А ещё баба Галя регулярно чистила своих «друзей». Брала в родзале нашатырный спирт, складывала золото-бриллианты в литровую банку, заливала щедро всё это дело и закрывала крышкой. Нам разрешалось посмотреть. Кстати, что до способа очистки — до сих пор лучшего не придумано человечеством. Только не вздумайте окунуть в нашатырь жемчуг и янтарь.
И вот в один из вечеров, когда Вольдемар, Зюзя и я сидели в ординаторской обсервационного отделения и обдумывали план, как бы повежливее, но посильнее намекнуть бабе Гале, что, мол, «нихт ходить», — по заданию начмеда. Потому что самому начмеду, вишь, неудобно и неловко, потому что баба Галя его оперировать учила, — нас вдруг пробило на хи-хи. Феномен сей известен не только докторам. Но им — особенно. В особенности, простите за тавтологию, врачам хирургических специальностей. Если уж пробьёт на хи-хи — то это будет хи-хи, полностью блокирующее мозг. Защитная отпроблемная реакция. А мы ещё по пятьдесят коньяка приняли, потому что тогда ещё было можно, и даже закурили в ординаторской — потому что тогда! Ещё!! Было!!! Можно!!! Тёмным вечером, естественно, а не так, как хирургиня в «Покровских воротах». Эту фишку потом ещё «Маски-шоу» авторизировали.
Сидим мы, ржём, роемся в столе и по тумбочкам — чем закусить. Вдруг там печенюшка слегка надкушенная или яблочко слегка заветренное, а то и вовсе — лимон мумифицированный на счастье нам! Потому что мы-то по пятьдесят, а бутылка — вот она. Едва початая. Некомильфо без закуски. Шутим по дороге на эту тему и вообще обо всём — Колумбе там, дедушке Ленине, начмеде, бабе Гале…
И тут Вольдемар извлекает какой-то многослойный пакет. Вернее — многослойную конструкцию. Засаленную, местами рваную — прям что у бомжей на Курском. А поскольку мы хоть и врачи были, но юные, головы чугунные, коньяк и вообще люди весёлые — у нас уже не просто хи-хи. У нас начался некупируемый приступ веселья. Мы стали выдавать всякие версии не для слабонервных недокторов по поводу содержимого пакета.
В его принадлежности мы ни на секунду не усомнились. Пакет кричал: «Я — бабы-Галин!» Попинали мы его, да и забыли. Потому что коньяк допили, шутили уже больше на предмет действующего начмеда, Зюзиных похождений и сексуальной ориентации Вольдемара. Он в ответ визжал бабьим голосом: «Фи! Уйдите, противные лесбиянки!» В общем, пошутили, выпили да и разошлись. Потому что работа не волк, а целая стая. Причём в зоопарке. И со всем этим что-то надо делать. Не волнуйтесь, мы были не пьяные. Во-первых — что там пол-литра на троих молодых и здоровых. Во-вторых — пучок петрушки мы всё-таки отобрали у акушерки. И сковородку жареной картошки — петрушку заесть.
Мы с Зюзей пошли наверх, а Вольдемар остался спать в обсервационной ординаторской.
В пять утра поднимается он к нам бледный. И рассказывает страшное. Мол, снится ему, что пришла к нему старуха с косой и орёт: «Куда дел бабы-Галин пакет?!» «Не зн-а-а-ю! — блеет Вольдемар и боится страшно-страшно. — Мы его ногами пинали, но это всё Танька и Зюзя!» И проснулся со страху. Глядь — а это и на самом деле баба Галя. В валенках, ночной рубашке и старом драповом пальто. Собирается наверх идти к нам. А начмед сказала — если бабу Галю дальше обсервации пустите — всем апокалипсис и кюретаж[37] мозга!
В общем, стал он пакет искать. Нашёл. Баба Галя — цап, Вольдемару пинка и бегом в родзал — хорошо, там женщин не было, а только Рыба. Рыба ей:
- Гала, шла бы ты домой, а? Хочешь, Машку разбужу, она тебя отвезёт? — Машка — это шофериня на «Скорой» у нас была.
А баба Галя плачет, соглашается и говорит Рыбе:
- Ага, Свет. Только вот золотишко почищу и поеду. — И достаёт из пакета. Всё. То есть на сей раз - мешок.
Рыба там и присела. Хотя бабу Галю давно знала. Галкой ещё.
- Слушай, Гал, ну какая-то родня же у тебя есть, а? Ну, там племянницы троюродные, брат. Отдай им, а?
- Нет, Света. Не отдам. Почищу и в огороде закопаю. Потому что если скажу со мной положить - не положите ведь, суки. А хоронить меня больше некому.
Не соврала. Закопала. И мы схоронили. Роддом, в смысле. Так что у кого-то под дорожками из мрамора почти в центре города сейчас промеж младенцев убиенных капиталец лежит на все времена устойчивый, чтобы те же дорожки сусальным золотом покрыть вместе с фазендой и фонтаном, ежели чего. Эх, полнится земля-матушка кладами невостребованными да судьбами горемычными. Полнится до поры до времени…
Спустя пару лет мы сидели в кафе. С Вольдемаром и Зюзей.
- Слушай, Зюзя, вот знай мы тогда, что в пакете, взяли бы, как думаешь? Мы с Зюзей честно и долго думали. Минуты две. И хором сказали:
- Нет!!!
И не потому, что такие честные. И не потому, что брезгливые от гордыни первогрешной. Нет. Мы — небрезгливые и даже врали часто по жизни. Не знаю почему. Не взяли бы. А Вольдемар промолчал.
«Крепче за баранку держись, шофёр!»
(или История о божьем промысле)
Давным-давно, когда страна наша была глубоко аграрной и жители отдалённых поморских селений пешком шли учиться в Москву, в нашей многопрофильной больнице был организован центр экстренной помощи беременным, роженицам и родильницам с экстрагенитальной патологией. Помогали-то мы, в общем, всем подряд, кто в приём приходил — с пропиской или без, в сознании или в отключке. Если и журили словом добрым кого за то, что картошкой торговать приехал, а документы забыл, и орали благим матом на кого, кто в роды на дому игрался, а потом с мёртвым младенцем и ущемлением последа поступал, — так вы не обессудьте. Не то чтобы зарплата у нас маленькая. Нет. Она не маленькая. Она — невидимая, как стафилококк без микроскопа. И не то чтобы у нас дети, жёны, мужья и мы нервные. Нет, конечно же. Во-первых, какая, на хрен, семья?!
«Семья от него отказалась давно — зачем ей такая обуза?
Всё из дому тащит, а в дом — ничего, студент медицинского вуза».
Это ещё с alma mater во всех впиталось.
С врачом — во всяком случае, хирургической специальности — можно жить только по любви. Вот этих популярных и совершенно неведомых мне отношений с врачом не построить. Потому что он будет вскакивать по ночному звонку и нестись неведомо куда, роняя тапки и сбивая домашних. И вам придётся ему верить, что он в роддом, в операционную. А если проверить?.. Ха! А у меня вызов по санавиации. Потому что в нашей многопрофильной больнице организован центр экстренной помощи.
Кстати, что вы себе представляете, услышав «вызов по санавиации»? Наверняка какую-нибудь приторно-жанровую картинку в духе американских боевиков. Эдакие суровые рыцари в стильных спецодеждах с титановыми саквояжами, забитыми под завязку лекарствами, невзирая на стоимость, отсутствие и процедуры актов списания, быстрым размашистым шагом (непременно синхронно) идут к уже заведённому вертолёту, и холодный ветер треплет воротники лётных курток, и выражение их лиц не позволяет ни на секунду усомниться — этим людям плевать на зарплату и семью! Они рождены спасать, спасать и ещё раз спасать двадцать четыре часа в сутки без сна, пищи и даже воды, демонстрируя в камеру наиболее удачные ракурсы своего красивого тела и нелёгкого, но благородного дела! «Тормоза придумали трусы!» — сурово шутят бравые парни и прекрасные девы с пилотом вертолёта, молодецки похлопывая его по шлемофону. Но, чу! Ещё несколько мгновений, и они сосредоточенно обсуждают стратегию и тактику спасения. Романтика! Местами верная. Но, позвольте, я адаптирую голливудский сценарий к нашим больничным реалиям.
«Вызов по санавиации» означает, что ты, анестезиолог (плюс-минус специальностные опции) впрыгнете сейчас в карету «Скорой помощи» (в лучшем случае — в реанимобиль) и поскачете по бескрайним просторам страны, в которой всего две общеизвестные проблемы. И потрясётесь вы в какую-нибудь Уваровку по одной из проблем, чтобы столкнуться с бессмысленной и беспощадной проблемой второй. Скоро мы вернёмся к этой сюжетной линии. А сейчас я познакомлю вас с нашим больничным шофёром.
Олег был чужд любой субординации. Нет, он не общался с людьми, как нынче модно говорить в околопсевдоэлитных кругах, «по горизонтали». Он не был одинаково вежлив с принцами и нищими, с дворниками и министрами. Олег был одинаково хамоват. Для него не существовало обращения «вы», должности и субординации. Служил он в Афгане. После дембеля много пил и даже немного отдохнул в психушке после попытки суицида. Он мог послать куда угодно кого угодно и не задумываясь ударить женщину. У него не было чувства юмора, принципов и жены. Она с ним развелась, после того как однажды ночью он пытался её пристрелить из невесть откуда взявшегося у него ствола. И этот совершенно отвратительный образчик homo sapiens служил у нас в роддоме шофёром. Господь наш всемогущий — великий ёрник и баловник. Лишив Олега всего, что принято считать человеческим, он дал ему великий талант. Гений. Или вы полагаете, что гений должен играть на клавесине, скрипеть гусиным пером или, на худой конец, смешивать в ретортах ингредиенты? Помните старый анекдот о том, как попав наконец на аудиенцию к Создателю, Наполеон спросил его: «Ну, ответь мне наконец, кто самый гениальный полководец всех времён и народов?! Александр Македонский? Суворов? Кутузов? Или всё-таки я?» И, усмехнувшись в бороду, ответил боженька: «Самый лучший полководец всех времён и народов — дворник дядя Вася из седьмого ЖЭКа. Но он об этом так и не узнал».
