Дальше шла просьба не оставлять одну Наталью Ивановну, если она постучит по трубе.
Теперь у нас было два ключа. Один я положил в левый карман, другой — в правый, чтобы не перепутать. Мы приняли душ, потому что в Ташкенте уже с утра жарко. Потом мы сели пить чай. Едва мы сели пить чай, как вдруг в углу комнаты раздались три звонких удара.
Мы вздрогнули, нам показалось, что дом покачнулся, и в чём были мы ринулись к входной двери, а потом — через десять ступенек — вниз!
Нам открыла приятная пожилая женщина, она улыбалась как ни в чём не бывало и всё повторяла:
— Прошу, прошу…
— А что, разве тряхнуло? — спросил я с тревогой.
— Да не-ет, голубчики, — рассмеялась Наталья Ивановна. — Сегодня, слава богу, спокойно. Я постучала потому, что у меня уже завтрак готов.
И она вынесла из кухни целое блюдо горячих лепёшек.
— Ну, как вам Ташкент? — спрашивала Наталья Ивановна, когда мы сидели и пили чай с душистыми лепёшками. — Не страшно?
— Да что вы! — сказали мы. — Совсем нет!
— Ну-с, так, — сказала Наталья Ивановна, когда мы позавтракали. — Я сейчас ухожу, а вы, значит… Только замок у меня капризный, к нему надо привыкнуть…
И протянула нам… понимаете что? Ну вот.
Через несколько дней нам предложили номер в гостинице, но мы остались жить в доме на Высоковольтной.
…Все, кому я потом рассказывал об этой истории, махали на меня руками и говорили некрасивое слово «врёшь». А чего мне врать-то, с какой стати, у меня нет даже желания преувеличивать. Если я чуть-чуть и сократил происшедшие с нами события, то это лишь для того, чтобы не показаться болтливым.
Самые весёлые люди на земле
Я — весёлый человек. Товарищ мой — весёлый человек. Но по сравнению с этими стариками мы просто рыбы. Кролики. Даже ящерицы. С нами умереть можно от скуки, оказывается. Мы даже от щекотки не можем так рассмеяться, как смеются от одного слова эти старики.
У каждого из них свой способ смеяться. Зато можно каждого отличить в толпе смеющихся людей. Гаиб Ташматов смеётся мелкими и чёткими смешками. У него в горле, возможно, есть какой-то шарик, как в милицейском свистке.
Мирза Ахмет-Насреддин растягивает каждый свой смешок в длинный, чуть хрипловатый на конце период. При этом он чётко выговаривает: «Ха-а! Ха-а! Ха-а!»
За то время, в которое Гаиб-ака уронит пять — шесть смешков, Мирза-ака успеет вытянуть одну, но зато большую смешину.
Житель Коканда без труда узнаёт и других весельчаков своего города по их смеху.
— Конечно, — скажет он, — о чём тут спорить! Это смеётся Обл-ака Норматов. А это Ергаш-турдали.
Старики сидят кружком в чайхане на ковре.
Смех — их профессия. Они называются аскиябазы, или просто аскиячи.
Гаиб Ташматов смеётся уже полсотни лет. Он начал смеяться ещё во время первой мировой войны и ко второй добился высокой квалификации. Сейчас, в годы разрядки международной напряжённости, Гаиб-ака достиг совершенства. Его смехом заинтересовался государственный университет. Доктор филологии, профессор Расул Мухамедов, написал несколько научных статей. Московская фирма «Мелодия» была потрясена его смехом и записала на пластинку все до последнего смешка.
Однажды Гаибу Ташматову и его коллегам предложили смеяться подряд 53 дня, переезжая из города в город.
Их было восемь человек. Смеялись, сменяя друг друга. Вместе с ними хохотала вся республика.
Хохотали рабочие и знатные хлопкоробы, студенты и преподаватели, милиция и врачи. Президиум Верховного Совета и команда «Пахтакор». Так заразительно смеялись восемь аскиябазов, восемь хитрых аскиячей.
Об этом даже сохранился соответствующий документ:
«Выдана настоящая справка тов. Ташматову Гаибу в том, что он активно участвует в работе научных экспедиций Ташкентского государственного университета по сбору и изучению узбекского устного народного творчества «Аския». Тов. Ташматов Гаиб неоднократно выступал перед народом со своим репертуаром, дал богатый репертуарный материал, нужный для научной экспедиции. Показал себя как профессиональный мастер художественного слова. Ректор проф. Садыков А. С.».
Что же нужно, чтобы расхохоталась тысячная толпа?
Во-первых, нужен чайник зелёного чая.
Во-вторых, пиала.
Затем аскиячи усаживаются в кружок с постными, скучающими физиономиями, с отсутствующими взглядами и пьют чай.
Потом один из них, обращаясь к другому, говорит:
— Мирза-ака!
А тот отвечает:
— А?
И тогда первый ему, Мирзе, скажет что-нибудь такое неожиданное, такое хлёсткое, что все вздрогнут от приступа смеха.
А Мирза ответит ещё похлеще.
А тот ему. А этот ему… А третий добавит. А они вдвоём третьему. И — началась аския!
Аския — это соревнование острословов, дуэль смехачей.
Не один чайник чая сменит умирающий от смеха чайханщик, не один раз вспорхнут голуби от оглушительных взрывов смеха. Только поздно, за полночь, разойдутся усталые, изнемогающие слушатели аскии.
* * *
Нам с товарищем не повезло. Мы приехали в Коканд, и оказалось, что накануне тут была аския. Такая обида!
— Ну что ж, — сказал нам наш провожатый Алик Поляковский, — давайте просто пить чай.
В чайхане на базаре, где вчера стены корчились в судорогах от смеха, стояла обидная тишина. Только в углу вполголоса переговаривались несколько аксакалов.
— Да, было, было, — сказал чайханщик. — На следующей неделе опять соберём. Когда точно? А вот спросите у них.
И он указал нам на аксакалов.
Мы присели на ковры, отбросив в сторону нашу пыльную обувь. Нам придвинули лепёшки и чай.
— Ну, что, чудят у вас аскиябазы? — спросили мы.
— Кто? — спросили старики.
— Да зубоскалы тут есть, говорят. Аскиячи.
Старики между собой посовещались.
— Вы наверное, не были на вчерашней аскии? — спросили мы.
— Аския? Ах, аския. Да, были. Вот здесь была аския.
К нам подошёл чайханщик и шепнул:
— Это же самые главные аскиячи…
— Они?.. Вы?!
На нас смотрели выцветшие старческие глаза, губы стариков были уныло опущены, они почти без любопытства смотрели на нас.
Вдруг открылся один беззубый, с белыми дёснами рот и что-то неторопливо сказал.
Да что же это случилось! Где наши старики? Глаза их вдруг налились лукавством, щёки зарумянились, по лицам поползли весёлые складки, и прокатился красивый полифонический смех.
— Что он сказал? — спросили мы одного аксакала. Но он вместо ответа что-то проговорил.
И снова затряслись старики в приступе смеха. Они смеялись так заразительно, что не сдержались и мы.
