Что-то подобное нам рассказывали. Правда, как раз в императорском доме многоженство в итоге не прижилось. Слишком уж много проблем возникало с порядком наследования, родней супругов и прочим.
— Времена были смутные. Опасные… и род мог прерваться. Дети у нас не так часто появляются, особенно тогда-то… ныне вон, выпил таблетку и хорошо. А прежде…
Ну да, упырями их прозвали не за бледность лица и общую томность обличья.
— Главное, что с того и пошло, — князь позвонил в колокольчик и сказал. — Чаю подай. Не люблю от так разговаривать…
А вот та ведьма, помнится, за пустым столом сидела.
И это знак?
Что я по сердцу князю пришлась? Или просто устал он от бесед? Все-таки возраст немалый.
— Так вот, обычай и сложился. Как княжичу шестнадцать лет исполняется, так ему жену искать и начинают. Правда, раньше как-то оно проще. А этот вот… волю дай, он из своих лабораториев носу не покажет, — князь ворчал, но как-то не зло, скорее уж печально. — Ни с друзьями посидеть, ни погулять куда… я уже и клубу открыть дозволил, чтоб, значится… а этот…
— Может, просто интроверт? — предположила я.
— Чего⁈ Что за срам…
— Это в том смысле, что одиночка…
— А… так бы и сказала. Твоя правда, еще тот бирюк. Только с Мором и ладит. Ну да ничего, зато голова светлая.
Уж не знаю, кого он там утешал. Мне-то до юного княжича особо дела не было.
— Зато друг у него…
— Братец. Пятиюродный вроде… это да, у этого шило под хвостом. На месте не усидит… ты на них не обижайся. Они не по злобе, так, дурь в крови гуляет. Все ж и вправду мы и стареем медленно, но и взрослеем тоже, особенно теперь, когда нужды в том особой нет. Ничего, пускай гуляют…
И рукой махнул.
А я что? Я не против. Пускай и вправду гуляют. И обижаться на детей за прямоту их как-то глупо, что ли.
— Что до твоего наследства… тут сложно все.
Это я уже и сама понимаю.
— И началось задолго до твоего рождения. Боюсь даже, что лично вот ты к делам нашим отношения вовсе не имеешь. Но теперь уже, раз силу приняла, то придется и прочее…
Князь чуть прикрыл глаза.
— Земли сии еще во времена незапамятные заповедными слыли. В том смысле, что человеку обыкновенному в иные места ходить строго-настрого заповедано. Если жить хочет. Оно-то ныне сказкой кажется. Да и сам я, признаюсь, не ведаю, сколько во всем том правды. Леса окрест стояли.
Они, помнится, и сейчас никуда не делись.
И хочется поторопить князя, чтоб сразу к делу, но будет это не просто нагло с моей стороны, но еще и неуважительно.
— А в тех лесах жили те, кого ныне… меньшинствами называют, — князь это слово почти выплюнул. — Придумали, право слово… тут ведь источник есть.
— Я слышала.
— Слышала…
— И про рощу… в нее Афанасьев пошел.
— И тебе заглянуть стоит, но сперва днем. Так, глядишь, и уйти сможешь, ежели чего.
Желание заглядывать в рощу, изначально отсутствовавшее, вовсе испарилось. Князь ведь явно не уверен, что уйти смогу.
— Но да, роща та — это еще с тех времен… давних. Весьма. И в той роще дуб стоит.
А под корнями его — сундук серебряный. В сундуке заяц, в зайце утка, а в ней — яйцо, в котором игла со смертью Кощеевой.
Нет, что-то тут уже совсем не то.
Он ведь не шутит?
— А меж корней его источник и открывается, тот, который…
— Не зарегистрированный?
— И это тоже… на самом деле не он один такой, — князь принял чашку из рук Маверика. Вторую подали мне. Причем возник Маверик словно из ниоткуда. Вот не было. И вот есть. И ладно бы сам, но ведь со столиком на колесиках, а на столике — сервиз фарфоровый с серебряною сахарницей и прочими штучками. Я только и смогла, что моргнуть и чашку взять. — Есть вещи, о которых не принято говорить. Не то, что сие тайна великая, скорее уж не для всех они, ибо непростые.
Чай легкий, травяной, а вот что за травы разобрать не выходит. Тоже вот… ведьма.
— Сама глянешь и поймешь… дело в ином. И рощу ту, и источник от испокон веков ведьмы хранили.
Князь на меня глянул.
Молчу. Сижу вот с чашкою в руке.
— Афанасьевы? — уточняю тихо.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он чуть опускает голову. Стало быть, угадала.
— Говоря по правде, что она там делала, не знаю. Мне туда хода нет.
— А…
— Предки мои в земли эти пришли по государеву слову. И не скажу, что здесь им сильно обрадовались. Да, мы тут научились сосуществовать… к общей выгоде. Ибо и сильной ведьме в чащобах тоскливо. Главное, что мы помним. И они помнят. А потому не след мне там бывать… никому из моего рода. Недобре выйти может.
Ага.
Чаек прихлебываю и слушаю дальше.
И запоминаю.
Недобре.
Настолько, надо думать, недобре, что от этого «недобре» любопытство на сотни лет отбилось. Ведь спорить готова, что тогда, в те самые времена незапамятные, боярин Лютый не удержался, полез поглядеть на рощу, на источник и на ведьму, его стерегущую.
Ну и поглядел, надо полагать, так, что потомкам заповедовал.
А мне, значит, туда аккурат и надобно.
Днем.
— Наина как-то помянула, что не все двери надобно отпирать… правда, спохватилась, отшутилась. Так вот, ежели что, то… — князь развел руками, словно извиняясь. Вздохнул. — Но то дела давние. А что до недавних, то от испокон веков род Афанасьев на землях сих стоит. Жили они тут задолго до моих предков.
Это я уже знаю. Рука сама к кольцу потянулась. Вот как так… сон же был. Сон и только. И даже если что-то там, нематериальное, тонкое, то… то там. А кольцо тут. И вполне себе материальное. Металл нагрелся, да и полное ощущение, что вот оно-то — мое.
Живое.
— И Наина должна была передать знания дочери.
— Не вышло?
— Не вышло… точнее… я тогда молодой был. Не больно-то сюда заглядывал. А что, жизнь кипит. Кровь кипит…
У упыря? Ладно, молчу.
— На подвиги тянет… тут тогда мой дед-то сиживал, порядки блюл. А я наездами. Но Наину помню. Красивая была. Как ведьма.
И взгляд чуть затуманился.
Я вежливо отвернулась к окну, за которым маячила чья-то до боли знакомая физия, причем не так, чтобы близко, скорее уж в кустах. И не одна. Из кипящей зелени высовывалась то одна рыжая голова, то другая, чтобы снова исчезнуть.
Дети.
Нет… вот им столько же, сколько и мне, а по ощущениям и вправду дети. Горькие. Или прав князь? Им взрослеть не надо. Я бы тоже не взрослела, когда б жила вот так, в любви и роскоши.
Зависть?
Пожалуй, что зависть.
— Как-то уехала она, а после вернулась, чтобы дочь родить… дед тогда сказал, что порядок у них такой. Что нельзя им привязываться. И любить нельзя. Что ничего-то хорошего из того не выйдет. Правда, когда я спрашивать стал, что ж так, то лишь отмахнулся… зарок, мол, чужой. И долг с проклятьем.
Все и сразу, стало быть.
А поподробнее? Не из любопытства, но если уж я силу приняла, то и все-то, что с этою силой связано, тоже. И зарок, и проклятье, и долг. Понять бы еще, перед кем.
— Главное, что дочка-то её влюбилась.
Ветки кустов зашатались и из них кубарем выкатилась Свята, правда, чтобы назад нырнуть.
— Наина-то её из дому не больно выпускала. Даже в школу. Но та упертая, сама стала ходить. Заявила, что времена ныне другие, что она образование получить хочет и все такое. Поступать даже думала… тогда они в первый раз с Наиной крепко поругались. И Алька уехала-таки. Документы подала в училище какое-то… не ведьмовского профиля, нет, обыкновенное, то ли кулинарное, то ли парикмахерское.
Ведьма-кулинар. Отчего бы и нет?
— Наина за ней отправилась. Но вернулась одна. И злая… с дедом что-то говорила, я уж тогда был тут. Потянуло к родным корням… — он чуть губу прикусил. — Силу мы имеем потому как земля нас приняла, но за то и мы обязаны её беречь. Вот… ныне я сижу. Детей у меня есть, но они-то свободны будут, никогда-то она раз за разом не зовет… земля. Но чую, или из внуков кто загостится, или правнук, даром, что бирюк…
Бирюк-интроверт.
— Как бы там ни было, дед Наине отказал. Не в праве он неволить Альку. Или силой возвращать. Или еще что. И вправду времена иные. Да и она вольная, даже от воли материнской. Наина крепко осерчала, но тут уж сделать ничего не могла. Сказала лишь, что всем больно будет. И как в воду глядела. Алька-то вновь появлялась. Сперва одна, после с пареньком каким-то… не буду врать, показался мне он толковым. И любил её. Поженились даже. Наина на свадьбу не пришла, хотя после уж заглядывала, что-то втолковывала Альке. И снова поругались. Паренек этот не захотел тут остаться. Его в Москву звали. И Алька за ним поехала. А перед тем отреклась от силы.
