— Мус, — повторил я.
— Ты не пожалеешь!
— О чём он не пожалеет? — спросил женский голос, я обернулся и увидел, что на стену поднялась Этельфлед.
— Он не пожалеет, что срубит большие ивы ниже Брунанбурга, госпожа, — сказал Финан. — Нам нужна свежая древесина для щитов.
И почтительно поклонился.
— А тебе нужно поспать, — произнесла Этельфлед, — если ты поедешь завтра к Эдс-Байригу, — она подчеркнула слово «если».
Финан знал, когда следует уйти. Он снова поклонился.
— Желаю вам обоим спокойной ночи, — сказал он.
— Следи за мышами, — велел я.
— Собираемся на рассвете? — усмехнулся Финан.
— Да, все. Кольчуги, щиты, оружие.
— Пора прибить парочку ублюдков, — согласился Финан. Он колебался, желая остаться, но никто не предложил, и он ушел.
Этельфлед заняла его место и посмотрела на посеребренную луной землю.
— Ты действительно собираешься к Эдс-Байригу?
— Да. И ты должна послать со мной Меревала и шестьсот человек.
— Чтобы их перебили в лесу?
— Не перебьют, — сказал я, надеясь, что не солгал. Был ли козодой тем предзнаменованием, что я ждал? Не знаю, как истолковать хлопки. Направление, в котором улетела птица, могло послужить знамением, как бросок сокола или уханье совы, но странный рокот во тьме? Потом я услышал его снова, и что-то в этом звуке навело меня на мысль о грохоте щитов, когда воины строятся в стену. Это то предзнаменование, что я искал.
— Ты сам сказал! — настаивала Этельфлед. — Сказал, что когда вы окажетесь в лесу, то не сможете увидеть, где враги. Что они могут оказаться сзади. Что вы попадете в засаду! Так что же изменилось? — она остановилась, и когда я не ответил, рассердилась. — Или это глупость? Ты проглотил оскорбления Рагналла, поэтому теперь должен напасть?
— Его там не будет, — сказал я.
— Его там не будет? — повторила она, нахмурившись.
— Почему он дает нам целый день, чтобы оставить город? — спросил я. — Почему не приказал уйти на рассвете? Почему не велел уйти немедленно?
Она подумала над вопросами, но не нашла ответа.
— Так скажи мне, — потребовала она.
— Он знает, что мы не собираемся уходить, — ответил я, — но хочет, чтобы мы думали, будто у нас есть целый день, прежде чем он нападет. Ему нужен этот день, потому что Рагналл уходит. Он направляется на север по мосту из кораблей и не хочет, чтобы ему помешали. Он не намерен нападать на Честер. Он собрал новую армию и не хочет терять две-три сотни человек, пытаясь взобраться на эти стены. Он хочет привести армию в Эофервик, потому что должен стать королем Нортумбрии, прежде чем напасть на Мерсию.
— Откуда ты знаешь?
— Козодой напел.
— Ты не можешь быть в этом уверен!
— А я не уверен, — признался я, — возможно, это уловка, чтобы завлечь нас завтра в лес и убить. Но я так не думаю. Он хочет, чтобы мы оставили его в покое, чтобы он мог отступить, и если это так, он не хочет, чтобы ему помешали.
Этельфлед обвила мою руку своей, этот жест сообщил, что она согласна как с моими выводами, так и замыслами. Она долго молчала.
— Наверное, — тихо произнесла она наконец, — мы должны напасть на него в Нортумбрии?
— Да я уже месяцами твержу, что нам следует вторгнуться в Нортумбрию.
— Чтобы ты смог захватить Беббанбург?
— Чтобы мы смогли выкинуть датчан вон.
— Брат говорит, не стоит этого делать.
— Твой брат, — сказал я, — не хочет, чтобы ты стала у саксов героем. Он сам хочет им стать.
— Он славный воин.
— Он осторожен, — произнес я.
Такой он и есть. Эдуард Уэссекский хотел стать и королем Мерсии, но покорился пожеланию мерсийцев, когда те выбрали его сестру Этельфлед. Возможно, он ожидал, что она не справится, но оказался разочарован. Теперь его армии заняты в Восточной Англии, выдавливая датчан на север, и он настоял, чтобы сестра ограничилась отвоеванием исконных мерсийских земель.
«Чтобы покорить север, — говорил он, — нам потребуются армии как Уэссекса, так и Мерсии». И возможно, он прав. Я считал, что мы должны вторгнуться в любом случае и забрать парочку городов на юге Нортумбрии, но Этельфлед уступила требованиям брата. По её словам, она нуждалась в его поддержке. Нуждалась в золоте, что Уэссекс давал Мерсии, и западно-саксонских воинах, что несли дозор в бургах восточной Мерсии.
— За год-другой, — сказал я, — Эдуард обезопасит Восточную Англию, а потом придет сюда с армией.
— Это хорошо, — ответила она. Её голос звучал настороженно, но не потому, что она не хотела, чтобы её брат соединил с ней войско, а потому, что знала — я считаю, что она должна ударить на север, прежде чем ее брат будет готов.
— И он поведет и свою, и твою армии в Нортумбрию.
— Хорошо, — настаивала она.
И это вторжение воплотит мечту в реальность. Еще отец Этельфлед, король Альфред, мечтал, что все говорящие на английском будут жить в одном королевстве под властью одного короля. Появится новое королевство, Англия, и Эдуард хотел быть первым, кто получит титул короля Англии.
— Только есть одна проблема, — сказал я мрачно, — именно сейчас Нортумбрия слаба. Там нет сильного короля, и её можно захватить по частям. Но что будет через год? Рагналл станет королем, а он силен. Покорить Нортумбрию станет намного труднее, когда там будет править Рагналл.
— Мы недостаточно сильны, чтобы вторгнуться в Нортумбрию самостоятельно, — настаивала Этельфлед. — Нам нужна армия моего брата.
— Дай мне Меревала и шестьсот воинов, — сказал я, — и я буду в Эофервике через три недели, а через месяц ты станешь королевой Нортумбрии, и я принесу тебе голову Рагналла в сундуке для Евангелия.
Она рассмеялась, решив, что я пошутил. А я не шутил. Этельфлед сжала мою руку.
— Мне бы понравилась его голова в качестве подарка, но сейчас тебе нужно поспать. И мне тоже.
А я надеялся, что послание козодоя правдиво.
Узнаю это завтра.
Когда мы выехали из Честера, за рваными облаками уже взошло солнце, дул порывистый ветер. Семь сотен воинов направлялись к Эдс-Байригу.
Всадники потоком выливались через северные ворота Честера: змея в кольчугах и с оружием гремела копытами по каменным плитам, сияющие наконечники копий подняты к закрытому облаками солнцу, это мы следовали по римской дороге на северо-восток.
Этельфлед настояла на своем присутствии. Она была верхом на Гасте, своей белой кобыле, за ней следовал знаменосец, десяток отборных воинов и пять священников, один из них — епископ Леофстан. Его еще не возвели в сан официально, но скоро возведут. Он ехал на чалом, очень спокойном мерине.
— Не люблю передвигаться верхом, когда можно идти пешком, — сообщил он мне.
