Проходя мимо кинотеатра, взглянул на афишу: чуть что расспрашивать кто будет, скажет, что в кино ходил. Последний сеанс, что начинался в десять сорок вечера, закончился, и несколько человек выходили из задних дверей. Николай невольно подивился: надо же, на вечернем сеансе почти никого нет! Небывалое дело! Что это с народом? На этот фильм толпы ломились!
В общежитии он постарался ни с кем не разговаривать. Сослался на головную боль и сразу лёг. Не спалось. В голове вертелись Вера Карандеева, мужичонка странный, Телелюев, планы отъезда и куда, Галка Степанкина, родители, сестра и какая-то ерунда! Всё вместе не давало успокоиться воспалённому воображению.
Утром Николай встал совсем разбитый, но с твёрдым решением добыть комсомольскую путёвку хоть на Север, хоть в тайгу, хоть в пустыню, и удрать от страшной каменной Веры как можно скорее. Не нужна ему слава виновника её болезни. Пусть всё, что случилось, и всё, что случится, и всё, чем закончится, произойдёт без его участия… которого, между прочим, с самого начала не наблюдалось.
В обеденный перерыв Гаврилястый зашёл в комнату комсомольского актива и застал там секретаря завода. Телелюев сидел один, пил чай с бутербродами и котлетами из столовой. На приход посетителя Трактор отреагировал странновато: смутился, пряча глаза, порозовел, махом допил горячий чай, прокашлялся, торопливо замахал, приглашая войти.
– Комсомольский тебе привет, Трактор Евгеньевич! – нарочито бодро поздоровался Николай.
– Привет тебе тоже. Садись. По делу наведался или поболтать? – ответил Телелюев.
– По делу, конечно. Поболтать и после работы можно, – с уверенностью, которую не чувствовал, проговорил Николай.
– Слушаю.
Николай сел напротив Трактора Телелюева, постучал по столу пальцами с ухоженными ногтями.
– Хочется мне попробовать себя в трудном деле, Трактор, – неторопливо начал он.
– Например?
Телелюев сунул тарелку с остатками бутербродов в ящик стола.
– Например, молодёжная стройка где-нибудь в трудных жизненных условиях… – назвал Николай. – Ну, или просто… там, где нужны молодые сильные руки, любящие труд и… результаты своего труда. Энтузиасты. Понимаешь? Я тут посмотрел газеты. Там много всего. На севере города строятся – Инта, Печора, Микунь, Сосногорск, Усинск, Вуктыл, Воркута. А ещё один мне нахваливал строительство железной дороги Сыня-Усинск. А Сыктывкар? Или вот шахта «Воргашорская». Вот про Волго-Донской канал и мощные гидростанции пишут: о Волжской имени Ленина, о Куйбышевской и Каховской. Может, на Украину куда, в Кременчуг, Донецу, Днепропетровск. Даже вон на шахты в Донбасс…
Трактор Телелюев долго смотрел на практиканта, соображая что-то про себя. Вздохнул, покопался в стопке бумаг.
– Вообще-то поступила одна заявка. Со строительства гидроэлектростанции в Братске. Её строительство на реке Ангаре в Иркутской области началось два года назад. Поедешь? С ответом не тороплю, можешь позже. Через неделю, например.
– Нет, я решил, – прервал Гаврилястый. – Куда пошлют, туда и поеду. С моей специальностью я как раз… И отработаю там. Профессию получу. Партия сказала: «Надо!», комсомол ответил: «Есть!». Это не слова, а призыв к действию. Верно я говорю?
– Ну… конечно, – осторожно согласился Телелюев. – Только ты… это…
– Что?
– Действительно готов ехать к бесу на кулички?
– А что? Ты мне не веришь? Я тебе давал повод усомниться в моих способностях и моральном облике? – распалился Николай.
– Не кипятись, – спокойно осадил его Телелюев. – Никто в тебе не сомневается, с чего ты взял? Просто ты, как комсомолец, должен, в первую очередь, идти на передовую. Так?
– Конечно, – подозрительно сказал Гаврилястый. – А разве комсомольская стройка – это не передовая?
– На неё едут комсомольцы со всей страны, – ответил Трактор. – А здесь, у нас, кто будет сражаться?
– С кем сражаться? – нахмурился Николай.
– С пережитками прошлого, разумеется. О сотруднице нашего завода слыхал? На часовом участке работала.
– О которой? На часовом их полно, как головастиков в весеннем пруду, – прикинулся несведущим Николай.
– О Вере Карандеевой. Она в Новый год умудрилась заболеть, да так, что незрелый элемент раздул из всего этого святочную историю. Столько людей забаламутили!
– А я-то при чём?
– Ты, брат, при советской власти, а не сам по себе. Должен правильное понятие иметь.
– Я имею, – сказал Николай.
– Имеешь, говоришь? – прищурился Телелюев. – Раз имеешь, вступай в атеистический патруль.
– Это как это?
– Будешь ходить с другими комсомольцами и рассказывать, что ты там, на Волобуевской, был, и ничего – ну, абсолютно! – не видел, ничего странного и непредсказуемого не заметил… Ты же не был?
Николай поспешно замотал головой.
– Нет, конечно, за кого ты меня принимаешь, Трактор?!
– А жаль, жаль…
Телелюев взял карандаш и рассеянно постучал им по столу.
– Очень жаль, – повторил он, задумчиво глядя сквозь Гаврилястого.
– Почему жаль? – вскинулся тот. – Хочешь, чтоб я в это религиозное болото влез? Да я комсомолец! Советский гражданин! Ленинец! Для меня это… – он поискал нужное слово и нашёл его. – … позор!
– Не кипятись, Коль, слышишь? – негромко, но властно велел Телелюев. – Дело тут в том, что если б ты там успел побывать до милиции, то мог бы с точностью убеждать людей, что там ничего нет – хотя бы и было. А то нашим агитаторам никто не верит. Какая-нибудь особо занозистая зараза запросит подробности, и ей никто ответить не умеет, потому, как не был на этой треклятой Волобуевской! И тогда она кричит: раз не знаете, значит, всё есть! Загвоздка в том, что засекречено всё, и даже наших активистов туда не пускают.
Он смерил Гаврилястого оценивающим взглядом.
– А знаешь, Коль… Попрошу-ка я в горсовете, чтоб тебя пустили в дом этот злосчастный. Посмотришь, покумекаешь с милицией, как ситуацию народу разъяснить. Тебя неплохо рекомендовали в училище, так покажи, на что ты способен! А потом и путёвочку дадим на строительство Братской ГЭС. А то, может, ещё какую из центра пришлют. Но до этого – ни-ни, даже не мечтай. Заслужишь, тогда и получишь.
– Нет, я не пойду! – вырвалось у Гаврилястого, и он тут же стиснул зубы, чтобы не сказать вторую нелепость и не проговориться.
Трактор перестал стучать карандашом по столу и сунул его кончик в зубы.
– Правда? – заинтересовался он. – В самом деле?
Николай про себя чертыхнулся и заставил себя безпечно улыбнуться.
– Ну, правда, чего мне там делать? Я и так всем буду рассказывать, что мне скажут! Понятно же, что всё это просто непроверенные слухи!
Телелюев вздохнул.
– Пробовали так-то. Не шибко вышло. Без знания конкретных деталей вся агитация провалилась. А ты сходишь, посмотришь, разузнаешь. Кого-нибудь из соседей прижмёшь, научишь, что говорить.
– Так это лучше писателя какого или репортёра из «Чекалинской коммуны» к делу привлеките! – воскликнул Николай. – Я чего могу сочинить?
– Чего сочинить – это мы тебя научим, – успокоил Телелюев. – Ты, главное, примени, организуй и пусти нужные слухи. А позже, может, твои наработки в другое дело пойдут.
– В какое?
– Ну, это не твоего ума дело. Или пока, работай. Когда надо будет, я тебя найду.
Делать нечего. Придётся ждать. И не только ждать, но и участвовать с головой в неприятном этом деле. Иначе шею пилить будут. И не дадут уехать.
– Пока, – буркнул Гаврилястый.
– И тебе счастливо, – с вежливостью палача ответствовал Трактор Телелюев и открыл ящик стола, в котором его ждал недоеденный бутерброд.
Через полторы недели Николаю пришлось возвращаться к дому сорок шесть на Волобуева, показывать разрешение увидеть каменную девушку и несколько долгих минут стоять перед ней тем же каменным столбом, что и она стояла. Что творилось в его душе – он скрыл ото всех и навсегда. А волосы с тех пор стал красить, пока не постарел…
Недели две после того, как он узрел свою окаменевшую возлюбленную, он ходил меж народа, пускал и собирал сплетни, слухи, додумывал недомолвки и всё это записывал карандашом в тетрадь, озаглавленную коротко: «Дело». Тридцать первого января Николая Гаврилястый сдал исписанную тетрадь Телелюеву. Трактор внимательно прочитал при нём каждую страницу, по прочтении скупо улыбнулся, закрыл обложку и постучал по ней пальцем.
– С понедельника можешь оформлять документы на выезд на Братскую ГЭС, – позволил он. – Или вон на Вуктыл пришла заявка.
– Давай на Вуктыл, – выбрал Николай.
Телелюев пошарил в шкафу за спиной, выудил лист бумаги.
– Собирай согласно списку. Заявление по образцу, – он протянул ещё лист.
Николай, едва сдерживая облегчение и радость от этого облегчения, взял листочек, пробормотал «Спасибо, Трактор Евгеньевич» и покинул комнату секретаря комсомола старинного русского завода, пущенного в эксплуатацию в 1911 году…
