смотрел на плачущую женщину, качал головой и снова уходил. Рита осматривала комнаты, прислушивалась к разговору. Алексей, подперев подбородок, угрюмо смотрел на любовницу председателя исполкома. Она сидела на другом конце стола, вытирала слезы и отвечала на вопросы. Профессионального интереса барышня не вызывала, и привлекать ее было не за что. Она не врала, он бы почувствовал. Что-то приукрашивала, что-то опускала – не больше. В противном же случае была гениальной актрисой. Елизавета Петровна обладала привлекательной внешностью. Худая, смуглая, с короткими прямыми волосами – лик скорбящей мадонны ей шел. Она действительно прикипела к Корчинскому, а тот был видный, представительный, умел красиво ухаживать. В 41-м году Владимир Романович служил в действующей армии в качестве начальника штаба саперно-инженерного батальона. Но служба не затянулась, тяжелая контузия, после чего Корчинский был списан в тыл и применял свои организационные навыки уже на гражданском поприще. Познакомились два месяца назад. У женщины сгорел дом в Яблоневом переулке. Товарищ Корчинский лично прибыл на пепелище, чтобы оказать помощь погорельцам… и оказал. По крайней мере, Елизавете Петровне, переселив ее к себе. «Вы не думайте, товарищ, он не просто мною пользовался… – бормотала женщина, – мы собирались пожениться, Владимир Романович был очень великодушным и благородным человеком…» А она не иждивенка какая-нибудь, работает в школе учителем литературы. Раньше был муж, но сгинул еще в боях с белофиннами – ушел на фронт и пропал без вести. Детей не нарожала – бог не дал. Бесплодная она. Но товарища Корчинского это нисколько не волновало, он обещал, что после войны они обязательно возьмут ребенка из детдома, будут растить как своего…
– Чем вы занимались в оккупации, Елизавета Петровна? – прервал Алексей поток слов женщины.
Елизавета Петровна осеклась, как-то съежилась.
– Ничем не занималась, товарищ офицер… Школу немцы закрыли, устроили в ней какое-то свое учреждение, персонал туда не пускали… Никто и не стремился туда попасть, школу обнесли колючей проволокой, поставили часовых с собаками… Занималась с ребятами на дому, ко мне приходили несколько детей, мы разбирали русскую классику, современную советскую литературу – произведения Шолохова, Алексея Толстого, Максима Горького. Это было опасно, если бы местные полицейские узнали, нам бы не поздоровилось.
– По какому адресу находится ваша школа? – насторожился Алексей.
– Улица Кронштадтская, 94, – женщина сделала удивленное лицо. – А почему вы спрашиваете? Ну да, это странно, школу до сих пор не открыли, здание находится в непригодном для учебного процесса состоянии. Но разрушений там, кажется, нет. Дети ходят в школу на улице Народной, она переполнена, многим детям не хватает парт.
По указанному адресу, если верить полковнику Вышковцу, работала школа абвера. Там ковались кадры для переброски в советский тыл. В принципе, тоже школа. Парты и учебная база не пропали. Есть столовая, спортзал, спортивная площадка. Стрельбы и кроссы можно перенести за город – школа находилась практически на южной окраине Гдышева…
– Вы уверены, Елизавета Петровна, что за время оккупации ни разу не посещали свою школу и не знаете, что там происходило?
– А что там происходило? – женщина забеспокоилась. – Ни разу там не была, правда… Осенью сорок первого немцы вошли в город. Хорошо помню, тогда шли затяжные дожди. Наши войска ушли без боя. Несколько дней дети по привычке приходили в школу… но не все. Потом новые власти объявили, что школа закрывается, вход в нее запрещен. Им было наплевать, что дети не смогут учиться. Тот район закрыли, на дороге поставили шлагбаум, повесили таблички с угрожающими надписями. Однажды заглянула Ольга Фоминична, наш завуч, она рассказала, что в школу завезли какое-то оборудование, там занимаются несколько десятков молодых людей – у них одинаковая одежда, но без знаков различия – проводятся занятия, в том числе по физической подготовке, на крыше установлены антенны… Иногда этих людей видели в городе. Они вели себя сдержанно, никого не задирали, говорили по-русски.
«Проходили обучение и отправлялись за линию фронта, в Ленинград, – подумал Алексей. – Шпионить, собирать ценные сведения, проводить диверсии, уничтожать командирские кадры. И что особо мерзко, часть их до сих пор пребывает на освобожденной территории, шпионы затаились, растворились в людской массе…»
Женщина продолжала всхлипывать. Откуда в ней накопилось столько слез? Она как будто чувствовала себя виноватой. Возможно, недоговаривала, что-то скрывала. Проверить это в данную минуту было невозможно. Алексей предложил перейти к событиям трехдневной давности. И снова начались рыдания. Новой пищи для размышлений показания не дали. Незадолго до рассвета в дверь постучали. Проснулись оба. Калитка на ограде не запиралась, визитер ее просто отрыл и поднялся на крыльцо. Стучали не требовательно, но и не сказать, что вкрадчиво. Дело рядовое, Владимир Романович занимал ответственный пост. Случалось, за ним приезжали рано утром, иногда он работал допоздна. Были посетители и во внеурочное время. Он поднялся, пошел в сени, поинтересовался, кого там черт принес. Пистолет у Корчинского был, но Владимир Романович предпочитал хранить его в тумбочке. Шутил, что «настрелялся». Разговора Елизавета не слышала, но Корчинский вернулся, сказал, что пришли к нему по работе, он поговорит с товарищем и вернется в постель. Уходя, он плотно закрыл дверь. Елизавета даже не обеспокоилась. Проснулась с лучами солнца, вышла на крыльцо… И встала как вкопанная. Корчинский лежал под крыльцом – в легкой фуфайке, наброшенной поверх пижамы…
– Я слышал, Владимир Романович отказался от охраны?
– Да, – подтвердила женщина. – От охраны отказался категорически, считал, что в случае необходимости сам постоит за себя. А если кому-то понадобится его убить, то никакая охрана не спасет. Он был храбрым человеком, без сопровождения ездил по городу, встречался с рабочими коллективами, решал вопросы, связанные с жилищно-коммунальным хозяйством; мог совершать поездки за город… Шутил, что нет смысла на него покушаться – ведь он не принимает самостоятельных решений, все распоряжения спускаются из горкома.
Это было так. Все решения в стране принимали партийные комитеты – районные, городские, областные. К ним «прислушивались» народные избранники из Советов народных депутатов. А уж оттуда исходили постановления, которые выполняли на местах главы исполнительных комитетов.
– Посмотрите фотографии. Вы когда-нибудь видели этих людей? – Алексей выложил на стол «живописные» снимки мертвых незнакомцев. Он внимательно наблюдал за реакцией женщины. Елизавета Петровна вела себя естественно. Она втянула голову в плечи.
– Впервые вижу… А что это с ними?
– Приболели, – Алексей со вздохом убрал фотографии. Обнаружь Елизавета знакомое лицо, он бы заметил.
Но с этой женщиной было что-то не так. Он чувствовал, но не мог понять, что именно. Это «не так» не было связано с убийством Корчинского – в этом случае все чисто, и «история любви», скорее всего, не выдумка. Но она что-то скрывала. Вникать
