Со временем все стало на свое место, он вернулся в Моск ву, в свой институт. Потом он не жалел о годах, прожитых в Алма-Ате, — город этот остался близким. В нем Роза закончила медицинский институт и сейчас работает в Казахстане.
Но одну ошибку Галактионов допустил сам, в этом он со всей беспощадностью к себе признался только здесь, в Атлансдаме. Не стоило хвалить Доминака. Ведь и тогда чувствовалось, что за скрупулезными описаниями каждого явления долголетия, в тенденции к точности скрывается скованность ума, который не способен видеть дальше принятых раз и навсегда догм. Поэтому и все эти описания, многочисленные примеры, рассмотренные детально, каждый в отдельности, без обобщающих выводов, оказывались лишенными научного значения.
Похвала, видимо, дошла до Себастьяна Доминака: он активно поддерживал кандидатуру Галактионова на Международном геронтологическом конгрессе. Они там жали друг другу руки, выражали радость, что будут работать вместе. Недолго же продолжалась эта дружба…
Даниил Романович полистал альбом и вернулся к казахстанс ким снимкам. По снежной целине пробиваются автомашины-будки. То едут специалисты — агрономы, гидротехники, землеустроители, работники здравоохранения. Они обследуют бескрайние степи, выбирают места под центральные усадьбы будущих целинных зерносовхозов. В экспедиции входили и ученые-медики, они обследовали эти места с точки зрения санитарного благополучия. С большим трудом доставался каждый километр пути. Это видно и по снимкам. Вот члены экспедиции, в полушубках, шапках-ушанках, в валенках (точь-в-точь зимой на фронте), толкают будку, вот раскапывают снег и подкладывают под йуксующие колеса бурьян. А вокруг — бело, и горизонт слился с небом. Вот вся группа медиков: устали, прислонились к будке машины; шофер, открыв дверцу кабины, смотрит угрюмо, проклиная дорогу.
Под снимком подпись — перечисление фамилий;
Д. Р. Галактионов, К. Д. Джумагельдиев, В. И. Сарано, С. Е. Елеманов и Митя Коровин — шофер.
Вспомнилось: шофер, угрюмый паренек, никак не хотел наз вать свое отчество, в дороге все звали его просто Митей. Так и под фотографией значится. И еще когда фотограф-любитель шутливо попросил сделать веселые лица, все улыбнулись, кроме Коровина.
Питались кое-как. Мерзли, особенно ночами. Галактионов обморозил щеки и пальцы на левой руке. Несколько раз задавал себе вопрос: зачем поехал? Ведь никто не посылал. Была работа, может, и поважнее той, что в целинной степи, а вот поехал. Хотелось повидать дочь. Правда, она каждый год в отпуск приезжала к отцу, но все равно нужно было увидеть там все своими глазами. В районном поселке, где живет Роза, есть небольшая больница. Работы много, но Роза не унывает и пишет диссертацию.
Своими глазами ему захотелось увидеть новую Волгу. И пос мотрел, не пожалел отпуска; проплыли на моторке вдвоем с братом от Рыбинского моря до Азовского. Видели и Куйбышевскую и Волгоградскую ГЭС, Волго-Дон…
Летал и за полярный круг. Там в синеватых прозрачных то росах охотники за тюленем нашли вмерзший в лед труп человека. Никто не знал, сколько пролежал он в ледяной глыбе, Галактионов решил попытаться оживить труп. Охотники помогли осторожно вырубить замерзшего — вынули из тороса в огромном бруске льда, и в такой стеклянно-прозрачной холодной гробнице перенесли на борт самолета. Оживить труп не удалось. Клетки мозга — самой высокоорганизованной сверхчувствительной ткани — отмерли. Но зато ему удалось установить закономерность отмирания клеток мозга.
Он объездил весь Кавказ, встречался с людьми, прожившими по сто пятьдесят лет и больше, забирался в горы, был в саклях, где они жили, — выяснял, какие условия, обстоятельства больше всего способствуют продлению жизни человека.
Во многих местах побывал, а вот за границей — в капита листическом мире — ни разу. Конгресс геронтологов, учредивший Международный геронтологический институт, проходил в столице одной из социалистических стран. На другие ученые форумы, собиравшиеся за чертой социализма, его не приглашали, но он и не жалел об этом — туристом ездить по загранице неинтересно.
Он поехал работать в Международный геронтологический инс титут с радостью. И скоро пожалел: в Москве дело бы шло куда успешнее. Он работал до самозабвения, как фанатик. Остальное время проводил в стенах квартиры. Иногда ходил к ближайшему газетному киоску — без галстука, по-домашнему. Он чувствовал себя одиноким, был равнодушен к жизни чужой страны, полагал, что и до него нет никому дела…
Галактионова оторвал от альбома телефонный звонок, неожи данный, громкий. Еще большей неожиданностью было то, что звонил Себастьян Доминак. Удивление Галактионова росло: Доминак просил позволения зайти, поговорить о деле.
Галактионов пригласил его.
«Неужели Доминак понял, что он неправ. Конечно, куда ему деваться. Всюду ученые признали значение моих опытов. Он придет с извинениями, и надо отнестись к нему дружески.
Себастьян Доминак явился через час. Он поставил трость в угол и снял шляпу. Большое лицо его было потным, выражало растерянность, но голос прозвучал уверенно:
— Пусть не удивит вас, коллега, мой визит. Разрешите сесть?
— Пожалуйста, вот кресло. Не угодно ли прохладительного?
Доминак выпил фруктового сока, мельком осмотрел комнату, сказал глухо:
— Вы, я вижу, все-таки удивлены. Не смотрите на меня так… Мне трудно говорить. Поверьте, я не помню зла. Хотелось бы забыть наш спор.
Галактионов кивнул головой, налил в стакан вина.
Доминак нахмурился.
— То, что я скажу вам, поверьте, — это из желания сделать добро. Вы не знаете окружающей жизни. Я же родился и вырос в этом городе. Мне известно тут все или очень многое. Так вот — вам угрожает опасность.
— То есть? — в голосе Галактионова прозвучало недоумение.
— Вас могут в любую минуту арестовать.
— Да, возможно, — уже спокойно сказал Даниил Романович, полагая, что это все еще отголоски газетной шумихи. — Но за что?
Доминак снова осмотрел комнату, взгляд его остановился на фотоальбоме.
— Да вот хотя бы за это… — указал он глазами.
— Семейный альбом, — ответил Галактионов, подумав: «А он пришел, кажется, совсем не извиняться, а угрожать. Но что ему нужно?»
— Это менее опасно, — продолжал Доминак. — Квартира, собственность… Может быть другой повод. Вы же помните — все сотрудники института, приехавшие из-за границы, приняли условие чтить законы нашего государства и нести ответственность за их нарушение перед судом.
— Я, кажется, не нарушал законов вашего государства, — не очень уверенно сказал Даниил Романович: он что-то слышал об изобилии законов Атлантии, иные были нелепыми.
— Вот именно «кажется», — усмехнулся Доминак. — Поймите, я не угрожаю вам, не хочу пугать, хочется только проинформировать, предупредить… Вот слушайте. У нас есть закон: по воскресеньям не читать на тротуаре газет, а вы читали…
— Может быть. Но я видел, что читают многие! И никого не арестовывали…
— Да, — согласился Доминак. — Ныне забыли этот закон. Он безусловно устарел. Но он не отменен. — Доминак поднял палец. — Поняли, в чем дело? Его могут применить, когда посчитают нужным, — и получайте три месяца тюрьмы.
Даниил Романович ничего не мог сказать на это. Он только пожимал плечами, все больше удивляясь законодательству атлантов. Оказывается, нельзя мужчине свыше сорока лет появляться без галстука в центральной части города, за нарушение — штраф; запрещено держать крупный рогатый скот — нарушитель этого закона подвергается тюремному заключению на срок до трех месяцев; нельзя свистеть на улице — штраф. Есть закон, который требует, чтобы чихающий прикрывал рот платком. Оказывается, когда-то в Атлансдаме свирепствовала эпидемия гриппа, тогда и издали этот закон, за нарушение его — шесть месяцев тюрьмы.
Доминак назвал еще ряд законов, которые Галактионов не мог нарушить, как и закон о крупном рогатом скоте. Он не ездил на лошадях, запряженных цугом, не ходил на руках для забавы публики, не играл на шарманке перед домом правительства, не кричал: «Смерть королю!» (короля давно не было в Атлантии, — но закон о его защите остался).
Но многие законы Галактионов, вероятно, нарушал: загляды вал в газету на тротуаре, выходил из квартиры без галстука, чихал. И все это известно полиции — так сказал Доминак; она имеет документы, по ним, в совокупности, может набежать Галактионову около десяти лет тюремного заключения.
— И это еще не самое страшное, — продолжал с полной серь езностью Доминак, тогда как Даниил Романович с трудом сдерживался от смеха. — Есть закон, категорически запрещающий одиноким мужчинам принимать по средам и пятницам у себя дома девиц, даже из самых известных публичных домов. Исключение делается для врачей, занимающихся практикой в установленном порядке. Между тем полиции известно…
