А в любом роддоме есть обсервационное отделение. А в любом обсервационном отделении — изолятор. И надо же было такому случиться — а случалось это достаточно часто, если не сказать регулярно, в изоляторе у нас пребывала родильница с ярко выраженной ломкой. Эти пользовательницы инъекционных наркотиков, как правило, такие маленькие, тоненькие, прозрачненькие. Но когда «синдром отмены» — товарняк за бампер потянут и не хрюкнут. А умелые какие становятся — любой слесарь обзавидуется. И сия ярая приверженка опиатов кустарного производства решила встать и идти. За дозой. А как идти, если в сторону родзала дверь на замке и та — бронированная, а что на улицу — закрыта. Со стороны родзала — хорошо обученная на задержание санитарка. Но идти НАДО!
Браншей пулевых щипцов[35] — позже в изоляторе инструменты не оставляли ни в каком виде — она вскрыла бронированную дверь от хвалёной фирмы и двинула за продуктом. Накинув на себя синий больничный халат и одеяло, но почему-то босая. Хотя тапки были.
Итак, со стороны ЖК к роддому идём мы шумною толпою, а в это время со стороны изолятора, обогнув роддом, к нам приближается сия фея. Расстояние между нами стремительно сокращается. Американцы видят — а нам уже поздняк метаться, — недоумевают и спрашивают, мол… what is… далее неразборчиво, ну и глазки закатывают. То ли от культурного шока, то ли от шока неясной этиологии. Профессор их фейсы оглядел, на девицу взгляд кинул и мне моментально:
— Переводи!
- Чего переводить? Вы ж ничего не сказали!
- Не перебивай, а переводи! Новая метода! Прогрессивное закаливание в послеродовом периоде! И ещё какой-нибудь жизнерадостной ереси добавь! И улыбайся, мать твою, улыбайся!
Американцы офигевшую девку даже по плечам похлопали. Всё-таки доверчивые они, как дети. А что профессор родильнице пообещал за хорошее поведение и понимание международной обстановки новые белые тапочки или убить быстро и не больно… Но анестезиолог в изоляторе был через пятнадцать минут. Профессор своё слово сдержал. Хотя уж больно трудна процедура списывания наркотических препаратов. И КРУ[36] может за кое-что неприятно взять холодными руками.
«Что вы их, жрёте, что ли?!»
Я работала в обсервационном отделении родильного дома, входившего в состав большой многопрофильной клинической больницы, давным-давно, когда бородатые анекдоты ещё были свежими юнцами, не знавшими бритвы.
Поступила как-то ко мне во палаты цыганка. Да не просто так — цыгаанка. А цивилизованная цыганка! И не сразу в родзал на потужной период. А на дородовую подготовку! Сказать, что мы всем отделением — да чего уж там — всем родильным домом пребывали в культурном шоке — не сказать ничего. При этом, глубокомысленно надув щёки, поразмышлять о Вернадском и о том, что пора отдохнуть на сессии в одном вузе из трёх букв, в который меня и занесло-то из-за берклианских философов. Я их проспорила. И пошла отвоёвывать обратно. Красивый такой университет, высокий, Воробьёвы горы, панорамы, парапеты… Видали, что с людьми в шоковом состоянии происходит? Материализация глюков. Вот. Поэтому вернёмся в приёмное родильного дома, куда давным-давно пытается поступить цивилизованная цыганка.
Вся она такая в дублёнке. Вся она такая при итальянских сапогах. Но в тех же засаленных юбках, что и соплеменницы, и вся так же увешана самоварным золотом.
Целуется со спутником страстно и требует у него принести ей в палату телевизор, еды да жёлтой прессы побогаче, потому что сериал, жрать охота и страсти ей нужны.
Акушерка ей так грозно, мол, давай паспорт, хорош целоваться, снимай дублёнку и трусы да ложись на кресло, тётя доктор тебя посмотрит. А тётя доктор — это я.
- Ой, зачем такие слова говорить, да? — заявляет цивилизованная цыганка с каким-то московско-армянским акцентом прямо в акушерку и жест дружелюбный ей делает, мол, не бойся, не погадаю! — Какой целовать, какой трусы снимать?! Зачем целовать?! Зачем трусы снимать? Где твой тётя доктор, говорить? — вываливает наша дружелюбная красотка весь свой запас глаголов почему-то в неопределённом времени.
- Я тётя доктор, — говорить я прямо в цыганка. — Надо переставать целовать, потому что лечебное учреждение и санэпидрежим. Надо парню делать «пока-пока», а дублёнка и трусы снимать, потому что без дублёнка удобнее кресло лежать, а без трусов тёте доктор удобнее осмотр тебе делать.
- Ой, зачем мне осмотр?! Я скоро рожать!
- Надо осмотр! Здесь все рожать, кроме она и я. — Почему-то я тоже говорю глаголами неопределённого времени и ржать про себя. А пальцем показывать в акушерка и я.
- Я — смотреть тебя без дублёнка и трусы. А ты мне говорить, на что жаловаться.
- Ой, на что же жаловаться, только на жить. А жить невозможно, потому что п…да сильно чесаться.
Всё! Это был полный алес капут, и мы бежать в коридор, чтобы валяться немного и приходить в себя. Потому что куда там Вольтеру. Ему такое и не снилось. Вкупе с деканом Джонатаном Свифтом.
Кольпит у цыганки цветущий, не смотри, что цивилизованная. А может, именно поэтому. У её менее окультуренных сородичей я редко встречала столь буйные слизистые, творожистые и прочие выделения, обильно струящиеся и вызывающие уже не только зуд, а и мацерацию наружных половых органов. «М-да, — думаю, — мыться им вредно, а дело плохо. Войдёт она в роды, так под головкой плода все ткани влагалища у неё и разъедутся, как ветошь на лохмотья, вдоль и поперёк! Тут результатов мазков и бакпосева ждать некогда. Тут массированную местную антибактериальную, антигрибковую и прочую антитерапию надо срочно начинать». Хотя мазки, конечно, взяла и выделения на бакпосев в лабораторию отправила. После того как она дублёнку с трусами сняла. Уговорили-таки.
В общем, накатала список «чего купить» тому, которого она страстно целовать. Он, надо отдать должное, нехарактерное для цыган, мухой метнулся, приволок и телевизор, и газету «СПИД-инфо», и лекарства по списку, и даже ещё одну пару трусов, чтобы тем, первым, скучно не было. Этот предмет туалета цыганки, к слову сказать, не очень пользуют. Те, что мы её всем приёмным убеждали снять, были единственными. Она нам уважение оказала, так сказать, а мы — давай снимай трусы! Не оценили.
Обустроилась мамзель со всем комфортом. Наелась, улеглась, газетами обложилась и телевизор включила - цивилизованная же, говорю вам. Ну, вот я на бумажке этой самой читающей в нашем роддоме цыганке и накатала, чего, куда и как. Эту свечу вагинальную из этой коробочки — сюда с утра, опосля омовения причинных мест. Вот эту свечу, опять же вагинальную, — сюда же, но уже ввечеру перед отходом в объятия Морфея и уже не мыться! Пять раз повторила. Заставила мне ценные указания вслух прочитать. Она мне:
- Я чё тебе, дура какая необразованная?! Я всё понять с первый раз, не волноваться!
- Хорошо, я пойду дальше не волноваться по поводу других образованных, а ты, если всё правильно делать, так через пару дней уже и не чесать нигде. Кстати, не чесать! А мыть вот это, что ты сейчас всё ещё чесать прямо при мне, ни стыда ни совести, перед трусами стыдно! — марганцовкой. Возьмёшь на посту у акушерки. В тёплой воде разбавишь до нежно-розового раствора и мыть. Мыть, а не чесать! Ферштейн?
- Да всё ферштейн, давай уже ауфидерзейн, ма танте дохтур!
В общем, положилась я на её интеллект и нашу современную цивилизацию. А зря я это делать, как показать дальнейший событийный ряд.
На следующее утро на обходе вопрошаю:
- Какие жалобы, гражданка, предъявляем? Только не совсем по-русски, а как образованная.
- Пися чесать, — отвечает.
- Вот видишь? Можешь, когда сильно хотеть, прилично говорить! А ну, раздвинь ноги!
Там всё так же, но никто особо шустрой динамики и не ожидал. На вечернем обходе — та же фигня. И на следующем утреннем. И снова на вечернем. И опять — на утреннем. «Ну ладно выделения — не всё так скоро с жизненным циклом микроорганизмов. Но чесать… Тьфу ты! То есть зуд уже должен значительно уменьшиться!»
- Марганцовкой полощешь свои наружные гениталии? — спрашиваю строго.
- Полощу, чего бы не полоскать. И вот это вот, что ты сказать, полоскать, и руки мыть, что я, не понимать? Я ещё два дня назад в ведре разводить! — И ведро у койки показывает. А почему не помогать?
- Если бы я знать! — отвечаю я даме, а сама думаю: хрен бы с ней, с марганцовкой. А почему этого слона самые современные антибактериальные препараты широчайшего спектра действия не берут-то? В мазке вроде ничего необычного. Просто запущено всё до ужаса. Что в бакпосеве вырастет, я уже тоже могу с точностью до 99,99 % предположить. Зуд уже должен пройти! Или хотя бы пойти на убыль. А санитарки мне уже настучали, что ёршик из санкомнаты пропал.
В общем, думала я думу до самого вечера. Ничего не придумала. Случился у меня мыслительный тупик. В тупике терзались Сомнения в приступе клаустрофобии, и лишь одна неясная Догадка, глядя на них, спокойно курила в сторонке. Озарённая светом её сигареты, пришла я к цивилизованной, образованной моей цыганке во палаты и говорю ей человеческим голосом:
