Хэстен на мгновение замешкался. Он молчал. Мне он показался старым, но он и был старым — седые волосы и борода, хотя лицо хранило прежнее лукавство. Я знавал его еще юношей и поначалу доверял, пока не обнаружил, что Хэстен с той же легкостью нарушает клятвы, что ребенок бьёт яйца. Когда-то Хэстен пытался стать королем Британии. Но я раз за разом срывал его замыслы, пока наконец не разгромил его армию в Бэмфлеоте. Хэстен, казалось, процветал — весь в золоте, сверкающей кольчуге, уздечка отделана золотом, коричневый плащ подбит густым мехом. Но теперь он стал вассалом Рагналла, и если когда-то вел за собой тысячи, теперь лишь парой десятков. Ему следовало меня ненавидеть. Хэстен же улыбнулся мне так, словно считал, что я рад встрече. Я смерил его презрительным взглядом, и его это, похоже, удивило. На мгновение мне показалось, что он заговорит, но Хэстен натянул поводья и поскакал вслед за Рагналлом.
— Открой, — приказала Этельфлед Цинлэфу, тот спрыгнул с лошади и подошел к сундуку, наклонился, поднял крышку и отшатнулся.
Там лежала голова Бедвульфа. Я посмотрел на неё: глаза выколоты, язык вырван, уши отрезаны.
— Ублюдок, — прошипел мой сын.
Рагналл добрался до своей стены из щитов. Должно быть, он выкрикнул приказ, потому что тесные ряды расступились, и копейщики отошли обратно к лесу.
— Завтра, — громко произнес я, — мы едем к Эдс-Байригу.
— И погибнем в лесу? — озабоченно спросил Меревал.
— Но ты сказал... — начала было Этельфлед.
— Завтра, — резко оборвал её я, — мы едем к Эдс-Байригу.
Завтра.
Ночь выдалась спокойной и лунной. По земле разлилось серебро. Дождливая погода ушла на восток, и небо усеяли яркие звезды. Слабый ветер задул с далекого моря, но в нем не было угрозы.
Я стоял на валу Честера, глядя на северо-восток, моля богов поведать, что делает Рагналл. Я думал, что знаю, но сомнения всегда закрадываются в душу, и потому я искал знамений. Часовые отошли в сторону, чтобы освободить мне место. В городе за моей спиной стояла тишина, хотя чуть раньше я слышал, как на улице произошла стычка. Долго она не продлилась. Несомненно, дрались двое пьяных, а потом их растащили, прежде чем они поубивали друг друга, и теперь Честер затих, я не слышал ничего, кроме шелеста слабого ветра над крышами, крика ребенка во сне, собачьего поскуливания, шороха ног часовых и стука копий о камень. И ничто из этого не похоже на знак от богов. Я хотел увидеть падающую звезду, пылающую в яркой смерти во мраке высоко над головой, но звезды упорно держались на своих местах.
Наверное, и Рагналл, подумалось мне, тоже прислушивается и высматривает знамения. Я взмолился, чтобы сова проухала ему в ночи, чтобы познал он страх этого звука, предвещающего смерть. Я слушал и не слышал ничего, кроме тихих ночных шорохов.
Вдруг послышались хлопки. Отрывистые и тихие. Звук начался и стих. Его принесло с полей к северу, с пастбищ, что лежат между рвом Честера и римским кладбищем. Некоторые воины хотели раскопать кладбище и бросить мертвых в огонь, но я запретил. Они боялись мертвых, считая, что древние призраки в бронзовых доспехах придут тревожить их сон, но этот город и защищающие нас крепкие стены построены призраками, теперь мы должны их защитить.
Вновь послышались хлопки.
Жаль, я не рассказал Рагналлу о призраках. Его оскорбления вышли почище моих. Этот поединок он оставил за собой. Но вспомнись мне римское кладбище с загадочными надгробными камнями, я бы наплел ему про призрачную армию мертвецов, что восстает в ночи с острыми мечами и зловещими копьями. Рагналл, конечно, посмеялся бы, но в глубине его души засел бы страх. Утром, решил я, следует окропить могилы вином в знак благодарности охраняющим нас мертвецам.
Снова раздалось хлопанье, а затем урчание. Не резкое, но и не мелодичное.
— Рановато для козодоя, — произнес Финан за моей спиной.
— Не слышал, как ты подкрался! — удивился я.
— Я двигаюсь, как призрак, — насмешливо ответил он, подошел, встал рядом и прислушался. Этот шум производили в темноте длинные крылья птицы. — Он хочет найти подругу.
— Самое подходящее время года. Праздник Эостры.
Какое-то время мы стояли молча.
— Так мы действительно собираемся завтра к Эдс-Байригу? — спросил наконец Финан.
— Точно.
— Через лес?
— Через лес к Эдс-Байригу, — ответил я, — потом на север — к реке.
Финан кивнул. Какое-то время он молчал, просто смотрел на далекий отблеск лунного света на Мерзе.
— Никто другой не должен его убивать, — внезапно нарушил молчание он.
— Коналла?
— Он мой.
— Твой, — согласился я и запнулся, прислушиваясь к козодою. — Я думал, ты собирался убить его сегодня утром.
— Я бы так и сделал. Если бы мог. И сделаю, — он коснулся груди, где висело распятие. — Я молился об этом, молил Бога послать ко мне Коналла, — он помолчал и улыбнулся. Крайне неприятной улыбкой. — Завтра, значит.
— Завтра, — повторил я.
Он хлопнул по стене перед собой и рассмеялся.
— Ребятам нужно подраться, Христом-богом клянусь. Они уже пытались поубивать друг друга.
— Слышал. Что произошло?
— Молодой Годрик затеял драку с Херголом.
— Годрик? Мой слуга? Он просто идиот!
— Хергол был слишком пьян и месил воздух.
— Даже если и так, — произнес я, — один из его ударов мог убить юного Годрика.
Хергол был одним из воинов Этельфлед, большой грубой скотиной, из тех, что упиваются битвой в стене из щитов.
— Я оттащил ублюдка, пока тот никого не покалечил, и врезал Годрику. Сказал, что ему нужно подрасти, — он пожал плечами. — Ничего страшного не случилось..
— Из-за чего же они дрались?
— В «Ночном горшке» появилась новенькая.
«Ночной горшок» — таверна. На самом деле звалась она «Ржанкой» поскольку на вывеске красовалась именно эта птичка, только иначе как «Ночным горшком» её никто и не называл. Тут всегда продавались добрый эль и падшие женщины. Святые близнецы, Цеолнот и Цеолберт, пытались закрыть таверну, назвав её вертепом (и так оно и было), поэтому я хотел, чтобы она продолжала работать. Я командовал гарнизоном из молодых воинов, и они нуждались в том, что обеспечивал «Ночной горшок».
— Мус, — сказал Финан.
— Мус?
— Так её зовут.
— То есть Мышь?
— Тебе следует на неё взглянуть, — ухмыльнулся Финан. — Боже святый и его угодники, господин, на неё стоит посмотреть.
— Мус, — повторил я.
— Ты не пожалеешь!
— О чём он не пожалеет? — спросил женский голос, я обернулся и увидел, что на стену поднялась Этельфлед.
— Он не пожалеет, что срубит большие ивы ниже Брунанбурга, госпожа, — сказал Финан. — Нам нужна свежая древесина для щитов.
И почтительно поклонился.
