– В банке?
– Да, – радостно улыбнулся Флеминг. – В самом банке. – Он даже рассмеялся от удовольствия, что так услужил крестнику. – Твоя жизнь устроена раз и навсегда!
Юджину пришлось быстро соображать, как ответить. Он был не семи пядей во лбу, зато весьма честолюбив и чрезвычайно упорен, как его предки-гугеноты. Пенни быстро смекнул, что у них с крестным разные представления о хорошем месте.
– А я справлюсь? – осторожно спросил Юджин.
– О, запросто! Дойдя до руководящей должности, ты сможешь… – Он раскинул руки, показывая, что сам-то не побирается.
– Сэр, дело в том, – осторожно начал Юджин, – что я подумывал о другом. Я приехал сколачивать состояние.
– Состояние? Ты уверен?
– Да. Целиком и полностью.
– Вот как. – Джереми Флеминг на время умолк.
По пути домой Юджин боялся, что обидел Флеминга, но вечером за ужином с маринованными селедками тот невозмутимо спросил:
– На что же ты нацелился? На биржу, частный банк?
Дальнейшее повергло Юджина еще в большее удивление. Казалось, что Флеминг на свой спокойный манер почти обрадовался предприимчивости крестника. Глаза у него зажглись по-новому, и он пустился рассуждать о достоинствах и недостатках частных банков и всяческих фирм.
– Если взять биржевых маклеров, то надежнее, по-моему, квакерские дома, но вряд ли ты подашься в квакеры. Что касается частных банков, то есть, конечно, «Берингс» – банк очень солидный, но без связей тебе туда не устроиться. У Ротшильда все свои. Я думаю, тебе нужен банк помельче, энергичный и активный на всех новых рынках. – Он задумчиво побарабанил пальцами по столу. – Дай мне пару дней, я поспрашиваю. А пока, молодой человек, – добавил он с резвостью совершенно новой, – не обижайтесь, но ваши познания оставляют желать лучшего.
Весь следующий день они занимались, и второй, и третий. Флеминг объяснял, как устроены рынки, политику Сити и его традиции. Приправляя рассказ живейшими сплетнями последних сорока лет, он расписал финансовые добродетели, которые надлежит воспитывать, и с откровенным смаком растолковал подлейшие биржевые уловки. На исходе третьего дня Юджин отважился заметить:
– Я удивляюсь, крестный, что сами вы остались в стороне от этого бизнеса.
Флеминг чуть улыбнулся:
– Когда-то я мечтал об этом.
– Но заниматься не стали?
– Увы, нет. – И Флеминг вздохнул. – Смелости не хватило, – признался он с сожалением. Затем просветлел. – Между прочим, завтра у тебя собеседование.
Банк «Мередитс» представлял собой высокое кирпичное здание в тесном дворике, к которому вел от Корнхилла короткий переулок. Для небольших фирм этого времени было типично селиться в строго георгианских домах со средневековым интерьером. В цокольном этаже размещалась контора – просторное помещение со стойкой и конторками с высокими стульями для клерков. А выше проживали не только мистер Мередит с семьей, но и младшие клерки, совсем как подмастерья. Юджин, очутившийся в уютной гостиной первого этажа, обнаружил себя сидящим напротив симпатичного джентльмена за тридцать, который назвался мистером Мередитом, а также джентльмена много старше. Последний устроился в кресле с высокой спинкой и наблюдал за происходящим, словно за неким спортивным зрелищем.
Мередит постарался разрядить для Юджина обстановку и любезно поговорил о бизнесе, прежде чем поинтересовался его происхождением и именем. Когда Юджин назвался выходцем из гугенотов, Мередит был вполне удовлетворен.
– Сейчас в финансовом мире много гугенотов, – заметил он. – Они молодцы. Надеюсь, вы усердны.
Юджин заверил его, что это так.
– Рассчитываете на повышение?
Юджин не хотел показаться излишне прытким, но признался, что да, он не прочь сделать карьеру, если докажет свою профессиональную состоятельность.
– Вы совершенно правы, – любезно изрек Мередит. – Все зависит от пользы, которую вы принесете. Все присутствующие, – усмехнулся он, взглянув на старика в кресле, – вольны взлететь или упасть.
Он продолжил расспросы, выясняя осведомленность Юджина в финансовых тонкостях, и тот – спасибо крестному за науку – сумел ответить. Собеседование почти завершилось, когда неожиданно подал голос старик:
– Что он думает о свободной торговле?
Вопрос был столь резок и внезапен, что Юджин едва не вздрогнул. Но Мередит только улыбнулся.
– Лорду Сент-Джеймсу любопытны ваши взгляды на фритредерство, – пояснил он.
«Храни Бог Флеминга, – подумал Юджин, – храни его Бог!» Благодаря ему он знал, кто перед ним и что ему отвечать.
– Милорд, я согласен с вигами в том смысле, что в принципе свободная торговля пойдет во благо человечеству, но, пока ее не поддержат наши конкуренты, английским торговцам понадобится та или иная защита.
Это, конечно, в точности повторяло воззрения виговских коммерсантов и их сторонников в Сити: все они ратовали за свободную торговлю, покуда она их устраивала.
– Отлично сказано! – рассмеялся Мередит.
Но граф, похоже, еще не натешился. Сверля Юджина острыми старческими глазами, как лошадь, на которую ставил, он каркнул:
– А как же золотой стандарт, молодой человек? Что вы о нем думаете?
Юджин повторно вознес хвалу крестному. Если в 1819 году существовала тема, способная поднять бурю в парламенте и Сити, то ею была великая проблема золота.
Выпускавшиеся банкноты традиционно соответствовали золотому слитку, на который их всегда можно было обменять. Это ограничивало находившуюся в обращении денежную массу и обеспечивало прочность валюты. Но на заре конфликта с революционной Францией английское правительство, действуя через банк, назанимало столько денег и, соответственно, выпустило столько векселей, что денежная масса возросла несказанно. Дошло до того, что к концу Наполеоновских войн на погашение процентов расходовалось до девяноста процентов государственного дохода. В таких условиях не удавалось обеспечить золотом все банкноты, и Английскому банку было разрешено печатать их без гарантии слитка.
Банкноты сохраняли свою ценность, имея за собой большую кредитоспособность банка и возможность у правительства изыскивать деньги посредством налогов. Но многим солидным тори все это напоминало трюкачество.
«Без золота они недействительны», – сетовали они.
А более проницательные задавали вопрос: «К тому же коль скоро валюта не обеспечена золотом, что помешает этим деятелям не напечатать денег, сколько им вздумается?»
Им не было ни малейшего дела до того, что этим они оскорбляли единство канцлера Казначейства и руководства Английского банка. Парламент заявил, что золотой стандарт восстановят в течение нескольких лет. Но к этому имелось препятствие.
– Золото надежно, милорд, – осторожно произнес Юджин. – Но я считаю, что резкий возврат к нему опасен. Чтобы привязать состоящую в обращении денежную массу к слитку, банку придется ее уменьшить. Это означает падение цен. Всякий бизнес пострадает. Хуже того, если выкачать деньги из рынка, то наши торговцы, и без того бедствующие, не получат кредита, который позволил бы им остаться на плаву. Это чревато коллапсом всей финансовой системы.
Это в точности отражало мнение Сити. Об этом без устали твердили парламенту Ротшильд и другие крупные банкиры. Их опасениям предстояло наглядно подтвердиться в веке грядущем под флагом классической депрессии из-за сокращения денежных запасов.
Ответ Юджина побудил графа Сент-Джеймса сказать лаконично:
– Замечательно.
Юджин добился места.
1822 год
Люси было четыре, когда одним холодным декабрьским утром у нее появился брат. Поначалу решили, что он не жилец.
– Назовем его Горацио, – решил отец. – В честь Нельсона.
Возможно, все они понадеялись на магию великого имени, которая придаст ребенку сил, и это, похоже, сработало. Люси навсегда запомнила день месяцем позже, когда мать осознала, что ребенок выживет, и заявила:
– Малыш не только наш, но и твой. Ты ведь будешь за ним присматривать?
С тех пор Люси иначе и не считала.
Доггетам были ведомы и смерть, и лишения. Уильяму, отцу семейства, было всего три года, когда в огне погиб старый Сеп Доггет, служивший пожарным. Мать Уилла была второй женой Сепа и сделала все, чтобы вырастить его в одиночку. Сводный старший брат Уилла помогал им, но мало, так как был обременен собственными детьми, включая Сайласа. К моменту зрелости Уилл переехал в большой приход Сент-Панкрас, где жил в трех комнатах с женой, Люси и болезненным Горацио – из пятерых детей выжили только двое. Младенческая смертность была городским проклятием. До шестилетнего возраста не доживала и половина лондонских детей.
Пенни внушал себе, что беспокоиться незачем. В конце концов, это была лишь скороспелая догадка. Мередит, несомненно, знал, что делал. Юджин поинтересовался мнением крестного, но Флеминг посоветовал ему не волноваться.
