Но действительно ли не стало Дениса?
Последнее время Александр Борисович много размышлял на эту тему — отрицания смерти. Не думать об этой материи не получалось. Воспоминания о Денисе никуда не исчезали и были такими осязаемыми, словно существовал виртуальный Денис — каким он мог бы быть теперь. Иногда появлялось чувство, что он стоит за дверью, вот прямо сейчас постучит, войдет, тряхнет своей рыжей шевелюрой и начнет со смехом рассказывать о своих «лоботрясах-сыщиках», каждый из которых на добрый десяток лет его старше и каждый из которых относился к нему с огромным уважением и слушался беспрекословно.
Хотелось надеяться, что Денис счастлив в своей жизни после смерти, но так как Турецкий был воспитан безо всяких верований, то не имел никакого представления о загробном мире. В прошлом он старался убедить себя, что после смерти нет жизни, но, как оказалось, не смог. Так что теперь, наверное, чисто интуитивно он чувствовал — что-то там такое есть… Где-то же Денис должен был сейчас быть?!
Через несколько минут интенсивных упражнений Турецкий отложил эспандер и покосился на папку, которая лежала на подоконнике. Там была фотография и краткие сведения о человеке по имени Георгий Грозов, воевавшем вместе с Плетневым в Анголе. Папку привез Меркулов, ему не удалось получить эту информацию в ФСБ, что само по себе было неудивительно, учитывая, насколько неохотно главное секретное ведомство страны делится какой бы то ни было информацией вообще и о своих сотрудниках — в частности. Но нужные сведения смог раздобыть Алексей Петрович Кротов — через свои личные каналы. Недаром он столько лет оттрубил и в ФСБ, и в разведке МВД. Все связи остались при нем, и для него на свете не существовало намертво запертых сейфов. В данном случае, как следовало из намека Меркулова, произошло проникновение в архив ГРУ — Главного разведывательного управления.
Примечательно было вот что. По словам Плетнева, его боевой товарищ Георгий, которого так любили дети, не то погиб, не то пропал без вести. Однако, по сведениям, которые раздобыл Кротов, Гро-зов вернулся из Анголы.
В папке были, разумеется, сведения более чем двадцатилетней давности, и Турецкий сомневался, что они помогут. Обычный парень, нормальный спецназовец. Родом из Липецка. Родители давно умерли, братьев и сестер нет. Не женат, детей нет. Служебные характеристики. Исполнителен, инициативен. Боевые задания. Награды. Проследить его дальнейшие шаги после Анголы, как надеялся это сделать Меркулов, не удалось. Человек исчез, как в воду канул. Бывает и такое. Но вот фотография… Она почему-то не давала Турецкому покоя. Спокойное, дружелюбное лицо, прямой взгляд. Таких лиц тысячи, миллионы, таких людей Турецкий встречал за свою жизнь видимо-невидимо, но Грозова он не знал, в этом не сомневался ни секунды. Однако его лицо что-то неуловимо напоминало, причем отнюдь не из далекого прошлого. Конечно, снимку было слишком много лет, чтобы судить наверняка, вполне возможно, Грозов сильно изменился, но было в этом лице что-то такое, что Турецкого тревожило.
Человека, с которым, по словам Плетнева, Георгий общался больше, чем с остальными, звали Ринат Алиев. Биография его и послужной список были схожи со всеми прочими. Военную карьеру он также продолжать не стал. Правда, мусульманин, очень верующий. В те времена такие вещи не особо кого-то волновали, был бы профессионал хороший. Но сейчас это может иметь коренное значение. Если связь Грозова с Алиевым не прервалась или возобновилась и Алиев исламист, ваххабит или что-то в этом роде, то Грозов — более чем реальный кандидат на роль организатора взрыва. И значит… значит… взрывы могут продолжиться.
Александр Борисович нажал на кнопку вызова медсестры. Она появилась через пару минут.
— Я хочу поговорить с моим доктором.
На физиономии медсестры появился легкий испуг.
— Что-нибудь не так, Александр Борисович?
— Да все в порядке, — с досадой сказал Турецкий. — Не собираюсь я ни на что жаловаться. Просто мне надо кое о чем побеседовать с ним, понимаете?
— Он сейчас заканчивает обход, я передам вашу просьбу.
— Очень любезно с вашей стороны, — буркнул Турецкий.
Доктор появился через полчаса.
— Здравствуйте, тезка, — Александр Сергеевич пожал Турецкому руку и остался вполне доволен уже достаточно крепким рукопожатием. — Как чувствуете себя?
— Не о том речь, — сказал Турецкий. — Речь о том, что я не чувствую.
Доктор перестал улыбаться.
— Александр Борисович, я не волшебник, и вы, несмотря на свою неправдоподобную силу воли, тоже. Я не могу вам сказать, когда вы будете ходить. Наберитесь терпения.
— Говорю же, я не о том!
— О чем же тогда?
— Об этом, — Турецкий выразительно постучал себя по голове. — Я не могу вспомнить некоторых вещей, и это меня тревожит.
— Провалы в памяти? Что именно вы не можете вспомнить? Что-то из прошлого? Имена друзей? Номера телефонов?
— Ну… приблизительно.
— Поймите, Александр Борисович, помимо всех прочих бед, у вас была тяжелая контузия. Чудо, что вы вообще так быстро восстановились. Не требуйте невозможного, не гневите Бога.
— А вы верите в Бога? — заинтересовался Турецкий.
— Это, знаете, личный вопрос, — немного обиделся доктор.
— Извините, все забываю, что я нынче не следователь, а простой инвалид. Упал-очнулся-гипс…
— Еще в баскетбол играть будете, — предрек доктор.
— Надеюсь. Потому что пока получается только в крестики-нолики… Понимаете, доктор, мне показали фотографию одного человека, и я почувствовал нечто странное. Я его не помню, не знаю, вроде бы никогда не видел, однако же он мне кажется странно знакомым! Как это расценивать?
— Ну это же вполне бытовая ситуация. Может, вы видели его по телевизору, читали о нем или слышали. Да мало ли способов! Не думаю, что это имеет отношение к вашему нездоровью. Не берите в голову, все в порядке.
— Нет-нет, я абсолютно и совершенно уверен, что никаким косвенным образом о нем осведомлен не был. Но дело даже не в моей уверенности. Об этом человеке и не могло быть никаких косвенных сведений.
— И у вас не возникает никакого ассоциативного ряда, с ним связанного? — заинтересовался доктор.
— Ни малейшего! — отчеканил Турецкий.
— Ложная память? — задумчиво произнес доктор. — Знаете, такой эффект тоже случается. Как бы объяснить полапидарней… В общем, ваши мозги еще настолько не уверены в себе, что, вполне возможно, приписывают явлениям и людям несуществующие качества.
— То есть мне просто кажется, что я знаю какого-то человека, а на самом деле это все туфта?
— Вот именно. Турецкий с сомнением посмотрел на папку:
— Вот спасибо, утешили… Доктор с виноватой улыбкой развел руками: чем
богаты, мол, но это ведь не самое большое зло из того, что с вами могло случиться, верно, господин пациент?
— Александр Сергеевич, — сказал Турецкий. — Могу я, наконец, попросить, чтобы мне вернули телефон в круглосуточное владение?
— Обещаете не злоупотреблять?
— Конечно нет.
— Кто бы сомневался, — вздохнул доктор.
ЩЕТКИН
Щеткин уже сутки сидел в «красной» камере. Камера была двухместная, соседом его оказался пожилой подполковник медицинской службы с какой-то сложной историей, в которой фигурировали килограммы морфия, наркодилеры и среднеазиатская мафия.
Подполковник был так разговорчив, что казался Щеткину не совсем нормальным. Впрочем, скорей всего, он таковым и был.
— Вы что думаете, я тут прохлаждаюсь? Ничего подобного. Я тут даром времени не терял, — говорил он с торжественным видом. — Я совершил революционное открытие, которое, возможно, пригодится и мне, и вам, и нашим потомкам. Я придумал фокус, позволяющий быстро одеться после ванны. Напяливать одежду человеку, не вполне просохшему, трудно прежде всего потому, что рубашки и в особенности носки липнут к коже и трутся о нее, вызывая раздражение. Так? Так. Не желают они на тебя наскальзывать, и все тут. Борясь с одеждой во влажном посткупальном состоянии, можно даже плечо потянуть или вывихнуть шею. Так вот, открытие мое сводится к тому, что проблему эту разрешает старый добрый крем после бритья. Он делает кожу ровной и гладкой, как у тюленя, отчего всякого рода мужские штаны-носки-рубашки чуть ли не сами подскакивают с пола и со счастливой поспешностью облекают тебя. Вот… Что скажете?
— Замечательно, — вежливо сказал Щеткин, не особенно слушая сокамерника.
Он думал сейчас о том, что от добра добра не ищут. Вот работал же долгие годы в провинции и был там вполне себе счастлив. Маленькая и неторопливая Коломна была куда больше по сердцу спокойному и вдумчивому Щеткину, чем мегаполис с его неизбывной суетой, бензиновыми выхлопами вместо нормального воздуха и не поддающимися измерению расстояниями от точки А до точки Б. И добро бы еще проблемы заканчивались только на суете большого города. Но нет, вот же влип, а?! С другой стороны, он ведь не инженер, не доктор, не учитель. Он — служивый человек, и, получив приказ переехать в Москву, он не мог поступить иначе, разве что уйти в отставку. Но что прикажете делать на пенсии, если только и умеешь ловить мерзавцев?
