— Скорей… в санчасть! — первое, что пришло на ум, прокричал Валентик, подбегая. И в эту секунду взгляд шофера скользнул куда-то мимо, глаза шофера округлились еще более. Валентик безошибочно определил, что парень увидел выбежавшего из-за угла Алейникова. Машина еще катилась, замедляя ход.
— Сто-ой! — донесся хриплый возглас, воздух расколол выстрел.
Пуля просвистела где-то сбоку. Валентик был уже возле остановившейся машины, он схватил ничего не понимающего шофера за шиворот, рванул из машины, заскочил туда сам.
Алейников, стреляя на ходу, приближался. Мотор автомашины работал, парень-шофер стоял в дорожной пыли на коленях, крутил головой, глядя то на Алейникова, то на командира спецшколы. Валентик лихорадочно включил скорость, но на газ нажал плавно. «Виллис» тронулся и стремительно полетел вдоль затравеневшей деревенской улицы. Алейников беспорядочно стрелял вслед, пули свистели то сбоку, то сверху, одна попала куда-то в машину. «Только бы не в колесо… или не в спину мне!» — думал Валентик, сгорбившись над рулем, вздрагивая при каждом выстреле.
* * * *
— Тэ-эк-с, — зловещим голосом протянул старый полковник, встал из-за стола, раздраженно захлопнул металлический колпачок на чернильнице. — Что ты, Алейников, тотчас обо всем доложил управлению, это хорошо. Честно по крайней мере… Но что же за этого Валентика прикажешь с тобой делать? В трибунал? В штрафную роту? — Полковник усмехнулся. — Кстати, в зону действия вашей опергруппы как раз на днях и направлена одна из штрафных рот.
Алейников, опустив голову, молчал.
Начальник фронтового управления СМЕРШ, огрузневший немного, седоволосый, ходил взад-вперед мимо Алейникова, потом остановился перед ним.
— Как же это произошло, Яков Николаевич?
— Как? — Алейников вздохнул, потер шрам на щеке. — Я и стреляю прилично, с тридцати метров в копейку могу попасть. А тут словно черт за руку дергал.
— А я не о том, что ты упустил его! Это уж другой вопрос. Ты не разглядел матерого вражеского агента в своей группе!
Что было отвечать Алейникову? Да, не разглядел. Чекист с двадцатых годов, хорошие характеристики. Давно орудует в органах, и никто до сих пор не мог его разглядеть. Но так подошло, что отвечать теперь ему. А спросить могут очень строго.
Яков, неслышно вздохнув, произнес:
— Я готов нести ответственность, товарищ полковник.
— Ответственность… — Старый чекист недовольно пошевелил усами. — Сколько он наших людей погубил! Как за это ответить? В каком размере ответ должен быть?
Голос его был сух и по-прежнему зловещ, леденил Алейникову сердце.
Потом начальник управления долго молчал, отвернувшись. Наконец поднял голову, тем же недружелюбным голосом произнес:
— Вот я все хотел спросить — где это вам нарисовали… шрам этот?
— Это давно, товарищ полковник, в гражданскую. След от шашки царского полковника Зубова. Он был командиром карательного отряда там у нас, в Сибири. Много он нам тогда, нашему партизанскому отряду, хлопот принес. А потом мы накрыли его на одной таежной заимке…
— Ну? И, надеюсь, не упустили? — Полковник глядел на Алейникова, чуть вскинув подбородок.
— Нет… Его зарубил командир эскадрона из нашего отряда Федор Савельев.
— Кто?
— Савельев Федор Силантьевич, — повторил Алейников, — который служит сейчас в Шестокове у немцев…
— Да, да, помню, ты докладывал об этом Федоре Савельеве, своем землячке, — с усмешкой проговорил начальник управления. Но тут же усмешка исчезла, он нахмурился и. глядя куда-то мимо Алейникова, раздумчиво произнес: — Шестоково, Бергер, Лахновский…
— А сейчас могу доложить еще о двух Савельевых. О сыне и младшем брате этого Федора.
Полковник поднял на Алейникова вопросительный взгляд. Но вместо ответа Яков вытащил из планшета дивизионную газету, взятую с подоконника в спецшколе, протянул начальнику управления. Тот сначала надел очки, лежавшие до этого на столе, взял газету, поглядел на портреты и стал читать заметку, рассказывающую об эпопее танкового экипажа Дедюхина.
Пока он читал, Алейников пытался представить себе таинственную деревушку Шестоково, находящуюся в нескольких десятках Километров юго-западнее Орла. В Орле находился центр немецкой разведки «Виддер», а в лесной деревушке Шестоково одно из многочисленных отделений «Виддера» — «Абвергруппа-101», начальником которой являлся некий капитан Бергер. «Абвергруппу» охраняла так называемая «Освободительная народная армия» под командованием штандартенфюрера, то есть полковника, Лахновского. В этой «армии», насчитывающей всего около двухсот человек, в штабном взводе и служил Федор Савельев.
Обо всем этом еще весной доложил некто Метальников, перевербованный агент Бергера. Попав в немецкий плен, бывший сержант Красной Армии Метальников после специальной обработки и обучения был под видом бежавшего из концлагеря внедрен Бергером в партизанский отряд Кондратия Баландина, действующего в Орловской области. Метальников немедленно рассказал, кто он такой на самом деле, Баландин с людьми Алейникова, часто бывавшими в отряде, переправил его через линию фронта в штаб прифронтовой оперативной группы, где тот и доложил о составе «Абвергруппы-101» и «Освободительной народной армии», в том числе о Савельеве и Лахновском.
— Не может быть! — не удивился даже, а почему-то ужаснулся Алейников. — Ну-ка, все приметы каждого! Подробно.
Приметы говорили, что это именно тот Лахновский Арнольд Михайлович, за которым Алейников гонялся по лесам после гражданской, и тот Савельев Федор Силантьевич…
А потом с помощью того же Метальникова были добыты их фотографии. «Как они там оказались? Как?» — раздумывал Алейников о Лахновском и о Федоре Савельеве.
Но этого он не знал до сих пор.
Прочитав до конца заметку, начальник управления молча вернул газету, встал из-за стола и подошел к окну.
— А отца этих Савельевых — Федора и Ивана — полковник Зубов повесил, — сказал Алейников.
— За что? — повернулся от окна начальник управления.
— Старик помог нашему партизанскому отряду укрыться в горах тогда. Показал путь в неприступную теснину.
— Вот оно как! — Полковник хотел снова сесть за стол, но не сел, а лишь снял и положил на него очки. — Ну-ка, расскажите мне подробнее о всех этих Савельевых. В высшей степени это интересно… И тем временем чайку попьем.
Он нажал кнопку за креслом. Тотчас в кабинет вошел тщательно отутюженный лейтенант, подстриженный еще по-мальчишечьи, вытянулся так, что казалось, порвет у себя внутри какую-нибудь жилу. Полковник попросил, чтобы им принесли два стакана чаю, и сел наконец за стол.
— Ну, что же вы молчите? Говорите.
Но о чем говорить? Как рассказать начальнику управления о сложной и запутанной истории семьи Савельевых, в которой и сам-то Алейников никогда не мог правильно разобраться? И чем дальше он молчал, тем больше терялся под взглядом полковника. Яков знал, не раз убеждался, что этот старый чекист обладает страшной, просто фантастической проницательностью. Он каким-то непостижимым образом умеет читать мысли другого человека. И вот сейчас полковник, мелькнуло у Якова, уже догадался, уже точно знает, о чем он, Алейников, думает, и немел от какого-то непонятного самому себе страха все больше.
— Что, задает задачки жизнь? — усмехнулся вдруг полковник по-доброму, по-стариковски.
— Задает, — кивнул Алейников с облегчением.
— Да, жизнь — это как учебник алгебры. А на каждой странице десятки задач со многими неизвестными.
Вошла пожилая женщина в белом передничке, официантка столовой при управлении, принесла чай и печенье горкой на тарелке. Аккуратно поставила перед каждым стаканы и бесшумно вышла. Когда за ней закрылась дверь, Алейников, подвигая ближе к себе стакан, проговорил:
— По всем внешним признакам на теперешнем месте Федора должен бы Иван быть, а он… Про Ивана Савельева видите что пишут. Его и сына Федора Семена к ордену Ленина представили.
— Что же это за внешние признаки?
— Иван был во время гражданской в белобандитах. В наших краях тогда местный богатей Кафтанов со своим отрядом зверствовал. Вот в его отряде и служил Иван.
— Вот как! — опять произнес начальник управления.
— Да. Потом я его лично два раза сажал.
— Гм… — Полковник отхлебнул из стакана.
— Второй раз, вероятно, напрасно. В тридцать пятом году. Как раз старший брат Федор и донес на него — коней, говорит, колхозных украл, мстит Советской власти, контра, за отсидку в тюрьме. За первую отсидку, значит…
