Смерти.
Сьюзен даже не стала проверять переднюю дверь, а сразу направилась к черному входу, который, как она знала, всегда был открыт.
И мгновенно заметила происшедшие изменения. Среди них одно значительное.
Увидев маленькую дверку для кошки, Сьюзен долго ее разглядывала.
А через минуту-другую появилась и сама кошка – ярко-рыжая. Смерив Сьюзен взглядом «я-не-голодна-а-ты-мне-неинтересна», кошка умчалась в сад.
Сьюзен распахнула дверь в кухню.
Все горизонтальные поверхности буквально устилал ковер из кошек всех мастей и размеров. Сотни кошачьих глаз уставились на незваную гостью.
«Типичный синдром госпожи Шамкинг», – подумала Сьюзен. Эта сумасшедшая старушка частенько появлялась в «Заупокое», а одним из синдромов ее помешательства была патологическая страсть к семейству кошачьих. Причем к самым наглым и избалованным его представителям, которые точно знали время завтраков, обедов и ужинов, зато наотрез отказывались признавать существование коробок с песком.
Несколько кошек уткнулись носами в большую миску со сметаной.
Сьюзен никогда не могла понять, чем так привлекательны кошки. Обычно их заводили люди, бывшие без ума от всякого рода пудингов. Встречались даже такие любители кошачьих, которые лучше подарка, чем шоколадный котик, и представить себе не могли.
– А ну брысь! – крикнула Сьюзен. – Вот уж не думала, что он способен завести домашних животных. Причем сразу столько.
Кошки глянули на нее – «А мы и сами собирались уходить!» – и, облизывая усы, удалились.
Миска медленно наполнилась сметаной.
Все кошки до одной были живыми. Цветом тут обладала только жизнь, в то время как все остальное создал Смерть своими руками. Но цвет оказался неподвластен его гению. Как и канализация. Как и музыка.
Сьюзен вышла из кухни и направилась в кабинет.
Здесь ее тоже ждали перемены. Судя по всему, он снова пытался играть на скрипке. Музыкальные инструменты упорно сопротивлялись своему освоению, причем все без исключения.
На письменном столе был беспорядок. Открытые книги лежали стопками. Эти книги Сьюзен так и не научилась читать. Некоторые буквы парили над страницами, другие постоянно менялись местами, составляя затейливые узоры, третьи, такое ощущение, пытались читать вас, пока вы читали их.
Также на столе были разбросаны всякие замысловатые инструменты, с виду имеющие отношение к навигации, – но для плавания по каким морям и под какими звездами были они предназначены?
Несколько страниц пергамента были густо исписаны, и почерк принадлежал Смерти. Очень характерный почерк – Сьюзен больше нигде не встречала таких острых засечек на буквах.
Похоже, Смерть пытался в чем-то разобраться.
«КЛАТЧ – НЕТ. ОЧУДНОЗЕМЬЕ – НЕТ. ИМПЕРИЯ – НЕТ.
СКАЖЕМ, 20 МИЛЛИОНОВ ДЕТЕЙ ПО 2 ФНТ. ИГРУШЕК НА ДУШУ.
РАВНО 17 857 ТОНН. 1 785 ТОНН В ЧАС.
ПАМЯТКА: НЕ ЗАБЫВАТЬ СЛЕДЫ НА КОВРЕ. ОТРАБОТАТЬ ХО-ХО-ХО.
ПОДУШКА». Она осторожно положила лист на стол.
Рано или поздно это должно было случиться. Смерть интересовался людьми, изучал их, наблюдал за ними, а наблюдение изменяет не только объект, но и наблюдателя. К примеру, человек с головой уходит в изучение личной жизни элементарных частиц, а потом, оторвавшись, вдруг осознает: он знает либо кто он, либо где он, но не то и другое одновременно. Смерть заразился… человечностью. Не в полном смысле этого слова, но симптомы внушали тревогу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Его дом был построен по образу и подобию человеческих жилищ. Смерть даже создал для себя спальню, хотя никогда не спал. Если он пытался копировать людей, то почему бы ему было не попробовать сумасшествие? В конце концов, оно широко распространено.
А возможно, после стольких тысячелетий ему наконец захотелось стать добрым.
Она вошла в Комнату Жизнеизмерителей. Когда Сьюзен была маленькой девочкой, ей очень нравилось туда пробираться. Но сейчас несмолкаемый шорох песка в миллионах песочных часов, едва слышные хлопки, когда полные часы исчезали и появлялись пустые, не доставляли ей прежнего удовольствия. Теперь-то она знала, что́ на самом деле происходит. Конечно, рано или поздно все умирают. Но слушать это – как-то неправильно…
Она уже собралась было уходить, как вдруг заметила открытую дверь там, где раньше никакой двери не было.
Дверь была замаскирована. Отодвигалась целая секция стеллажей с песочными часами, и…
Сьюзен подвигала дверь пальцем взад-вперед. Стеллажи так плотно примыкали к стене, что заметить узкую щелочку было практически невозможно.
За дверью располагалась еще одна комната – значительно меньшего размера, всего лишь с собор. Но она тоже была заставлена от пола до потолка песочными часами, тускло озаряемыми льющимся из большой комнаты светом. Сьюзен вошла и щелкнула пальцами.
– Свет, – велела она.
Мгновенно зажглись свечи.
Песочные часы здесь были… другими.
Те, что стояли в главной комнате, какими бы метафорическими ни являлись, были вполне осязаемыми предметами из стекла, дерева и бронзы. А эти выглядели так, будто их сделали из бесплотных отблесков и нематериальных теней.
Она посмотрела на самые большие часы.
«ОФФЛЕР» – было написано на них.
«Бог-Крокодил?» – удивленно подумала Сьюзен.
Вообще-то, богам тоже свойственна жизнь – предположительно. Но боги ведь не умирают. Они просто превращаются в призрачные голоса или сноски в учебнике по истории религии.
Здесь были перечислены и другие имена, принадлежащие особам божественного ранга. Некоторые из них она узнала.
Также на полке стояли жизнеизмерители поменьше, и, увидев написанные на них имена, Сьюзен едва не расхохоталась.
– Зубная фея? Лихо? Джон Ячменное Зерно? Мясленичная утка? Бог… чего?
Она сделала шаг назад, и что-то треснуло под ее каблуком.
На полу валялись осколки стекла. Она наклонилась и подняла самый крупный. Только несколько букв остались от выгравированного на стекле имени:
«САНТА…»
– О нет… Так это – правда. Дедушка, что же ты наделал?
Когда она вышла, свечи сразу потухли, и темнота вступила в свои права.
И там, в темноте, среди рассыпанного песка послышалось шипение, потом вспыхнула крохотная искра…
Наверн Чудакулли поправил завязанное на поясе полотенце.
– Ну, господин Модо, как дела?
Университетский садовник отдал честь.
– Баки полны, господин аркканцлер, сэр! – бодро доложил он. – Поддерживал огонь в котлах весь день!
Остальные старшие волшебники толпились у дверей.
– Наверн, – сказал профессор современного руносложения, – я действительно считаю это решение, э-э, несколько немудрым. Комната не зря была закрыта и заколочена.
– Вспомни, что было написано на двери, – добавил декан.
– Это чтобы всякие любопытные сюда не лазили, – отрезал Чудакулли, срывая с куска мыла упаковку.
– Ну да, – кивнул заведующий кафедрой беспредметных изысканий. – Вот именно. Именно для этого предупреждения и пишут.
– Это – ванная, – твердо сказал Чудакулли. – А вы ведете себя так, будто я собрался в камеру пыток.
– Ванная, – согласился декан, – но спроектировал ее Чертов Тупица Джонсон. Аркканцлер Ветровоск пользовался ею всего один раз, а потом приказал заколотить. Наверн, умоляю тебя, подумай как следует! Это же Джонсон!
