Когда Москву стали наполнять иностранцы, а на дорогах появились иномарки, Руденко по-прежнему не отказывался от своей теории, а наоборот, укреплял и совершенствовал ее. Негры и китайцы – это выращенные в российских лабораториях особи, которых время от времени выпускают в города с целью доказать существование Африки и Китая. «Рено», «Фиат» и «Панасоник» на самом деле – секретные русские фирмы, которые расположены за оградой номерных заводов, например, «Монолита» или «Красной Звезды». Распад Союза есть не что иное, как провокация против зарвавшихся народов, которым захотелось суверенитета и дружбы с Западом. «С кем, позвольте, вы дружить собираетесь, господа, если Запада нет вообще?» В начале девяностых никому в споре с Руденко на логическом уровне не удалось отстоять существование заграницы. Он даже как-то до слез расстроил одного американца, доказав, что Америки не существует.
По большому счету, Роман, конечно же, дурью маялся. Но все эти идиотские теории выдвигал только потому, что очень любил Ясеневский лес. И поставил себя таким образом в кругу друзей и знакомых, что ехать надо было всегда к нему, а не наоборот. Даже если поводом для встречи были чужие именины. Разумеется, все это продолжалось до тех пор, пока он сознательно не сузил круг своих друзей до самых близких, кому по-прежнему по-настоящему доверял.
За что же можно было любить Ясеневский лесопарк? Да, собственно говоря, не за что. Обычный участок подмосковного леса с остатками костровищ, пустыми бутылками и раздавленными пластиковыми стаканчиками. Встречались тут и водоемы, возле которых, всех без исключения, были установлены таблички: «Купаться запрещено». Вечерами по лесопарку бродили молодые люди обоего пола, с надрывом окрикивая друг друга, чтобы не потеряться. А в светлое время суток его уютные пни и поваленные березы занимали и другие обитатели окрестных домов: работяги, соображающие на троих, мамы с детьми, спортсмены и старушки, подбирающие годную стеклотару. Вот, собственно, и все. Конечно, если не полениться, как следует экипироваться и углубиться в чащу километров эдак на пять, при этом хорошо ориентируясь в юго-западном ясеневском направлении, то вполне можно было дойти до нетронутых хвойно-лиственных подмосковных красот. Однако тогда пришлось бы долго возвращаться после отдыха, чего Роман Руденко, как уже было сказано, никогда не любил. Поэтому он ненавидел отдыхающих, которые загадили ближайшую часть лесопарка, и называл их почему-то «телезрителями». «Вон, телезрители сосну коптят», – говорил он Садовникову во время прогулки, указывая на группу молодых людей, которые жарили шашлык, неудачно расположив костровище – прямо под деревом. «Привет, телезрительницы!» – в другой раз махал рукой двум подвыпившим особам. – «Вы до дому сами дойдете или, может быть, вас проводить?» «А почему вы нас называете телезрительницами?» – хихикали девицы. «А вы телевизор смотрите?» – «Смотрим!» – «Регулярно?» – «Регулярно». «Ну вот значит, поэтому вы телезрительницы и есть», – констатировал Роман. «Телезрителями» Руденко называл всех, кто ему не нравился. И отчасти в захламленности ясеневского леса обвинял телевидение. «При чем тут телевидение?» – удивлялся Садовников. «А при том, коль скоро у вещающих структур такая власть над этими уродами, то могли бы как-нибудь убедить с экрана, чтобы хоть природу не портили. Тогда в моем лесопарке и белки бы водились, и зайчики, и лисички, а в прудах плавали бы налимы, а не вот эти вот…», – и он кивал в сторону очередного «телезрителя», который бултыхался среди камышей прямо в одежде.
Время от времени Роман не выдерживал и завязывал с отдыхающими душеспасительные беседы, впрочем, и не надеясь кого бы то ни было перевоспитать. «Я просто хочу понять их, – говорил он Садовникову, – а, поняв, – простить». Так или иначе, любую словесную перепалку он связывал со своим большим человеколюбием. А если беседу удавалось продержать в мирном русле, то Роман очень скоро переходил на телевизионные темы и спрашивал у ясеневцев о любимых телеведущих, о передачах, которые они смотрят, о содержании сериалов, за которыми следят. После чего отходил позеленевший и «сокрушался», сколько же горя он принесет «телезрителям», когда пустит Доронинский МХАТ на воздух. Однако как бы там ни было, то ли из расчета поберечь нервы, то ли вследствие большой занятости в последнее время, он все реже покидал свой дом даже ради прогулок по родному лесопарку.
Сегодня Роман не обращал на телезрителей никакого внимания. Они с Садовниковым углубились в чащу и давно перестали держаться протоптанных тропок, благо земля была сухая, а сам вечер выдался приятным и теплым. Сергея удивило, что за время его рассказа про визит к генеральному Руденко не то чтобы не рассмеялся, но даже ни разу не улыбнулся. Играя желваками, Роман смотрел себе под ноги, время от времени обращаясь с просьбой повторить ту или иную фразу из разговора с Апоковым или поподробнее описать, что у него было в кабинете и на столе.
– Все это очень серьезно, – заключил Роман.
– Что серьезно? Ничего не серьезно. По-моему, этот день прошел по-идиотски, – пожимал плечами Сергей.
– Нет, ты не понимаешь, Сережа. Этот день для тебя, а значит, и для меня, прошел очень плодотворно и хорошо. В первую очередь я имею в виду вопрос о твоем внедрении на Российское телевидение. Он решен. Годовой пропуск тебе выдали?
– Выдали.
– Ну и все. Значит, вопрос решен.
– Разъясни, пожалуйста, как ты все это понимаешь! – потребовал Сергей.
– Охотно. Произошло следующее. У тебя состоялся разговор с Апоковым, во время которого Апоков предложил тебе поработать над рок-оперой «Иисус Христос». Непонятно, правда, на каких условиях, но предложил. И ты согласился. Момент принятия годового пропуска из рук Иквиной – это момент твоего согласия и есть.
– Да мы вообще о рок-опере не говорили!
– Ну да, а ты хочешь, чтобы Апоков взял да и стал называть вещи своими именами? Не будет такого никогда. Знаешь, почему он Румянцеву понизил, не дожидаясь праздника?
– Почему?
– Да потому что Румянцева вчера предложила тебе работу, объяснив суть, а ты отказался. И, следовательно, стал опасен.
– Почему опасен?
– Да потому что ты получил информацию об их намерениях, а в подчинение не встал. Апоков такого не прощает. Вот и наказал Румянцеву за то, что с тобой не справилась. А по методике Апокова надо делать так, чтобы специалист согласился работать без предварительных условий, пока не зная, что ему предстоит делать. Вот как раз сегодня это и произошло. А то, что пропуск тебе именно Галина Иквина выдала, означает одно – она будет у тебя редактором.
– О Господи!
– Да ладно тебе сетовать, как будто Румянцева лучше! – рассердился Руденко. – Просто привык к Оленьке, кажется она тебе немного «своей», и всего-то. А так они – одного поля ягоды, или гусеницы – не знаю, как сказать правильнее… так что теперь ходи, пожалуйста, на Шаболовку, тусуйся, особо не высовывайся, полу-делай, полу– не делай чего-нибудь. Главное – улыбайся побольше и ни с кем отношения не порти. Я тебе, конечно, сочувствую. Угадывать желания Галины Васильевны Иквиной – дело паскудное, поскольку вкус у нее вообще отсутствует. Ну да у кого он там присутствует? Так что ходи. Главное – регулярно ходи.
– И все-таки не понимаю, – почесал затылок Сергей. – Если Апокову нужна хорошая рок-опера, то зачем ставить редактором Галину Иквину?
– А кого ему ставить?
– Да никого! Нашел бы хорошего автора и доверился бы ему!
– Ну вот, сказал, и самому небось смешно стало. «Апоков доверился автору». Да он себе не доверяет, и, естественно, правильного автора не способен определить. Вот скажи, Садовников – правильный выбор для рок-оперы?
– Нет, конечно же, – согласился Сергей.
– Вот видишь! Все говорит о том, что у Апокова путаница в голове насчет жанров и амплуа, как, впрочем, и у любого прораба. Ему кажется, что если КВНщик умеет рожи корчить, то это хороший актер и такому можно сниматься в кино. В паре с Инной Чуриковой, например. Если Сергей Садовников хорошо пишет рассказы, то значит это уже готовый поэт-песенник для попсы, и так далее. Впрочем, любому прорабу я бы такое простил, если прораб своим делом занимается. Но этот ведь, Александр Завенович-то наш, решения по креативу принимает, засранец! «Рад бы вернуться в строительство, да некому меня на телевидении заменить!»
– На что же он рассчитывает?
– Да на авось, если нет, конечно, более темной подоплеки. Завалит рок-оперу – Галю Иквину и тебя подставит. Получится рок-опера (один шанс из сотни) – его заслуга. Обычная формула. Меня же сейчас совсем другое интересует. С чего это вдруг Александр Апоков обо мне вспомнил? И не просто вспомнил, а большую часть разговора с тобою провел в воспоминаниях обо мне. То, что по мне скучает – это он, конечно, врет. Прекрасно знает, что при встрече я ему еще раз в рожу плюну. А вот то, что он выдумал, что бывал у меня дома, с каким-то Тузиком игрался, да еще про кустодиевскую «Купчиху» наплел… Это уже не просто ложь, а что-то другое, какой-то загадочный ход… Так он и поверил, что мы с тобой практически не общаемся, как же… тогда зачем ему понадобилось при тебе такую лабуду гнать? Потом опять же это странное поведение… Я и раньше знал, что у него бывают беспричинные переходы от слез к хохоту, но вообще-то в последние годы он ведет себя гораздо сдержаннее. Все-таки гендиректор. Так что непонятно… Ну а с «Виолой» просроченной более-менее ясно. Это домашняя заготовка, чтобы правильно разговор начать. Моментами из твоего рассказа мне казалось, что ему нужно знать, что и как расположено у меня в квартире. Знаешь, когда известна обстановка в квартире у твоего врага, то враг уже не так страшен.
