помню, говорил ли я тебе, что в организме покойной не найдено следов ни морфия, ни какого-либо другого яда.
– Ну, что ж! – сказал Уимзи. Несколько минут он сидел, задумчиво глядя на огонь. – Вижу, и в газетах интерес к этому делу затухает, – неожиданно добавил он.
– Да. Мы разослали результаты анализов, и завтра будет напечатана заметка с выводом: смерть по естественным причинам, вот и все.
– Отлично. Чем меньше суеты вокруг, тем лучше. Что-нибудь слышно от ее сестры из Канады?
– Ах да, забыл. Три дня назад мы получили от нее телеграмму. Она приезжает.
– Приезжает? Черт побери! На каком судне?
– На «Звезде Квебека», оно прибывает в ближайшую пятницу.
– Гм-м! Мы должны ее перехватить. Ты собираешься встречать судно?
– Господи, нет, конечно! С какой стати?
– Думаю, кто-нибудь должен ее встретить. Я, конечно, немного успокоился, но сомнения остались. Я сам ее встречу, если не возражаешь. Мне нужно узнать у нее все об этой истории с мисс Доусон, и на этот раз я хочу быть уверен, что у девушки не случится сердечного приступа, прежде чем я с ней поговорю.
– Питер, я правда думаю, что ты все преувеличиваешь.
– Береженого бог бережет, – сказал его светлость. – Хочешь еще глоток? Кстати, что ты думаешь о последних известиях от мисс Климпсон?
– Не вижу в них ничего особенного.
– Не видишь?
– Письмо немного сбивчивое, но в целом все ясно.
– Ну да. Единственное, что мы теперь знаем, что отец Мэри Уиттакер злился на то, что деньги его тетки достались мисс Доусон, и считал, что они должны перейти к нему.
– Но ты же не можешь подозревать его в убийстве мисс Доусон. Он умер задолго до нее, а деньги так или иначе должны были перейти к его дочери.
– Да, это так. Но предположим, что мисс Доусон передумала. Она ведь могла рассориться с Мэри Уиттакер и решить оставить деньги кому-нибудь другому.
– А, понимаю – и поплатиться за это жизнью, прежде чем составила завещание?
– А разве такое невозможно?
– Возможно, разумеется. Если не учитывать, что по всем имеющимся у нас сведениям никому не удалось убедить ее это завещание составить.
– Верно – пока она оставалась в хороших отношениях с Мэри. А как насчет того утра, о котором упомянула сестра Филлитер, когда мисс Доусон утверждала, будто ее хотят раньше времени свести в могилу? Вполне вероятно, Мэри надоело, что тетка так бессовестно долго коптит небо. Если бы мисс Доусон об этом узнала, ей бы это очень не понравилось, и она могла открыто заявить, что составит завещание в пользу кого-то другого – в порядке страховки от преждевременной кончины!
– Тогда почему она не послала за своим поверенным?
– Может, она и пыталась. Но ведь она была прикована к постели и беспомощна, а Мэри вполне могла перехватить ее послание.
– Звучит вполне правдоподобно.
– Вот и я так думаю. И вот почему я хочу получить показания Ивлин Кроппер. Совершенно уверен, что девушек уволили, так как они услышали больше, чем им следовало. Иначе откуда такая горячая готовность Мэри устроить их в Лондоне?
– Да. Эта часть рассказа миссис Гулливер мне тоже показалась странной. А что насчет другой сиделки?
– Сестры Форбс? Хорошая мысль. Я о ней и забыл. Думаю, вы можете ее найти?
– Конечно, можем, если тебе это кажется важным.
– Мне это кажется чертовски важным. Слушай, Чарлз, вижу, ты не испытываешь большого энтузиазма по поводу этого дела.
– Я вообще не уверен, что там есть «дело». Почему ты так страстно им увлекся? Похоже, тебе до смерти хочется, чтобы оно оказалось убийством, хотя для этого нет никаких особых оснований. Почему?
Лорд Питер встал и начал мерить шагами комнату. Его стройная фигура в свете одинокой настольной лампы отбрасывала гротескную расплывчатую тень, вытянутую до потолка. Он подошел к книжному стеллажу, и тень съежилась, сгустилась и замерла. Поднял руку – тень взметнулась вместе с ней, скользнув по позолоченным буквам на корешках.
– Почему? – повторил Уимзи. – Потому что я уверен: это именно то дело, которое я всегда искал. Всем делам дело. Убийство без видимых мотивов, без средств преступления, без зацепок. Образцовое. Все это, – он повел рукой вдоль книжных полок, и тень повторила его жест, сделав его более широким и зловещим, – все книги на этой стене – книги о преступлениях. Но в них описаны только несостоявшиеся преступления.
– Что ты имеешь в виду под несостоявшимися преступлениями?
– Провалившиеся. Те, которые были раскрыты. Как ты думаешь, каково соотношение количества таких преступлений и успешных, тех, о которых мы даже не слыхали?
– В нашей стране, – весьма напыщенно сказал Паркер, – удается выследить и отдать под суд большинство преступников…
– Дорогой мой, я знаю, что там, где факт преступления очевиден, вы ловите преступника минимум в шестидесяти процентах случаев. Но уже в тот момент, когда только возникает подозрение в совершении преступления, оно ipso facto[36] попадает в категорию несостоявшихся. После этого речь идет лишь о большей или меньшей эффективности работы полиции. А как насчет тех преступлений, относительно которых никогда не возникало даже подозрений?
Паркер пожал плечами.
– Что можно ответить на такой вопрос?
– А давай погадаем. Почитай любую сегодняшнюю газету. Например, «Мировые новости». Или – поскольку на прессу теперь надели намордник – возьмем Судебный вестник бракоразводных процессов. Разве он не наводит на мысль, что брак – это всегда неудача? И разве все наши газеты не забиты глупыми статьями, производящими тот же эффект? Между тем посмотри на супружеские пары, которые ты лично знаешь, разве большинство из них не благополучны на свой скучный, непоказушный манер? Просто ты о них ничего не знаешь. Люди не заявляются в суд, чтобы сообщить, что они бредут по жизни в целом вполне безбедно, большое, мол, спасибо. Точно так же, прочитав все эти книги, ты придешь к выводу, что все убийства всегда раскрываются. Потому что огласку получают только разоблаченные преступления. Успешные убийцы не трубят о своих деяниях в газетах. Они даже не участвуют в идиотских симпозиумах, чтобы ответить пытливому миру на вопросы «Что для меня значит убийство?» или «Как я стал успешным отравителем?» Удачливые убийцы, как и удачливые жены, помалкивают. И соотношение между непойманными и пойманными убийцами, скорее всего, такое же, как соотношение между разведенными и счастливыми парами.
– А ты не преувеличиваешь?
– Не знаю. И никто не знает. В том-то все и дело. Но ты спроси любого врача, когда он будет в непринужденном, расслабленном расположении духа, не возникают ли у него порой скверные подозрения, которым он не может, да и не посмел бы дать ход? Ты же
