битве с одним парнем, он подумал, что я наивна и неопытна. Поначалу ему это нравилось, но потом он потерял терпение и решил удовлетворить свою потребность в созависимости и токсичности в другом месте. Чтобы я наблюдала за этим.
Он окружил себя женщинами, у которых были свои твердые убеждения и которые регулярно требовали от него «помощи» с их «проблемами», а он играл роль их «наперсницы» и гордился ею. Он просто обожал «быть рядом» с ними и, когда я сказала ему, что в наших отношениях чувствовала себя одинокой, потому что он никогда не выражал собственных мыслей и чувств, ответил, что еще никто не упрекал его в этом.
Однажды вечером мы пошли в театр вместе с его знакомыми дамами на почти бессловесный и наполненный телесностью спектакль режиссера Адены Джейкобс. Она исследовала женские тела и отношение к ним. Это представление лишило меня дара речи. Я не могла соответствовать интеллектуальным дебатам, разразившимся после спектакля, в которых дамы высказывались, видимо, в интересах присутствовавшего здесь мужчины.
Мне было неловко за него. Почему-то я все еще не хочу верить в то, что женщины способны менять свое поведение ради мужчин, как не хочу верить и в обратное — что мужчины способны менять свое поведение ради женщин. Но, к сожалению, желание этого не отметает факт, что все происходит именно так, хотя в глубине души мне точно известно: не будь этого парня с нами, характер обсуждения спектакля оказался бы совсем, совсем другим.
Эти женщины словно бы хотели угодить и нашим, и вашим: чтобы их уважали и считали мыслителями и, в то же время, видели в них хрупких и неспособных ни на что созданий, поскольку мужчине, несомненно, нужно все сразу и даже больше, а его желания имеют первостепенное значение.
Так что я сидела тихонько, потягивала мартини и непрестанно думала о том, что он говорил мне: как был занят «помощью» каждой из них с их разрушительной наркозависимостью, проблемами с весом, с матерями, с бывшими парнями, с коллегами, со старыми любовниками, с братьями и сестрами.
Одна из этих дам была озлобленной актрисой за тридцать, которая носила узкий приталенный пиджак, пила больше всех и, глядя на моего партнера через густую подводку для глаз, поправляла цепочку на шее своими тщательно отманикюренными пальцами левой руки или убирала длинные гладкие черные, блестящие волосы с глаз тщательно отманикюренными пальцами правой руки.
Немного позже, когда мы с ним возвращались вместе домой, он мне признался, что, если бы мы не были с ним вместе, он точно оттрахал бы ее. Ну вот как бы так, да, оттрахал.
На следующий день, когда мы пошли в кафе позавтракать, я сказала, что отлично знаю, что он считает меня умнее этих дамочек. Тогда он сложил руки в своем фирменном жесте заботливого советника-папочки-брата-гуру-убийцы любовников, посмотрел на меня поверх своей овсянки с киноа и заявил: «Они, бесспорно, умны, зато твой эмоциональный интеллект выше среднего».
Что бы это ни значило.
31
У меня кружится голова. Кимоно прилипло к спине. Волосы, мокрые от пота, приклеились к шее, бедра под юбкой из спандекса просто сочатся влагой. Перед моим мысленным взором я в золотых доспехах, украшенных розами, лечу на коне, ветер бьет мне в лицо, я чувствую запах моря, в моих руках огромный синий меч, который отсекает все заблуждения и ложь, а я лечу, лечу на коне, колю, режу и отсекаю.
К парню в камуфляже подошла другая женщина, взяла его за плечо и что-то прошептала на ухо. Он, не глядя на нее, кивнул, и во всем этом чувствовалась такая близость и привычка, что вокруг все замерло. Эта другая женщина вела себя так, будто она и не вмешивалась в происходящее, будто ничего не происходило до этого и ничто не препятствовало ее появлению здесь. Но именно так оно и было.
Кремовая почти перестала дышать, старалась больше не смотреть на парня, он же попрощался с нею как-то неловко, почти механически, поцеловал ее в щеку, поэтому я думаю, что другая женщина — его партнерша и они вместе уходят. Точно. И зачем же он так долго и так пылко говорил с кремовой? Или просто старался быть «милым», потому что ему, как он полагал, не хотелось «задеть ее чувства», а на самом деле горел желанием убедиться, что все его любят, поскольку этот мир его пугает. Или вдруг он считал, что кремовая может стать хорошей любовницей для него, поэтому делал все, чтобы зацепить ее ради этого? Или ему хотелось, чтобы все видели, как они с ней разговаривают? Или он прямо сейчас решил все свести к тому, будто «ничего и не было» между ними, чтобы создать у себя самого иллюзию самосохранения и соблюдения границ, намеренно позабыв о том, что все это выглядело дико и не было тайной ни для кого?
Мне жаль эту кремовую. Я где-то читала, что многие женщины теряют голову и растекаются, как подтаявшее мороженое, когда физически привлекательный мужчина появляется в комнате, подходит близко и заговаривает с ними. Хотелось бы мне почувствовать это на себе. Но я не замечаю человека, пока не чувствую многомерную связь с ним и с его душой. А если я не вижу ни пирамид, ни прошлых жизней с ним, не чувствую никакой связующей нити, протянутой между нашими сердцами, я не замечаю его.
Зато я знаю женщин, которые, завидев мужчину, говорят что-то типа «обуздать бы его», или «представляю, как бы он смотрел на меня изо дня в день», или «я сейчас упаду», или «а с кем он тут?», или «мечта, а не мужик», а я слушаю всю эту чушь и бессмысленно улыбаюсь, как идиотка.
Мне хочется подойти к кремовой и что-нибудь сказать ей. Но когда я хочу поговорить с кем-то напрямую о том, что происходит, обычно слышу в ответ только то, что на самом деле ничего не происходит. Иногда они отчасти соглашаются со мной, прежде чем продолжат твердить: «это не твое дело» / «а ты кто?» / «ты все принимаешь слишком близко к сердцу» / «ты жестока» / «у тебя паранойя» / «я чисто по-дружески» / «просто ты завидуешь, потому что на тебя никто не обращает внимания» / «мне больше некуда пойти» / «мне даже поговорить было не с кем» / «какого хрена» / «да какие проблемы» / «лучше бы ты просто пошутила» / «это не имеет значения» / «да о
