«Будь я обычным великим визирем, — подумал он, усаживаясь за чайный столик, — я бы сейчас потирал руки и злобно хихикал».
Вместо этого он лишь едва заметно улыбнулся.
Его ждал тот самый заветный ящичек, однако лорд Хон решил ещё немножко повременить. В некоторых случаях ожидание только обостряет удовольствие, которое испытываешь потом.
* * *
На скрип инвалидного кресла Хэмиша Стукнутого несколько голов повернулись, однако никаких комментариев не последовало. В Гункунге излишнее любопытство не способствует выживанию. Не обращая внимания на группку варваров, слуги прилежно исполняли свою ежедневную работу, заключавшуюся, по всей видимости, в бесконечном перетаскивании взад-вперед кип бумаги.
Коэн посмотрел на предмет, зажатый в его руке. За свою жизнь чем только он не сражался, какое только оружие не перебывало в его руках: и луки, и копья, и дубинки, и… Если задуматься, то получится, что дрался он почти всем.
Кроме вот этого…
— Я чувствую себя полным идиотом, — буркнул Маздам. — И что мне делать с этой бумажкой?
— Просто держи её, — сказал Профессор Спасли. — Делай вид, будто несёшь её куда-то. И тебя никто ни о чём не спросит.
— Почему?
— Чиво?
— Это… вроде как такое волшебство.
— Я чувствовал бы себя куда спокойнее, если бы это было что-нибудь увесистое и острое.
— Порой бумажный листок может стать самым могущественным оружием.
— Кстати, эти листки ужасно острые. Я только что порезался о свой, — Малыш Вилли принялся сосать пораненный палец.
— Чиво?
— Хорошо, господа, предлагаю взглянуть на ситуацию с другой стороны, — сказал Профессор Спасли. — Мы проникли в Запретный Город, по сути дела, без жертв.
— То-то и оно. В ж… в сад такую жизнь! — откликнулся Маздам.
Профессор Спасли вздохнул. Как оказывается, слова не так уж важны, важна интонация. Какие бы слова Маздам ни использовал, вы всё равно слышали то, что он на самом деле имел в виду. Ему достаточно было произнести слово «носки», как воздух сразу приобретал специфический аромат.
Дверь за Ринсвиндом захлопнулась. Засов с грохотом задвинули на место.
Застенки империи были очень похожи на застенки его родного города. Если хочешь надежно запереть такое изобретательное создание, как среднестатистический человек, нет ничего лучше старых добрых железных решеток и большого количества камня. Судя по всему, Агатовая империя давным-давно открыла для себя это проверенное средство.
Ну что ж, императору он, Ринсвинд, определенно приглянулся. Но почему-то спокойствия это не вселяло. У Ринсвинда сложилось чёткое впечатление, что этот человек столь же опасен для своих друзей, как и для врагов.
Он вспомнил Лапшу Джексона, был такой тип в те времена, когда он, Ринсвинд, учился в Университете. Все хотели дружить с Лапшой, но почему-то, стоило вам попасть в его банду, вас сразу начинали лупить, за вами принималась гоняться стража, вас били в драках, которые вы не начинали, а Лапша тем временем стоял в сторонке и посмеивался.
Император не просто стоял на пороге Смерти. Он уже вошел в переднюю, успел восхититься ковриком и высказать некоторые комментарии по поводу стойки для шляп. Не надо быть политическим гением, чтобы знать: когда такая важная персона умирает, счёты сводятся ещё до того, как остынет труп. Любой, кого он прилюдно назвал своим другом, может рассчитывать на среднюю продолжительность жизни, обычно характерную для мушек, что витают над стремниной на закате.
Ринсвинд отодвинул в сторонку чей-то череп и сел на каменные плиты. Всегда есть вероятность, что тебя спасут, подумал он. Но Красная Армия даже надувного утенка не сможет спасти от тазика. Кроме того, это означало бы снова попасть в лапы к Бабочке — а от одной мысли о ней поджилки Ринсвинда начинали трястись почти так же, как при мысли об императоре.
Оставалось лишь надеяться, что в замыслы богов не входит, чтобы после стольких приключений Ринсвинд взял и вот так просто сгнил в тюрьме.
«О нет, — с горечью добавил он про себя, — боги наверняка приберегли для меня что-нибудь гораздо более изысканное».
Свет, просачивающийся в темницу сквозь крошечное зарешечённое оконце, был какой-то подержанный. Кроме него в обстановку камеры входила охапка того, что некогда, весьма возможно, называлось соломой. Вроде всё. Если не считать…
…Легкого постукивания в стену.
Один стук, два, три.
Ринсвинд взял череп и ответил таким же сигналом.
Один стук вернулся.
Ринсвинд откликнулся тем же.
Два стука.
Он тоже постучал дважды.
Общение, не несущее в себе никакого смысла. Ринсвинд сочувствовал себя так, будто вернулся в родной Незримый Университет.
— Отлично, — произнёс он вслух, породив гулкое эхо. — Просто прекрасно. Собрат-заключенный. Интересно, что ты хочешь мне сообщить?…
Послышался тихий скребущий звук. Один из кирпичей, составляющих стену, аккуратно вытолкнули из кладки и уронили на ногу Ринсвинду.
— Аргх!
— Кто-кто корова? — вопросил приглушённый голос.
— Что?
— Прошу прощения?
— А?
— Кажется, ты хотел узнать, что означает этот стук? Видишь ли, с его помощью мы общаемся, находясь в разных камерах. Один стук — это…
— Гм, но разве сейчас мы не общаемся?
— Формально — нет. Заключенным… не разрешается… говорить… друг с другом… — Голос звучал всё тише, пока не смолк совсем, как будто говорящий неожиданно вспомнил нечто очень важное.
— Ах да, — кивнул Ринсвинд. — Я забыл. Это ведь… Гункунг… Здесь все… выполняют… правила…
Голос Ринсвинда тоже смолк. По другую сторону стены также воцарилось долгое, задумчивое молчание.
— Ринсвинд?
— Двацветок?
— Но что ты здесь делаешь?! — воскликнув Ринсвинд.
— Гнию в темнице!
— И я тоже!
— О боги! И давно? — произнёс приглушёный голос Двацветка.
— Что? Что давно?
— Но ты… почему ты…
— Не догадываешься? А кто написал про свой отпуск?
— Я просто хотел немножко развлечь людей!
— Развлечь?! Развлечь?!
— Ну, я подумал, людям будет интересно узнать о культуре другой страны. Мне и в голову не могло прийти, что из-за этого случится столько неприятностей.
Ринсвинд прислонился к своей стороне стены. Ну разумеется, само собой, Двацветок никому не хотел вреда. Некоторые люди такие: они желают только хорошего. Наверное, последними словами, которые прозвучат за мгновение до того, как Вселенная сложится, словно бумажная шляпа, будет вопрос типа: «Интересно, а что случится, если я нажму на вот эту кнопку?»
— Видимо, ты попал сюда по воле Рока, — произнёс Двацветок.
— Ага. Он любит шутить такие шутки, — ответил Ринсвинд.
— А помнишь, как хорошо мы проводили время?
— В самом деле? Наверное, у меня глаза были закрыты.
— Наши приключения!
— Ах, ты об этом. Приключения — это когда ты висишь на большой высоте, падаешь откуда-нибудь и тому подобное?…
— Ринсвинд?
— Да? Что?
— Знаешь, теперь, когда ты здесь, мне гораздо легче.
— Поразительно.
Ринсвинду нравилась стена, на которую он опирался. Крепкий, надежный камень. Сразу чувствуешь — на него можно положиться.
— Твой дневник читают повсюду, — сообщил он. — Такое впечатление, что его копия есть у каждого. Настоящий революционный документ. И когда я говорю «копия», то имею в виду именно копию. Каждый делает себе копию и передает оригинал дальше.
— Да, это называется самиздат.
— А что это значит?
— Это значит, что каждая копия должна быть точно такой, как и тот текст, с которого копируют. О боги, я-то думал просто развлечь людей, заинтересовать их. Кто бы мог предположить, что к моим записям отнесутся так серьёзно? От всей души надеюсь, что никто не пострадает.
— Как сказать… Твои революционеры всё ещё пребывают на стадии лозунгов и листовок. Но вряд ли это послужит оправданием, когда их будут судить.
— О боги.
— А как получилось, что ты до сих пор жив?
— Понятия не имею. Может, обо мне просто забыли? Знаешь, такое иногда случается. Слишком много бумаг. Кто-нибудь сделает неверный мазок кистью или забудет переписать строчку. Я сам с этим не раз сталкивался.
— Ты хочешь сказать, человека могут сначала бросить в темницу, а потом забыть о нём?
— О да, таких здесь сколько угодно!
— Тогда почему их не выпускают?
— Наверное, из-за смутного ощущения, что раз они здесь, то, видимо, что-то натворили. Боюсь, наша система правления оставляет желать лучшего.
— К примеру, какой-нибудь новой системы правления.
— Тише, тише, за такие слова здесь сажают в тюрьму.
* * *
Жители спали. Но Запретный Город не спал никогда. Всю ночь напролёт в огромном здании Конторы мерцали огни факелов. Дела империи шли своим чередом.
