– Назавтра, первого января, к ним повалил всякий люд – почти такой же тёмный, как эти церковные. И один и тот же вопрос задают: где, мол, каменная девица, покажи да покажи! Карандеевым это постоянное хождение надоело, они и вызвали милицию. Матери от посетителей дурно стало, пришлось в больнице полежать. Милиция выставила оцепление, а люди у нас есть – несознательные, беспартийные; решили: раз запрещают, значит, и правда, стоит каменная комсомолка. Вот и всё дело. Спасибо за внимание, товарищи.
Ефрем Епифанович ей кивнул, и женщина с облегчением села на своё место во втором ряду. Секретарь обкома обвёл присутствующих жёстким взглядом.
– Каждый из вас получит информацию по чрезвычайному происшествию на Волобуевской. Посылайте агитбригады в самые отдалённые деревни. Проводите усиленную работу на местах. Партия не дремлет, когда на неё покушаются!…
После партконференции Еникеев вызвал к себе Страшилова и долго с ним разговаривал о предполагаемом фельетоне. Взмокший от страха и усердия, Александр Станиславович поспешил в редакцию «Чекалинской коммуны» и оттуда вызвонил своего журналиста, матёрого в делах завуалирования правды – Анатолия Ильича Шкурлепова, и дал ему крайне ответственное задание.
Шкурлепов сперва потолкался на заводе в поисках неуловимого Николая, потолковал с Телелюевым и забрал у него тетрадь Гаврилястого. Побродил среди народа, до сих пор толпившегося сутками у сорок шестого дома на Волобуевской, а третьего февраля посетил по персональному приглашению специальное заседание бюро Чекалинского горкома партии и с удовлетворением послушал нагоняй, который получили все без исключения партийные идеологи и пропагандисты.
Речь секретаря была эффектной и гневной:
– … В результате ослабления научно-атеистической пропаганды в городе заметно активизировались церковники и сектанты! Слух о так называемом «наказании Божием грешников» привлёк большое количество граждан. Однако местные партийные организации не приняли срочных мер к разъяснению трудящимся провокационного характера этого слуха… Дикий случай на Волобуевской со всей остротой подчёркивает необходимость принятия неотложных мер по усилению идейно борьбы с религией…
Шкурлепов аккуратно записал каждое слово, а также предложение в свете «принятия неотложных мер» пустить на вокзалы, базары, в школы, поликлиники, клубы фальшивых «соседей» Карандеевых, которые бы рассказывали о двух старушках, одурачивших весь город байками о каменной комсомолке, или о монахине, которая приходила к попу-расстриге, давно уже покинувшему город. Чтоб ещё больше запутать народ, в дело вмешали и Клавдию Боронилину с сыном-уголовником: будто бы всё произошло именно в их доме. Короче говоря, указание прозвучало запутать историю так, чтобы правда сгинула в нитях лжи, верёвках клеветы.
Аккуратно изучил Шкурлепов и версии «чуда на Волобуевской», которые были зафиксированы Гаврилястым. Эти версии, право, имели полное право на существование в будущем фельетоне.
Вот первая из них.
В доме Клавдии Боронилиной в честь возвращения из тюрьмы сына Вадима собрались друзья-приятели. Пресловутая комсомолка Вера Карандеева в этой компании, в которую втесалась на правах соседки, считалась чуть ли не дурочкой, потому что в открытую убеждала, что верит в Бога. Разве это не идиотизм? Комсомолка в Бога верит!
Во время танцев Вера вдруг закричала, что пляски-кривляния греховны, и Бог накажет за это, обратив богохульников в статуи. Над ней, конечно, посмеялись: и сказала глупо, и слушатели уже были хорошо навеселе. Кто-то заметил ей: «Раз ты не танцуешь, значит, сама окаменела!».
А в соседней комнате шептались с Клавдией Боронилиной две старухи-богомолки. И получилось: слышали звон, да не знают, где он. Заглянули в гостиную и ахнули: стоит посреди комнаты девушка с иконой святителя Николая в руках и проповедует: «Танцы и пьянство – путь в адовы пропасти!».
Поглядели богомолки, похвалили религиозную дремучесть советской гражданки и по домам разошлись. А за калиткой на улице встретилась им будто Верина мать. Кто дёрнул их за язык? Что видели, да не поняли, то и сказали: мол, дочь твоя, Степанида, окаменела за кощунство и стоит в соседнем доме, у Клавки Боронилиной. Перекрестились и дальше поковыляли. Перепуганная Степанида рванулась было спасать дочь, а тут она себе шагает навстречу, злая, что её из компании выгнали. Поговорили о происшедшем, посмеялись, отправились к себе чай пить.
А утром к дому Боронилиных толпа навалила, чтоб на каменное чудо поглазеть. Клавдия не растерялась: оставила щелку в окошке и стала в комнате стоять. А то знакомую свою ставила, а сама в толпе сновала, деньги за погляд сбирала. Да не мало: по червонцу с человека. Столько она за пиво и за пять лет бы не накопила: кружка-то всего двадцать восемь копеек стоит!
А затем будто бы нагрянула милиция с расспросами: мол, что за чудо, почему, как. Клавдия затараторила, что увезли, мол, каменную Веру люди в штатском. А уж людей в штатском все от мала до велика боялись. И милиция информацию не проверила. Лишь поставила на всякий случай посты.
Раз посты – то не иначе, каменная девушка существует, решил народ и бросился головой в религиозный омут…
Шкурлепов раз десять перечитал версию, почесал затылок, поморщился: несостыковок, трещин много, как и в версии с попом-расстригой. Не смажешь толком, чтоб гладко вышло.
К примеру, если сначала начать, с чего бы вдруг верующей девице приходить в последнюю неделю Рождественского поста в компанию уголовников? Чего она там искала? Пьянство, веселье, блуд – это тогда не про неё. Зачем шла?
А пришла – молчи себе, потому, как ты кто? Отсталый элемент. Гуляют люди – их право. Задебоширят – милиция их к ногтю прижмёт.
Затем, непонятно, почему самогонщицу Клавку Боронилину навестили старухи-богомолки и гостили у неё – неверующей-то? Самогон покупали? Ну, расспросили бы про расстригу и восвояси. Нет ведь, разговаривали о чём-то земном. И долго разговаривали…
Затем. Когда Вера рассталась с компанией, встретила мать и узнала, что она будто окаменела, то вместе с матерью над богомолками посмеялась. Это верующие над верующими-то посмеялись?! Да никто не поверит!
Затем. Как это так быстро сообразила толпа, что в доме Боронилиных каменная девушка, а сама Боронилина – что можно прикинуться каменной девушкой и за погляд деньги брать? Невероятно просто!
Затем, наконец: чтоб милиция тут же не связалась с КГБ по поводу скандала? Невероятно!
Мда-а-а… на подобном материале добротную «утку» не состряпаешь…
Так. Что там со второй версией? (Любопытно, где Николай услышал версии? Неужто и вправду слыхал? Или проявил литературный талант?).
Так. Вторая версия. Хмурясь, Шкурлепов прочитал:
«Владимир Чепуров, 27 лет, свидетель, сосед Карандеевых, оператор на нефтезаводе, показывает, что живёт в квартире номер семь дома номер сорок шесть на улице Волобуева. А в квартире номер пять живёт продавщица Клавдия Боронилина.
Пояснение свидетеля: «На самом деле номерами квартир означались отдельно стоящие домики, которые все относились к номеру сорок шесть по улице Волобуева. У Боронилиной сын Вадим – карманник. Недавно снова вернулся из тюрьмы и закатил вечеринку – ту самую, о которой все говорят. Однако никакой Веры и, тем более, «каменной девки» там не было»...
Всё началось семнадцатого января этого года. Придя домой после работы, он увидел у ворот Боронилину с соседкой Екатериной Фоминовой, которые разговаривали с двумя незнакомыми старухами. Боронилина сообщила, что старухи пришли посмотреть на какую-то блаженную Аграфену, на которую снизошла Божия благодать, и которая якобы стоит у неё дома в каменном виде, а у неё ничего такого нет.
А старухи своё: мол, мы уже ходили в сорок второй дом на Волобуевской, спрашивали, и там некий Сенцов (который, кстати, ненавидел Боронилину за то, что она через забор сливала в его огород помои) ответил, что он человек партийный, и потому никаких чудес в его доме не водится, зато у Боронилиной вполне всё, что угодно, может произойти, и он слыхал, что каменная девка стоит именно в её доме. В общем, сделал гадость.
Боронилина, понятно, тоже открестилась. Старухи поспрашивали у других жильцов, но безрезультатно.
На следующий день во дворе Чепурова собирался народ. Люди приставали к жильцам с вопросом, где же окаменевшая девушка. И у Чепурова спросили, на что тот ответил: «Видел в своей жизни немало дураков, но чтобы их сразу столько собралось в одном месте, и представить такого не мог».
Но зеваки всё ходили и ходили, и некоторые совсем не для того, чтобы на чудо какое посмотреть: они шарили по карманам висящей в прихожих одежды. Тогда жильцы не стали никому открывать двери. А зеваки полезли в окна, некоторые разбили. Тогда запретили им и во двор заходить.
А 19 января, в Крещение, во двор дома сорок шесть уже рвалась одержимая окаменевшей девкой, оголтелая толпа в несколько тысяч человек.
