Если мы останемся вместе, мы рано или поздно погибнем. А если разойдемся, погибнем сразу. Потому что не можем друг без друга.
Как там?.. With or without you, with or without you, oh-o, I can’t live with or without you…
Странным образом от изматывающих душу отношений с Машей я стал отдыхать на работе. И не на основной, какой я до сих пор считаю диджеинг в «Орбите», а у Вернера. Обнаружилось, что возня с наркотиками требует не хмурого взора, крутого нрава и способности в мгновение выхватить из-за пояса две пушки, а прежде всего – учета и контроля.
Игорь оказался не таким уж страшным, каким представлялся вначале. Мы часто задерживаемся с ним в его автомастерской и сидим, склонившись над тетрадями, где нехитрым шифром помечены приходы и расходы, долги, убытки и прибыли.
Игорь принадлежит к числу людей, от которых едва ли не осязаемо исходит ощущение власти.
Чтобы было понятно, о чем я говорю, – я могу сидеть в переполненном ресторане полчаса, стараясь жестами, просьбами и взглядами привлечь внимание официанта, – но вряд ли преуспею, получив в лучшем случае скороговорку «сейчас подойду». Игорю достаточно пошевелить бровью, чтобы официант торчал рядом, как приклеенный, не приближаясь, однако, слишком близко, чтобы не мешать беседе.
Игорю удается вызвать в человеке интересное чувство – хочется расшибиться в лепешку, лишь бы понравиться ему.
Если ты в орбите такого человека, как Вернер, становится уютно. Рядом с ним можно расслабиться – тебе не нужно принимать решений, потому что все делает он. Сомневаться в его решениях не приходится – они кажутся такими же верными и исконными, как земля или воздух. Подчиняясь Вернеру, ты испытываешь удовлетворение, потому что это – правильно, а по-другому и быть не может.
Я ни разу не видел, как он отдыхает. Подразумевается, что никто не занимается торговлей наркотиками из любви к профессии. Это всего лишь опасный бизнес с высокой нормой прибыли – высок риск, но высоки и ставки. Величайшая мечта любого наркоторговца, от мелочи до крупного: накопить или сорвать куш – и свалить. По крайней мере, так мне казалось раньше, до знакомства с Вернером.
Игорь не такой. Создается впечатление, что его интересует только работа, даже не так: что работа – его единственно возможный способ жить или дышать. Он сам – как часть работы, он плоть от плоти ночных улиц; ковыряющих носком прилипшую к асфальту жвачку мелких дилеров; тормозящих или, наоборот, трясущихся мелкой дрожью торчков между дозняками – ссутулившиеся, они собираются во дворах или на хатах, конструируя условия для сегодняшней вмазки. Он часть пропитавшего воздух ощущения постоянной опасности во время сделки. Он не рожден для этой работы. Он ее часть.
Поместите его в другую среду – например, в серо-выхолощенный мир офисного бизнеса, и он умрет, хлопая жабрами, как выброшенный на берег Ихтиандр.
Он любит чай. Пока это единственное из увиденных мною у Игоря проявлений человеческого. Он не любит пить его один. Видимо, чаепитие для него связано с некими воспоминаниями, для него оно как ритуал. Время от времени он поднимает голову от бумаг, крутит шеей до хруста позвонков, щурится, мнет пальцами переносицу и бросает коротко:
– Все, чай.
Во время чая он позволяет себе расслабиться.
– Не хватает людей, Денис. Толковых, вменяемых. С таким браком приходится иногда работать – кошмар. Сложно найти человека, который элементарно умеет считать. Успешность и безопасность дела зависят от людей, которые им занимаются. От кадров. Поэтому мне нужны такие ребята, как вы. Как ты.
С недавнего времени наши чаепития стали ежедневными. Мы потихоньку проникаем в мысли и обстоятельства друг друга. Пожалуй, нас можно назвать приятелями.
Игорь с неодобрением относится к моей работе в «Орбите». После нашего давешнего ночного разговора у клуба Штефы он ни разу не поднимал эту тему, но я знаю, что он считает мое диджейство ребячеством, затянувшейся детской болезнью. Его ум слишком прагматичен, и любое проявление искусства, не сопряженное с высокой прибылью, Игорь считает блажью.
Он пару раз заходил в «Орбиту» во время моих сетов. По отсутствующе-брезгливому выражению его лица можно было заключить, что ему клубная жизнь чужда и непонятна.
Тем более странным выглядит он в четверг, когда впервые на моей памяти приходит в клуб не один, а со спутницей.
Я как раз в середине темы, когда Амиго трогает меня за локоть и показывает глазами на вход, где появился Вернер.
Уже с порога я замечаю необычное оживление на его лице – он кивает головой в такт музыке, с губ не сходит улыбка – не от веселья, а неизменная улыбка клубных завсегдатаев, такой же аксессуар их образа, как кроссовки, ремень, таблетка ЛСД или энергетический дринк. Вернер изо всех сил старается показать, как ему весело, и это так непохоже на него, что скорее пугает. А вскоре я замечаю и причину его веселья. Это невысокая, худая и угловатая девушка лет девятнадцати. Она словно бы потерялась в атмосфере клуба, одетая в бесформенные тряпки – так могла бы выглядеть домохозяйка, набросившая на плечи куртку и побежавшая через ночь выручать загулявшего мужа из ночного шалмана. Разговаривая с ней, Игорь касается ладонью ее плеча с той степенью интимности, которая доступна лишь давно живущим вместе людям. Странно, он мог бы заполучить себе настоящую красотку. А эта девушка – своей одеждой, пластикой, манерами – вызывает опаску и интуитивное стремление держаться подальше.
Игорь и девушка направляются к столику на возвышении слева от танцпола. Проявляющий чудеса ловкости официант успевает к их приходу согнать со стола компанию тормозящих от драгс малолеток. Игорь машет мне рукой, и я передаю наушники Амиго.
Пробиваясь через толпу, рассматриваю девушку. В ожидании, пока официант, чьи руки порхают над столом с ловкостью рук Копперфильда, позволит сесть, она стоит, переминаясь с ноги на ногу и теребя ручки тряпичной хипповской сумки с бахромой по бокам. Она совершенно не умеет одеваться. Господи, Игорь, с твоей харизмой, деньгами и влиянием можно было купить себе что-нибудь получше.
Я не могу назвать ее некрасивой, нет, с ней все в порядке, если рассматривать детали образа по отдельности. Длинные темно-русые волосы, правильной формы лицо, полные губы, большие глаза, узкие бедра, большая грудь, которая очевидна, несмотря на бесформенную кофту, – но в целом это не работает.
Как будто существует какая-то тяжелая мысль, скрытая главная тема, которая долбит ее изнутри и отравляет существование. Такие люди всю жизнь борются со своей скрытой главной мыслью – и не всегда побеждают.
Девушки подобного типа, как правило, тусуются в своих резервациях – библиотеках, книжных магазинах, становятся школьными и институтскими активистками, в общем, живут в мире, параллельном миру «Орбиты». Спутница Игоря и сама это понимает, потому что здесь, в клубе, ей явно не по себе.
– Тая, – представляет Игорь девушку, когда я спускаюсь к их столику, – моя сестра.
О-па. И только тут я замечаю сходство.
– Очень приятно. – Узкая ладонь девушки тонет в моей руке. – Денис.
Сестра. Вот как. Тая быстро выдергивает свою руку из моей, и только потом я понимаю причину – у девушки нет мизинца.
– Денис здесь царь и бог. – Вернер по-прежнему играет весельчака. – Он здесь все контролирует, в этой вселенной. Как ты там говорил – восходы и закаты, а?
– А также приливы и отливы, – смеюсь я в ответ.
При ближайшем рассмотрении Тая похожа на актрису, исполняющую главную роль в современной версии «Золушки». В первой половине фильма – там, где героиня ходит вразвалку, носит бесформенные свитера домашней вязки, попадает в нелепые ситуации и постоянно краснеет.
Только в случае с Таей становится понятно, что волшебного превращения не будет. Даже если сделать ей фантастический мейк-ап, подобрать одежду, она все равно останется такой же – скованной, отчужденной, дикой.
Это мнение складывается у меня после десяти минут разговора за столом. Разговор здесь – понятие условное, потому что большую часть времени мы молчим. Тая, уставившись в пол, болтает соломинкой в коктейле, Вернер, продолжая кивать головой в такт музыке, смотрит по сторонам, с деланым интересом разглядывая клубную публику, я курю одну сигарету за другой. Мы обменялись едва ли десятком обычных фраз, звучащих в начале разговора.
Я подумываю, как бы свалить под благовидным предлогом, и, дожидаясь конца трека, набираю воздух в грудь, чтобы красиво извиниться и отчалить к рубке, как вдруг Вернер спешно поднимается и оставляет нас вдвоем, за каким-то хреном подмигнув мне напоследок.
Я ощущаю себя участником плохого телесериала, оказавшимся в нелепой ситуации. Нет способа оживить мертвое общение. Единственная возможность – сделать молчание комфортным.
– Может, потанцуем?
– Я не танцую, – отвечает девушка, голос подводит ее, срываясь, и она прокашливается, отчего смущается еще больше и сверлит глазами дыру в полу с удвоенной энергией.
