Плача от бессилия, Брексан держалась до тех пор, пока мышцы не стало жечь как огнем, и от боли она, видимо, на несколько мгновений потеряла сознание. Придя в себя, она поняла, что руки и ноги отказываются ей повиноваться, так что, даже если она и соберет всю свою волю в комок и попытается все же поддерживать Версена, то сделать все равно ничего не сможет, потому что тело ее уже отказалось от дальнейшей борьбы. Она была не в силах даже сдвинуться с места и, оцепенев от отчаяния, смотрела, как Версен, недолго покачавшись на волнах, скрылся под водой.
Плача во весь голос, Брексан, забыв обо всем, невольно хлебнула морской воды, едва не задохнулась и некоторое время мучительно откашливалась, вместе с рыданиями исторгая попавшую в легкие воду. Наконец ей с трудом удалось перевести дыхание, и она, глубоко вздохнув, перевернулась на спину, рассчитывая как можно дольше продержаться на поверхности моря, прежде чем холод возьмет над ней верх. Рук и ног она совсем не чувствовала и понимала, что конец близок. Она надеялась лишь, что Версен подождет ее и они вместе проделают тот долгий посмертный путь, что ведет в заповедные Северные леса.
Над головой у Брексан раскинулось ясное голубое небо. По нему плыли на север, к Ориндейлу, легкие облачка. И Брексан вздохнула так, словно пыталась притянуть эти облачка к себе в надежде, что они согреют ее или еще лучше — перенесут ее отсюда куда-нибудь на сушу. Ведь эти облака, должно быть, теплые, раз они так близко от солнца. Пусть они спустятся ко мне, пусть возьмут меня отсюда! Пусть хоть одно из них спустится ко мне...
Брексан чуть не захлебнулась, когда ее лицо накрыла волна. Отчаянно откашливаясь и моргая глазами, чтобы хоть что-то увидеть сквозь пелену морской воды, она еще раз с хрипом втянула в себя воздух, улыбнулась плывущим в вышине призрачным облачкам, таким ярким на фоне синего неба, и сдалась окончательно.
— Я иду, бычок, — пробормотала она и снова посмотрела в небо. Она была уже не в силах сделать ни одного вдоха и чувствовала, как быстро сужается поле зрения, как меркнет сознание — словно темные стены смыкаются над нею.
И вдруг ощутила слабую радость: в последний раз взглянув на небо, она увидела, что одно из белоснежных облачков действительно вдруг стало снижаться, направляясь с небес прямо к ней.
* * *
Рана на ляжке у Карна сильно кровоточила: та молодая женщина здорово пырнула его ножом, прежде чем прыгнуть за борт. В море за ним тянулось целое облако мутной от крови воды, и серон чувствовал, что вряд ли доживет до конца этого дня. Холод уже и так сильно замедлил его движения, но он упорно продолжал плыть, решив проплыть как можно дальше, прежде чем позволит океану поглотить его тело.
Карн понимал: единственная возможность спастись — это доплыть до берега; это стало ясно, когда команда шхуны оказалась не в силах вернуть пленников на борт. А явиться в Малакасию без этих пленников для него, Карна, означало верную смерть. Лучше уж утонуть в море, только не возвращаться к Малагону с пустыми руками.
Карн, правда, надеялся, что холод и целебные свойства морской воды постепенно остановят кровотечение. Боли он уже почти не чувствовал, однако кровь все еще продолжала течь. Жаль, подумал он, что я не догадался хотя бы несколькими стежками скрепить края раны, прежде чем прыгать за борт, а теперь уже поздно, придется плыть так. И Карн плыл, отбросив все сомнения и сожаления.
Рядом с ним плыли Рала и Хаден. Челюсти Ралы окаменели от напряжения, на лице была написана свирепая решимость. Встречаясь с ней взглядом, Карн понимал: ни она, ни Хаден ни за что не станут его ждать и даже хода не замедлят, чтобы ему было легче плыть. Если ему все же удастся добраться до берега, он сам перевяжет рану и двинется за ними следом, стараясь их нагнать.
Ни Хаден, ни Рала ни разу даже не оглянулись, когда Карн начал отставать. Вскоре между ними было уже шагов десять, потом двадцать, а когда это расстояние увеличилось до полусотни шагов, Карн время от времени стал терять их из виду в высоких волнах. Сероны проплыли еще немного и все же оглянулись, но Карна на поверхности моря видно уже не было.
Рала плыла размеренно и спокойно, подгоняемая настойчивым желанием поймать сбежавших пленников, однако даже своим убогим умом понимала: силы ее на исходе. Зато Хаден продолжал плыть так, словно на него не действовали ни холод, ни страх перед тем огромным расстоянием, которое им предстояло преодолеть. В нем чувствовалось нечто пугающее, нечто могущественное и злобное.
Рала знала, что сероны сильнее обычных людей и куда выносливее, но Хаден был особенным: он был не просто чрезвычайно силен, но и обладал какой-то звериной, леденящей кровь жестокостью, выделяясь этим даже среди серонов. Лахп был из них самым сообразительным и считался среди серонов признанным вожаком, хотя был тяжеловат на руку и любил дисциплину. А силен он был почти так же, как Хаден, вот только Хаден отличался редкостной безжалостностью; он мог сколько угодно прятаться в тени, выжидая, когда представится возможность убить или жестоко искалечить противника.
Рала знала, что, когда они найдут беглецов, Хаден почти наверняка сразу же прикончит одного из них. А второго ей, наверное, придется от Хадена защищать, если они все же намерены добыть Малагону тот камень. И потом ей придется следить за Хаденом во время допросов, иначе тот из беглецов, кто до этих допросов доживет, раньше времени утратит рассудок из-за неутолимого желания Хадена причинять боль, мучить, расчленять...
От усталости у Ралы путались мысли; ей хотелось попросить Хадена о помощи, однако она боялась услышать его ответ и решила: лучше самой сосредоточиться и постараться не обращать внимания на холод. Но это не помогло: она с трудом оставалась на плаву, и в ее душу начал заползать страх, чувство, прежде ей почти не известное. Рала медленно осознавала, что поддается панике. Короткие экономные гребки, которые должны были без особых усилий нести ее по волнам, стали неровными, беспорядочными, все больше утомляя ее, и это еще усиливало страх. Несколько раз она погружалась в волны с головой, громко вскрикивала и, нахлебавшись морской воды, задыхаясь, долго потом отхаркивала жгучую жидкость.
Наконец она не выдержала и попросила:
— Хаден, пом Рала!
Ее мольба прозвучала как звериное рычание.
— Не. — Хаден с силой оттолкнул ее от себя, явно испытывая отвращение к ее детскому испугу: сероны должны гордиться тем, что умирают за своего повелителя.
Когда Рала снова подплыла к нему, Хаден понял, что она уже не владеет собой. Своей широкой ладонью он крепко уперся ей в грудь и держал ее на расстоянии от себя, а она беспомощно барахталась и молила спасти ей жизнь. Впрочем, тратить силы на борьбу с ней Хаден не собирался: он с силой нажал ей на плечи, и она с головой ушла под воду.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
