ничего не дождался. В лесу не было посторонних. А если и были, то поспешили смыться. Он стал перебегать, садиться на корточки, искать следы. Все тщетно. Брала злость. Но лучше перестраховаться, чем потом на том свете локти кусать! Пятясь, Алексей выбрался из леса, припустил к кустам на дальней стороне поляны, спрыгнул к дороге. Хабаров был в бешеной ярости на самого себя! Машину не угнали. Алексей сел за руль, завел мотор, начал разворачиваться…
Обстановка в городе не менялась. Сотрудники отсутствовали. Майор госбезопасности Корбин снова ругался по телефону: требовал усилить охрану завода не за счет «военизированных инвалидов», а нормальным подразделением войск НКВД по охране тыла. И он плевать хотел, где собеседник это подразделение добудет.
В приемной капитан Меркушев любезничал с секретарем Татьяной. При виде капитана оба замолчали, уставились на него с какой-то «древнерусской» тоской. В отделении ГБ Алексей не задержался, в городе за время его отсутствия не случилось ничего экстраординарного.
– Я похож на информбюро, Алексей Владимирович? – ворчливо осведомился Корбин. – Десять минут назад заходили ваши коллеги из флотской контрразведки, тоже интересовались последними новостями городской жизни. Давайте уж сами, хорошо? У меня от своих дел голова кругом.
Никто из этих людей не мог отметиться на маяке. Идти пешком – потеряли бы уйму времени и сил. А постороннюю машину в той глуши он бы заметил. «Почудилось, – уговаривал себя Алексей. – После отсидки ты стал подозрительным и мнительным. Радуйся, что работать пока удается…»
Майор Остапенко также не сообщил ничего утешительного.
– Работаем, товарищ капитан. Сотрудники роют землю, чтобы найти убийцу наших товарищей. О конкретных результатах пока говорить рано, но скоро они появятся. Ваши коллеги из морской контрразведки тоже недавно приходили, спрашивали, как идут дела.
Пересечься с упомянутыми товарищами в этот день не удалось. Сотрудники появились в кабинете в девятом часу вечера, когда на город опустились сумерки.
– Хорошо провели время, товарищ капитан? – спросил Казанцев. – Сделали важные открытия?
Про случай на маяке он решил умолчать. Не было никакого случая.
– Вы как-то неуверенно отвечаете, – подметил Казанцев. – Снова тайны, загадки, а нам об этом лучше не знать? Кто мы такие?
– Не ерничай, – поморщился Алексей, – а то заставлю отчитываться в письменном виде. Итак?
– На заводе «Вымпел» пообщались с людьми из местного особого отдела. Противодействия практически не было. Один майор попытался воспротивиться, но звонить полковнику Вышковцу даже не пришлось, хватило упоминания его имени. Открытие завода состоится через неделю, будут производить торпеды для подводных лодок, а также морские мины и глубинные бомбы. Заявка серьезная, сроки сжатые, работа кипит. Те двое, что погибли в общежитии… – лейтенант стыдливо опустил глаза, – считались хорошими специалистами, и теперь им ищут замену, что лишь усиливает нервозность и неразбериху. Всех сотрудников предприятия досконально проверяют: когда родился, женился, не привлекался ли, не проживал ли на оккупированной территории. При любом подозрении на неблагонадежность – увольняют, исключают из партии, комсомола – и увозят в неизвестном направлении. Местную тюрьму стараются не переполнять. Гибелью товарища Сорокина народ опечален, даже митинг прошел на заводе: выступали за нерушимый союз коммунистов и беспартийных и самоотверженный труд в тылу…
– Ты так много сказал, а по существу – ноль, – упрекнул Алексей.
– Виноват, – смутился лейтенант. – Главный инженер завода Хомченко – близкий знакомый убитого Сорокина. К человеку приставили охрану, стерегут днем и ночью. Снова шерстят личные дела сотрудников. Сомнительных – вызывают на беседы, отслеживают всю их подноготную. Три дня назад в подвале сборочного цеха произошел пожар. Не уследили. Возможно, диверсия. Пострадало ценное оборудование. Ответственный – мастер Бунько. Арестовать не успели – повесился ночью в съемной квартире на улице Лермонтова. Понял, что все равно хана. Инцидент не афишировали, человек просто пропал – словно его и не было. Позавчера арестовали производителя работ Трубникова: вскрылась недостача машинно-трубной аппаратуры. Похоже, реально воровство – представляете, сбывал налево криминальным типам из Луги ценное государственное оборудование. Что за люди? Понятно, что вскроется – под носом-то у особого отдела. А ведь не могут себе отказать, тырят все, что можно… Нет там ничего серьезного, товарищ капитан, – покаянно сообщил Казанцев. – Ни одного происшествия, хоть как-то связанного с гибелью нашей троицы. Не сочинять же нам небылицы, чтобы вам угодить.
– Зато по второму вопросу кое-что нарыли, – не без гордости поведал Окулинич. – Это насчет гражданки Проценко Елизаветы Петровны. В жилищной конторе ничего не нашли, там люди серьезные и немногословные. Совершили вояж по окрестностям ее сгоревшего дома в Яблоневом переулке. В период оккупации она действительно не работала в школе, принимала учеников на дому – оплату брала продуктами; кое-что выращивала на собственном огороде. И жила, как ни странно, неплохо – не похудела. На вопрос, с кем общалась, одни пожимали плечами, другие делали загадочные лица – а потом также пожимали плечами. Несознательный у нас народ, готовы умолчать о преступлении, лишь бы их не трогали. Некая Марья Антоновна, соседка через два дома, не побоялась сказать правду – видела несколько раз, как к Лизавете захаживал некто Демин – заместитель начальника городской полиции. Заходит такой, Елизавета втаскивает его за ворот, смотрит, не видел ли кто, и захлопывает дверь. А затем из дома странные звуки исходят. И продолжалось это несколько месяцев, пока господина Демина не прикончили партизаны. Произошло это, слава богу, не здесь – не то немцы устроили бы населению Вальпургиеву ночь – а на природе, так сказать, погиб от рук народных мстителей товарища Летаева во время проведения карательной операции. Елизавета как узнала, аж заплакала. Марья Антоновна божится, что видела ее в слезах.
– А вот это интересно, – оценил новость Алексей. – Не знаю, полезные ли сведения, но точно интересные. Не поклеп?
– Марья Антоновна не дура, – усмехнулся Окулинич. – Выдумать такое, а потом загреметь на родимую Колымушку. Ее слова, кстати, подтвердили еще несколько граждан. Такая вот у нас любвеобильная царица.
– Почему царица? – не понял Алексей.
– Так Елизавета Петровна же. Дочурка великого государя российского Петра Первого. Может, за хлебушек работала или за то, чтобы другие не трогали, но амурные дела там были нешуточные. Никто не знал, что русские вернутся, думали, немцы навсегда обосновались. А Демин мужик был видный, обстоятельный.
– Почему же не сдали ее, когда пришло время? – не понял Алексей. – Не по-русски это – такое дело, и не сдать.
– А Елизавета вовремя с Корчинским спелась, – объяснил Казанцев. – Какой ни есть, а глава исполнительной власти. Вот и подумают трижды люди, прежде чем доносить на такую. Сдашь, а потом к тебе же и вернется – за дискредитацию советской власти. Так что не было у Лизаветы
