и громкими возгласами встречали каждый залп. Салют кончился, и тут я, вспомнив, что с последних учений отец привез домой несколько сигнальных ракет, которые лежали на антресолях, крикнул:
— Ребята, у нас будет свой салют!
Мы быстро достали ракеты и, стоя на балконе, стали запускать их, держа в руке и дергая за шнур.
Надо сказать, что в продаже ракет и фейверков тогда не было и в помине. Наши ракеты произвели фурор на площади, где находились люди, смотревшие салют. И вдруг одна из ракет, зацепившись за край верхнего балкона, резко вильнула в сторону и по спирали пошла над головами людей на площади. Мы ахнули! Чудом никого не задев, ракета с шипением исчезла в воде бухты.
Пускать ракеты сразу расхотелось, и мы, несколько протрезвев, вернулись в комнату. Постепенно стали расходиться. Ребятам надо было еще успеть вовремя вернуться из увольнения в «Систему».
Вот так весело проводили мы время на третьем курсе!
К концу третьего курса противостояние с командиром зашло очень далеко…
Как-то, получая очередной нагоняй от командира у него в кабинете, я в запале крикнул:
— Товарищ командир, вы сгниете каптри!
А он мне в ответ:
— Посмотрим, получишь ли ты третьего ранга!
…Прошли годы. Молодым капитаном 3-го ранга я столкнулся на Графской пристани с чуть постаревшим командиром, в погонах капитана 1-го ранга. Мы обнялись, расцеловались и вскоре очутились в кафе, которое флотские остряки называли «Рваные паруса». От души выпили за встречу, за годы молодые, за наши погоны!
Спасибо, товарищ командир, за то, что вы подготовили меня к жизни и службе!
Курсантский поэт о третьем курсе писал так.
III курс
Всюду шумящие, всюду поющие, водочку пьющие.
Все продающие, неработящие и неимущие.
Всех веселящие, всюду бегущие и не долбящие, не отстающие.
Службу любящие, но не хотящие. Хочешь — шумящие, а хочешь — спящие.
В учебу мы уже втянулись, на тренажерах и в лабораториях были как себя дома, поэтому у многих учеба отошла на третий план, после увольнений в город, вылазок на природу и посещения близлежащих дач с их «урожаем». На третьем курсе мы увольнялись три раза в неделю, научившись преодолевать любые препятствия на пути к увольнению. И вообще, я думаю, нормальный курсант побежит в увольнение, несмотря ни на какой ураган, тайфун, и на этом пути его не остановит даже землетрясение.
Мы увольнялись по средам, субботам и в воскресенье. Это сразу возымело результат — начались свадьбы.
На первой курсантской свадьбе в нашем классе я играл капитана корвета «Холостяк», с которого женившийся курсант переводился на шаланду «Женатик». На свадьбе разыгрывалось целое театральное представление с прибытием бога морей Нептуна со свитой русалок, которых играли ребята из нашего класса. Веселились и пили до упаду — фактически…
В дальнейшем, по опыту первой свадьбы, в бокалы «артистам» наливали только воду!
На четвертом курсе свадьбы шли одна за другой, что существенно подрывало наш и без того скудный курсантский бюджет. Многие ребята вынуждены были негласно подрабатывать на овощных складах и на разгрузке вагонов. Так было.
Летом у нас в «Системе» остановились приехавшие на практику курсанты инженерного училища из города на Неве. Они обалдели от нашей вольницы, от нашей огромной зеленой территории, от нашего училищного пляжа. Их поразило то, что через территорию училища проходила городская дорога и что, выйдя из КПП, по этой дороге можно было идти куда угодно. «Это, рай!» — говорили они о нашей «Системе».
В трудах и заботах незаметно наступило время летней сессии. Кончились экзамены. Я сдал их, в общем, прилично. По окончании сессии, получив отпускной билет, убыл в заслуженный отпуск. Лето 1971 года выдалось на редкость жарким… Температура в тени достигала порядка 42 градусов. В отпуске собирались с другом пойти на шлюпке в поход вдоль Арабатской стрелки, но на востоке нашего полуострова началась эпидемия холеры. Поход пришлось отложить…
В конце июня случилось трагическое, черное событие в нашей космонавтике. Во время приземления погибли три наших космонавта. Вся страна скорбила во время этой ужасной трагедии. Погибших космонавтов с почестями захоронили в Кремлевской стене.
В летнем отпуске традиционно часть времени я с компанией своего друга Студента провел в походе на Южном берегу. Конечно, на Южный берег можно было идти не пешком, а с комфортом доехать от железнодорожного вокзала столицы нашего полуострова на знаменитом горном троллейбусе, который отвозил отдыхающих к самому синему морю, но мы предпочли пеший поход. Кстати, эти троллейбусы и сейчас ходят, как напоминание о том замечательном времени. Надо отметить, что в те годы зарубежные курорты были закрыты для наших граждан, поэтому на собственных морских курортах яблоку было некуда упасть.
Отпуск, как всегда, пролетел быстро, показавшись одним мгновением, но таким дорогим, о котором осталось столько приятных впечатлений…
После прибытия в «Систему» у многих, в том числе и у меня, началась так называемая послеотпускная раскачка. Слушали лекции с пятого на десятое. Записывали в конспекты и того меньше. Все мысли были еще там, в отпуске. Резко увеличилось число мелких дисциплинарных взысканий. Увольнения стали светить не всем. Но народ не расстраивался — за отпуск все нагулялись.
Я старался на замечания не нарываться, приказания выполнял и нервы держал «в кулаке».
Надо сказать, что в нашей, вначале однородной, курсантской среде постепенно стала выделяться начальствующая прослойка: командиры отделений, старшины классов, помощники командиров взводов, старшины рот. Не открою секрета, но чтобы быть младшим командиром и иметь право приказывать людям, надо иметь в своем характере некую командирскую жилку. Мало, чтобы тебя научили командовать, надо еще уметь командовать. Надо быть убежденным, что командовать должен именно ты. Конечно, не все мои одноклассники этому соответствовали. Да и сам я не чувствовал пока в себе таких задатков.
Но осенью на четвертом курсе меня назначили на младший курс командиром взвода. Похоже, начальство во мне задатки младшего командира все-таки разглядело. Присвоили звание главного старшины. Мы шутили: «На флоте всего два главных — главком и главный старшина». Я пришил широкий галун, на погоны привинтил пижонские литые бронзовые якоря, обвитые настоящей маленькой якорь-цепью, и побывал несколько раз на младшем курсе, побеседовал с первокурсниками. На этом вся моя педагогическая деятельность и закончилось.
Начальник факультета Фантомас, заметив литые якоря у меня на плечах, заставил их снять и спрятал якоря в свой сейф со словами: «Выпустишься — отдам». Я очень уважал начфака и был уверен, что так оно и будет. Но в суматохе выпуска, конечно, не напомнил Фантомасу о якорях. Наверное, до сих пор
