генеральным старшинам и полковникам и прочим немедленно
ехать в царский обоз для совета, а если бы оказалось, что гетман
изменил, то и для выбора нового гетмана. Видно было, что царь
до такой степени доверял гетману, что и теперь еще сомневался
и не решался заявить, что гетман изменил. Этот манифест
разослан был во многих списках по всем полкам с собственноручною
царскою подписью, а на обертке было означено приказание
рассылать его от сотни до сотни как можно скорее (<пи^но, пилно>).
На следующий день явился к царю убежавший из Батурина
канцелярист Андрей Кандыба и принес царю несомненное
известие: гетман с некоторыми генеральными старшинами и
полковниками ушел к шведам, а для защиты в Батурине оставил
сердюков и Козаков.
Тогда издан был другой манифест, где уже прямо заявлялось, как вполне известное государю: гетман Мазепа, забыв страх
Божий и свое крестное целование, отъехал к неприятелю, шведскому
королю, по договору, заключенному прежде с ним и с Лещинским, дабы при их содействии поработить малороссийский край по-
прежнему под польское владение и отдать в унию церкви Божия
и славные монастыри. Приглашались все старшины генеральные
и полковые съезжаться в город Глухов для выбора нового гетмана
вольными голосами, сообразно старинным козацким правам.
29 числа октября царь разослал пригласительные письма к
полковникам обеих сторон Днепра и к кошевому атаману в Сечу.
Царь убеждал всех их отвращаться от <прелестей> изменника, который имеет замысел поработить малороссийский народ
полякам и ввести унию, каждого приглашал в Глухов для выбора
гетмана, а тех, которые за отступлением настоящих полковников
были наказными, заранее давал обещание произвести в
настоящие. Тогда же было послано письмо полковнику Чечелу, начальствовавшему в Батурине. Нимало не показывая тени сомнения в
верности Чечела, царь указывал впустить в замок один полк
великороссийской пехоты для безопасности от неприятеля и обещал
скоро сам лично приехать в Батурин.
_ Тогда же царь написал об отступлении Мазепы к своим
любимцам генералам, находившимся в разных сторонах: к Толстому, к Апраксиным, Шереметеву, Долгоруким и другим. В одном из
таких писем, к графу Фед. Матв. Апраксину, царь выражался: <Нужда повелевает явити, что учинил новый Иуда Мазепа, ибо
21 год быв в верности, ныне при гробе стал изменник и предатель
своего народа. Однако ж Бог правосуден, который таким злым
никогда исполнить не допускает своего намерения. Понеже как
слышим, что житие его кроме Бога было, то надежда в Боге, что
654
себе вящее зло исходатайствует (чему пособит и кровь Самуйлова) нежели тому, кому зла хотел>. Так в первый раз вспомнил
русский царь о несчастном Самойловиче, тогда как последний уже
успел умереть в ссылке и нищете, а его семейство и родные гибли
в угоду ласкаемого царем Мазепы, который только теперь показал
себя, чем он был на самом деле.
30 октября приехал в Погребки1 Меншиков, и тогда состоялся
военный совет, положивший взять Батурин и, в случае
сопротивления, истребить его как главный притон силы, неприязненной
царю Малороссии. Ранее Меншикова приехал к Батурину князь
Дм. Мих. Голицын и послал в замок царский указ. Бывшие там
старшины и товарищи дали такой ответ: <Без нового гетмана мы
не пустим в замок москалей, а гетмана выбрать надлежит общими
вольными голосами; теперь же, когда неприятель швед стоит в
нашей земле, невозможно выбирать гетмана>.
К полудню 31 октября прибыл к Батурину Меншиков с
великорусскими силами и послал в замок сотника Андрея
Марковича. Замок был отовсюду заперт, ворота засыпаны землею, но
сотнику дали возможность туда проникнуть, втащивши его по
стене. Сперва Маркович подвергся трепке от мятежной толпы и не
без труда добился, чтоб его провели к сердюцкому полковнику
Чечелу. Кроме Чечела и Фридриха Кенигсена, арматного асаула, которым Мазепа поручил охрану Батурина, там были в те дни
влиятельными лицами: Левон Герцик, бывший полтавский
полковник, генеральный асаул Гамалея, реент (делопроизводитель) Мазепиной канцелярии, батуринский сотник и батуринский
городничий. Маркович от княжеского имени убеждал отворить
ворота и впустить царское войско в Батурин. Ему отвечали: <Этого
мы не смеем сделать, потому что гетман не приказал>.
<Но гетман ваш изменил, переехал к неприятелю, -
представлял им Маркович. - Вы же верные подданные люди государя, а князь Меншиков министр нашего государя, так как же можно
вам перед ним затворяться?>
Ему отвечали:
<Мы не смеем ,без региментарского приказания, а чтоб наш
гетман изменил и отъехал к неприятелю, тому поверить мы никак
не можем>.
Напрасно сотник уговаривал их не прикидываться
незнайками, напрасно представлял им доводы, что в царском войске уже
все довольно об этом знают, - все убеждения остались
безуспешны.
После полудня царские полководцы стали готовить полки к
переправе через реку Сейм: там уже прежде были мосты, но перед
* Ныне село Новгородсеверского уезда при р. Десне.
655
приходом царских сил осажденные их разметали. Надобно было
наводить и исправлять их, как вдруг из замка выставлено было
шесть пушек и направлено на царское войско.
Полки дзинуты были по берегу ниже и поставлены в строй: неизвестно, находили ли там удобнее строить мосты или
переходить реку вброд. Но, увидя движение русского войска, из замка
выехали пять человек мазепинцев и кричали через реку: <Не
ходите, а если пойдете силою, то станем вас бить>.
Из царского войска им закричали: <Пусть придут к нам
человека два-три на разговор>. Но из Батурина отвечали
ругательными криками.
Тогда в двух лодках предводители переправили 50 гренадеров
на другой берег, и тотчас те батуринцы, которые были высланы
из замка с пушками, <с великою тревогою> побежали в город, а
русские свободно стали направлять мосты, с тем чтобы
перебраться через реку ночью. <Ни малейшей склонности к добру у
них не является, и все говорят, что хотят до последнего человека
все держаться>, - писал Меншиков в донесении своем царю
вечером 31 октября.
Наступила ночь. Меншиков помещался в хате, в поселке, находившемся за рекою. Тут явились к нему депутаты из Батурина: они уверяли, что если бы в самом деле гетман изменил государю, то они остаются в прежней верности и готовы впустить царские
военные силы в батуринский замок, только просили дать им на
размышление три дня сроку. Меншиков понял, что это говорилось
<с звычайною политикою> и батуринцы думают выиграть время, пока успеют шведы явиться к ним на выручку. <Довольно с вас
времени намыслиться одной ночи до утра>, - сказал им
Меншиков. Депутаты ушли, дожидаясь, впрочем, письменного ответа.
Наступило утро. Не получивши письменного ответа, батуринцы
стали палить из пушек, и в это время вспыхнул пожар на подворке, иначе на посаде. Это показывало, что, собираясь защищаться и
согнавши жителей в замок, мазепинцы готовы стоять до последней
капли крови и истребляют жилища около замка, чтобы не дать
своим неприятелям там пристанища. Меншиков в виде ответа на их
письмо, принесенное ночью, послал к ним письменное
предложение. Письмо послано было с каким-то Зажарским. Батуринцы
впустили его в замок, собрали раду и хотели читать письмо Меншико-
ва, но тут раздались резкие крики: <Некогда чинить нам отповеди>.
Против самого Зажарского возбудилась такая злоба, что его чуть-
не растерзали в куски, однако удержались от убийства и
только выгнали с таким единогласным решительным ответом: <Все здесь
помрем, а президиума не пустим>.
В ночь на 2 ноября все изменилось. В батуринском замке между
козаками была часть Прилуцкого полка; один из полковых стар-
656
шин, Иван Нос, явился к Меншикову и указал ему тайный способ
добыть Батурин. По преданию, Нос указал в батуринской стене
незаметную ни для кого калитку, через которую возможно было во
время ночи гуськом царским людям проникнуть в замок. Меншиков
отрядил туда солдат. Тайный вход был открыт; за первыми, туда
вошедшими, последовали другие, а с другой стороны был начат
приступ, и батуринцы, отбивавшись в продолжение двух часов, наконец сдались. Осталось еще предание, что когда в Батурине
