Галкут улыбнулся, насколько мог. И эта улыбка, разверзшаяся как рана и словно бы перекосившая избитое, искалеченное лицо, показалась девочке невероятно жалкой и страшной. Осознав что эта улыбка пугает ребенка еще больше, чем весь его вид, Галкут перестал улыбаться.
– Прошу прощения, госпожа Элен, если я испугал вас, – проговорил он не слишком внятно.
Девочка еще острее чем раньше испытала чувство вины. Если бы она не полезла столь самоуверенно и глупо отнимать у нахальных мальчишек дешевую куклу, то ничего бы не произошло. Она могла найти десяток других способов успокоить маленькую Иви и вернуть ей хорошее настроение. Но нет, она решила что запросто разберется с какими-то малолетними хулиганами.
– Очень больно? – Спросила она и опустила взгляд, не в силах видеть два сливоподобных мешка с прорезями вместо привычных тускло-голубых холодных глаз.
– Совсем не больно, – соврал Галкут и Элен не нужно даже было глядеть на его ауру, чтобы понять что он лжет.
Ей очень хотелось сказать ему что-нибудь в утешение, но она не могла заставить себя. Ей было стыдно. И за то что она причина его побоев, и за то что испытывает желание обнять человека, который убийца, садист и сообщник похитителя детей.
Галкут, видя что девочка смущена и подавлена и смутно догадываясь из-за чего, попытался как-то разрядить обстановку.
– Вы не знаете, сэви, долго нам еще здесь быть?
– Нет-нет, – с облегчением сказала девочка. – Судья уже нашел убийцу и скоро мы уезжаем.
Для Галкута её словно бы даже радость от того что они уезжают прозвучала несколько странно. Как будто девочка, которую силой везли на продажу к верховному претору, теперь сама стремилась к этому. Но он не стал ни о чем спрашивать Элен, опасаясь вызвать её прежние ненависть и презрение к себе. И это было ему вдвойне удивительно. Неужели он начал придавать какое-то значение тому как эта девочка относится к нему?
Элен вдруг решительно приблизилась к слуге судьи и коснулась его левой руки.
– Спасибо тебе, – тихо сказала она.
– За что?
– За то что оберегал меня, – еще тише пробормотала она.
Галкут снова улыбнулся сквозь боль.
– Для меня было честью сражаться рядом с вами, сэви, – сказал он.
Элен подняла на него глаза и не сдержавшись, улыбнулась в ответ.
95.
В пустой квадратной комнате, стены которой были сделаны из широких шершавых досок, находилось двое мужчин. Невероятно скудная меблировка помещения состояла из старого табурета, на котором восседал один из присутствующих, и брошенного прямо на пол широкого неровного тюфяка набитого конским волосом. Во фронтальной стене комнаты имелся оконный проем с распахивающимися наружу ставнями. Через приоткрытые ставни внутрь проникал вечерний багряный свет Яны, внося в антураж убогого жилища некую нотку задумчивости и созерцательности. Впрочем, эта нотка становилась совсем уж эфемерной, стоило лишь ощутить запах затхлости и какой-то кислятины, царивший здесь.
Сидевший на стуле мужчина, лет тридцати восьми, рослый, крепкий, широкоплечий, с весьма выдающимся животом, сосредоточено смотрел на тонкую, заостренную костяную палочку, которую он вращал между пальцами правой ладони. Одет он был добротно, но не броско. Темная теплая рубаха, черный длинный жилет и темно-синие штаны-джансы, сделанные из знаменитой плотной прочной джансовой ткани. На ногах он носил короткие сапоги из бычьей кожи, украшенные заклепками. На коленях у него также лежал плащ из тонкой шерсти и маленькая круглая черная шапочка, называвшаяся киба.
Второй мужчина, высокий, худощавый, лет на десять младше первого, нервно расхаживал по комнате. Его изысканная одежда, из дорогих тканей и аккуратно скроенная, давала понять что этот человек довольно обеспечен. На груди его не было никакого герба, который мог бы рассказать о его аристократическом происхождении, зато серебряными нитями был вышит символ гильдии кузнецов-оружейников. Его стройное телосложение наводило на мысль, что вряд ли он сам непосредственно стучит молотом по наковальне, скорей он мог быть торговым представителем гильдии, может быть ее юристом или казначеем или кем-то в этом роде.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Только бы выбраться из города, – пробормотал он. – Мне бы только выбраться из города.
Подойдя к окну, он очень осторожно выглянул в щель между ставнями.
– Зола объявил настоящую охоту на меня. – Пожаловался он. – Его проклятые ублюдки повсюду. – Молодой мужчина наклонил голову и помассировал длинными пальцами области над висками. – Не могу поверить что дожил до такого. Шарахаюсь от любой зеленой вещи как от чумы.
Он повернулся к сидящему на табурете человеку и испытующе поглядел на него.
– Ты уверен, что все получится? – Спросил он, желая чтобы владелец кибы в очередной раз развеял его страхи.
Мужчина с костяной палочкой ответил очень спокойным глуховатым голосом:
– Конечно. На закате ты будешь у Часовой развилки. И там будет свежая резвая лошадь. Все получится, не волнуйся.
– Послушай, если все-таки, в глубине души, ты считаешь что я заплатил тебе не достаточно…, – представитель оружейной гильдии замолчал, пристально глядя на собеседника.
– Все нормально, ты заплатил достаточно, – успокоил его сидящий на табурете. – Ты честно выполнил свою часть договора. И я также честно выполню свою. Не сомневайся.
– Нет-нет, я не сомневаюсь, – молодой мужчина снова заходил по комнате. Он несколько раз ударил правым кулаком в раскрытую левую ладонь. – Мне просто слегка не по себе. Еще никогда на меня не охотились как на бешеного зверя. И ведь ни в какой-нибудь дикой жуткой чаще, а здесь, в Акануране, столице королевства.
Владелец кибы усмехнулся и сообщил:
– Акануран и есть самая дикая и жуткая чаща на свете.
– А квартал этот, – продолжил молодой мужчина, – это же кошмар какой-то. Такие рожи, что хоть караул кричи. Прирежут и глазом не моргнут. Словно Дом Ронга на прогулку выпустили.
– Зато никто не сует нос в чужие дела, а рожи это так, для острастки, как шипы у арата на голове, – сказал человек с костяной палочкой в руке. – Хотя, ты конечно мог бы одеться и попроще, по крайней мере не надевать камзол со знаком своей гильдии.
– Прости, Цыс, – виновато улыбнувшись, произнес оружейник, – торопился очень, не подумал.
– Да сейчас не важно уже, – отмахнулся тот, кого назвали Цыс. – Под плащом все равно никто не видел, а дальше тебе в бочке сидеть.
Оружейник был уже посвящен в детальный план своего отъезда из Аканурана. Ему предстояло покинуть город в большой винной бочке. Цыс сам все придумал, организовал и естественно сам же приводил свой план в исполнение, в конце концов за это ему и платили. Однако упоминание бочки в очередной раз вызвало в душе оружейника сомнение и тревогу.
– Руки и ноги наверное порядком затекут, – осторожно заметил он.
– Ну не без этого, – откликнулся Цыс, – но не волнуйся, бочка здоровенная, ты будешь лежать вполне по-человечески. На спине, согнув ноги в коленях. Довольно терпимо. Тем более, не до самой же развилки тебе так лежать. Отъедем от ворот, вылезешь. Все будет хорошо.
Молодой мужчина вроде бы успокоился.
– Мне бы только до Хассельгрофа добраться. Там меня уже эти подонки не достанут.
На это Цыс ничего не ответил. Он перестал вращать костяную заостренную с одного конца палочку и убрал ее внутрь жилета. Там имелись пришитые держатели, в виде широких петелек и узкие цилиндрические кармашки, в которые были вставлены деревянные колпачки. В один из таких колпачков, проведя через петли держателей, он и воткнул палочку. В добавлении к двум другим.
– Зола жадная тварь. Но это здесь, в Акануране, он всесилен, а за его стенами ему придется поумерить свою прыть, – сказал молодой мужчина, надеясь что сидящий на табурете человек подтвердит правоту его слов.
Цыс пожал широкими плечами и равнодушно проговорил:
– Да он и здесь не всесилен. Синие и желтые люди равны ему. Не говоря уже о красных.
