– Что ты делаешь? – закричала ему я и пыталась втянуть его назад, в кабину. – Ты же сам сказал, что у тебя поддельная надпись. Может быть, они связались с ФСБ и выяснили, что мы самозванцы. И сейчас нас застрелят!
– Я пошутил: у меня настоящая эмблема. Это вертолет гэбэшный. Его Сципиону дали. Покататься. Так что спи спокойно, красотка!
Снизу перестали стрелять.
– Вот видишь, они ручные! – сказал Ливеншталь и зашелся счастливым смехом. Он был на охоте. И хотя дичью был он сам, ему все равно это очень нравилось.
Мы еле унесли ноги из этого адского места. Мне было откровенно не по себе.
5. Про поколение единственных детей
«Для китайца понятие судьбы находится за пределами свободы воли. Нет смысла обижаться».
Дун Дешин снова пришел через два дня. Сначала минут пять мы с ним раскланивались в прихожей. Он меня похвалил, сказал, что у меня уже получается. Хотя мне это все порядком осточертело.
Я попросила его начать с последней фразы, сказанной на прошлом уроке. Он открыл свою тетрадь, заглянул в нее и произнес:
– В Чайна-тауне живет поколение «маленьких императоров».
Он вздохнул, и я увидела, что он недоволен тем, что сам не принадлежит к этому поколению. Действительно, это бывает обидно, если ты знаешь, что кто-то вырастет и станет большим императором, а ты вырастешь, станешь взрослым и будешь слугой. Или рабочим. Это, наверное, обидно.
– Вам обидно? – спросила я Дуна.
– Нет, нет. Для китайца понятие судьбы находится за пределами свободы воли. Нет смысла обижаться. Есть высшая справедливость в том, что одни покоятся в розовых садах с райскими птицами. А другие работают в прачечной. В прачечной тоже слышно пение птиц. Из окна прачечной, где стирают белье, тоже виден розовый куст.
Он сказал это, и я увидела, что он лжет. Уши Дуна покраснели. Когда человек лжет, у него обязательно краснеют уши. Дун сказал мне то, что полагалось сказать китайцу. Но он сказал неправду.
– Дун, а что за номер выбит на руке твоей девочки Ли?
– Откуда ты знаешь, что Ли – моя девочка? – испугался Дун и неожиданно перешел со мной на «ты».
– Я догадалась.
– Как ты догадалась?
– Ты смотришь на нее влюбленными глазами. И ты следишь за каждым ее движением.
– Прошу тебя! Никому не говори этих слов. Это большая тайна. Никому не говори про Ли.
– Ну, хорошо, хорошо, – сказала я. – Чего ты так испугался? Или ты свернул с дороги, предназначенной тебе судьбой? – сказав это, я подумала, что Дун воспримет мою шутку, как надо. Но у него заметно ухудшилось настроение.
Свою лекцию он продолжал уже на «автомате».
– Поколение «маленьких императоров» вырастет и будет управлять тем богатством, которое выпадет на его долю. Они будут управлять тем богатством, которое заработали их родители. И тем богатством, которое присвоили их родители и хотят передать именно своим детям, а не Коммунистической партии Китая. Поколение единственных детей – это будущее великой страны, которая называется Китай. Хорошее это будущее или плохое – покажет время. Новое руководство взяло курс на ограничение рождаемости. Одна семья – один ребенок. Он один и у мамы с папой, и у двух дедушек и двух бабушек. На такого ребенка работает шесть человек! Золотой ребенок должен вырасти. И стать господином. Все для него. И чтобы китайское правительство не вздумало использовать этих детей на тяжелых работах или отправить их на войну с американским империализмом, был придуман специальный «Фонд поколения единственных детей». Страх за единственное чадо лишает жизнь семьи иного смысла, кроме служения этому чаду. Этот проект придумали очень влиятельные люди. Они вложили большие средства в этот проект. Этот проект одобрен международными организациями. Его одобрили в США. Новое поколение китайцев, которое вырастет в иных условиях, придет к власти и построит такое общество и такую экономику, которая сразу продвинет Китай на уровень передовых стран мира. Они демонтируют устарелую систему управления через КПК. «Маленькие императоры» демонтируют систему, построенную на использовании дешевого труда. Они выстроят демократию по западному образцу. Будут платить китайцам зарплату, как в Европе. В Китае введут пенсии, как у госчиновников. Отпуска. И перестанут перемалывать народ в костную муку.
Я слушала китайца очень внимательно. Но что-то в его словах не сходилось. Зачем учить новое поколению китайцев западной демократии, заперев его в России? Разве в России у нас все обстоит ровно так, как хотят построить новые китайцы? Вот я жила во Франции, и я знаю, что такое европейская демократия. Это когда негр может тебя выебать в парке Тюильри, заразить СПИДом и не получить за это суда Линча. Негра, конечно, осудят, но затем будут бесплатно лечить в тюремной больнице, а благотворительные организации будут дарить ему на Рождество теплые свитера и презервативы. Вот что такое западная демократия. А вопрос сатисфакции изнасилованной белой женщины будет переведен в статус гуманитарной проблемы, ведь негров столько веков унижали! И они немножко не так воспитаны. Белые люди теперь должны терпеть и отдуваться за колониальное прошлое. Не надо было нанимать негров в прислугу. Не надо было запускать негров из Африки в Европу…
– Постой, Дун. Чей все-таки это проект?
– Откуда мне знать? Я – простой служащий. Великие люди придумывают великие проекты. Лучший способ контроля над чужой страной – это контроль за ее молодым поколением. Поколение стараются сохранить вдали от непредсказуемой КПК. Китай никогда раньше не знал этого мучительного чувства – страха за единственное дитя. В Китае всегда было много детей. Китайцы любили и умели рожать. Никто не знает, сколько китайцев живет на земле и сколько их живет в Китае. Как бы то ни было, партия приняла решение ограничивать рождаемость. Одна семья – один ребенок. Это стало лозунгом нового поколения. И за двадцать лет в Китае выросло целое поколение единственных детей.
Те семьи, в которых родители имели одного-единственного ребенка, страшно трясутся над этим ребенком. Обычно это китайцы из молодого среднего класса. Из городов. Но правительство по-прежнему хочет распоряжаться детьми, как и раньше. То есть бросать их на прорыв. Если он возникнет. В деревне никто за детей не трясется. Там совсем другой Китай. И рожают там, сколько хотят. Такие дети, из далеких сельских провинций, называются «неучтенцы». Они ничего не умеют. Не знают иностранных языков. У них нет ни паспорта, ни метрического свидетельства. За лишних детей в Китае наказывают деньгами. Каждый лишний ребенок стоит пять тысяч долларов. Заплатить за ребенка такие деньги могут только богатые. Поэтому бедные рожают детей и скрывают их от властей. Там очень бедно живут. И через двадцать лет после начала китайских реформ, в прошлом году, всего в трехстах километрах от Пекина, я своими глазами видел горные деревушки между Тайюанем и Шицзячжуаном, где крайняя бедность никак не изменилась к лучшему за годы реформ по причине отсутствия в тех горах пригодной для обработки почвы. Там трудно кормить лишних детей.
– А сколько всего китайцев живет в Китае?
– Этого никто не знает, кроме ответственных партийных товарищей, – грустно сказал Дун. – Китайская статистика – это специальный предмет, который призван морочить голову европейцам. И американцам. Число китайцев – это стратегическая тайна.
– Так, может, ответственные партийные товарищи сами не знают, сколько китайцев проживает на территории Китая и во всем мире?
– Ответственные партийные товарищи все знают… Китай – родина бюрократии. Там все знают…
– Но китайцы, по крайней мере, мирные?
– Они? То есть мы? Великий вождь Мао Цзедун сказал: «Винтовка рождает власть»…
В конце урока мы с Дуном всегда кланялись друг другу. И он уезжал, оставляя мне массу нерешенных вопросов.
– Ну, скажи мне, когда же я увижу Чайнатаун? – спрашивала я.
– Ты еще ни духовно, ни интеллектуально не готова к этому суровому экзамену. Тебе предстоят еще испытания. Может быть, тебя даже свозят на Тибет, чтобы ты лучше поняла суровую природу горного народа. Местная продуктивность хозяйства на Тибете настолько мала, прибавочный продукт настолько ничтожен, что все накопления за долгие века сосредоточились лишь в монастырях. Кроме золотых статуй Будды и серебряных ковчегов лам, украшенных булыжниками бирюзы и нефрита, других накоплений там практически нет. Какие-либо налоги собирать не с чего.
