чем ты» / «вечно ты так» / «не лезь не в свое дело».
Но никто из них не отвечает на мой вопрос и вообще всячески открещивается от того, что я видела собственными глазами. И я остаюсь один на один с произошедшим, и нет, вовсе не чувствую себя спокойно, потому что никто никогда не хочет видеть происходящего, не хочет брать на себя ответственность, а я понятия не имею, что мне со всем этим делать. Все это мне не нужно, но я не понимаю, почему оно у меня есть. А потом я позволяю чувствам захлестнуть меня и начинаю представлять, как одним ударом меча отсекаю все ненужное, но, несмотря на толпу совершенно обычных людей вокруг, совершающих все те же привычные вещи, что и всегда, я молчу и никогда не говорю ничего, даже свое собственное имя забываю на это время.
32
Музыка безжалостно и тяжело грохочет, бьет меня наотмашь, я становлюсь ею и позволяю поглотить все, с чем не могу смириться и чему нет места в комнате.
Так забавно. Мы несколько дней можем оставаться без еды и воды, умеем задерживать дыхание на несколько минут, но ни секунды не обходимся без того, чтобы не начать испытывать себя. Нет никакого способа убежать от себя и от своего богатого внутреннего мира. Информация поступает и выбирается наружу, ощущается постоянно, чувствуется, за ней наблюдают какое-то время, потом оценивают. И так бесконечно.
33
Вот теперь я хочу пить. И не из-за водки. Можно пойти на кухню. Вода помогает от всего, и я не знаю, почему постоянно забываю пить ее. Известно, что обезвоживание у человека наступает примерно за полчаса до того, как его накрывает жажда. Не знаю, чем может эта информация помочь. То есть я хочу сказать, что никогда не узнаешь об обезвоживании, пока не почувствуешь жажду.
В школе-интернате наша учительница физики говорила, что лучше делать пару малюсеньких глотков воды, чем выцеживать сразу и много, потому что за раз наш организм способен принять только тридцать миллилитров. Помню, как меня это растревожило. Я все время раздумывала, куда же девается все остальное. Естественно, жидкости, которые попадают в нас, прежде чем усвоиться окончательно, претерпевают различные преобразования. Люди же не ведра. То, что мы употребляем внутрь, меняет форму и находит другое применение, а такого понятия, с этой точки зрения, по сути, не существует. Так о чем тогда она?
Удивительно, насколько деструктивной может быть неправильная информация от правильного человека. Например, когда врач говорит: «Принимайте это лекарство», легче не спрашивать у него почему и принимать молча. Или чувак из телекоммуникационной компании устанавливает у вас дома новый телевизор и говорит, что не стоит оставлять экран на паузе, чтобы не сжечь плазму, легче с ним согласиться и не задавать всяких вопросов, типа, что такое плазма и как ее можно сжечь. Все то же самое касается и белковой пищи, и химчистки. Потому что — что? Правильно. Коровы едят траву, а постирать я могу и руками в холодной воде.
Божечки, кухня в этом доме просто очаровательна! Высокий потолок, потертое вокруг ручек дерево шкафов — все такое обжитое, любимое, сразу ясно, что это настоящий эпицентр и домашний очаг. Наверняка семья проводит здесь тьму времени — моют посуду, пьют вино, смеются, переживают. Ого, у них даже есть фильтр для воды! Да польются на меня дождем священные капли! Как прекрасно, что никто из живущих в этом доме не владеет им единолично. Вообще никто не владеет землей, так зачем мы будем мечтать о владении тем, что принадлежит ей? Мы здесь просто в гостях. Даже если мы покупаем землю, она все равно не наша. Точнее, не совсем наша. Аренда — вот самое подходящее слово, чтобы отразить реальное существование человека на земле. Странно, что у людей это вызывает смех.
Мачеха моего бывшего парня однажды сказала, что дом, который тот арендовал, «хорош для аренды», имея в виду, что сама по себе аренда не очень-то и хороша. Этим мнением она поделилась с нами за ужином, настояв на том, что купит новую посуду, и все это выглядело так, точно она сообщила о неком грандиозном вкладе в жизнь пасынка. Будто эта новая посуда резко улучшит его представление о себе самом и о ней.
Но главная ирония была здесь в том, что каждая тарелка, с которой она соскребала в мусорку остатки спагетти и обходила вниманием горох, была тщательно отобрана в каком-нибудь секонд-хенде или винтажном магазинчике. И у каждой была собственная история. Так что вся посуда моего бывшего парня была выбрана гораздо более осознанно, чем все собранное мачехой для себя за всю ее жизнь. И, в общем-то, понятно, почему она этого не понимала.
С деревянных потолочных балок вниз головой свисают засушенные гортензии, на островке — несъеденные канапе, холодильник забит соусами, вяленым мясом, завернутым в бумагу для выпечки, завтрашним соком, сегодняшним молоком. Кажется, каждая полка тут принадлежит какому-то члену семьи. Вот один из них не обращает внимания на свое физическое состояние, поэтому на его полке полбанки соленых огурчиков, старая пачка масла, подернутая плесенью фета в масле с тимьяном и перцем. А вот другая полка — явно человека с немного избыточным весом, физическим, эмоциональным или интеллектуальным, — даже задней стенки холодильника не видно, столько здесь всяких продуктов. Полная коробка яиц, три банки домашнего соуса, надкушенная плитка молочного шоколада, завернутая в бумагу, открытая банка фасоли, большой кусок сыра бри и несколько пластиковых контейнеров с недоеденными готовыми блюдами. На третьей полке…
— Эй, хочешь копченого лосося?
— Ой… А-а-а… Нет, спасибо.
— Интересно, что в холодильнике?
— Э-э-э…
— Голодная?
— Не очень.
— Да ладно, ладно. Просто я всем говорю про лосося, потому что я сам его коптил, понимаешь? Еще я принес каперсы, нарезанный красный лук, сливочный сыр и поджаренные кусочки хлеба, выпеченного на хрен знает какой закваске, и тарелка со всем этим хавчиком вон там. Ага, там. Ждет тебя. Хочешь немножко?
— Я не ем животных.
— По философским соображениям или здоровье не позволяет?
— А в чем разница?
— Уела. Так ты тут знакома с кем-то?
— Тут, в смысле — на вечеринке?
— Ну да.
— М-м-м… С кем-то, кто тут жил раньше.
— Правда? Ну ладно. Я не знаю никого, кто тут живет. Я пришел с друзьями. Кстати, смотри, какая миленькая подушечка. Чертовски люблю высокие потолки. А ты сама где живешь?
— На другом конце города.
— О,
