Рыба была тут, и это ещё была не рыба!
Один старый узбек подошёл ко мне и, поигрывая ключиком, сказал:
— Пошли?..
* * *
Мы прошли вдоль арыка к каким-то воротам, старик отпер их, и мы очутились в большом зелёном дворе. Здесь стояли две полуразрушенные мечети. Старик вёл меня между молодыми деревьями и без хвастовства говорил, обводя их руками:
— Сам посадил.
Затем, молодо прыгая по каменным лесенкам, он подвёл меня к белой плите и, водя пальцем справа налево, стал читать.
Он читал по-узбекски и немного переводил. Так я понял, что у человека, о котором шла речь, лицо было красивое, как луна, и жил он открыто. Душевный был человек.
Старик провёл меня ещё дальше, и внизу, под стенами мечети, мне открылся большой прямоугольный водоём. Дно у него было выложено белым камнем, поэтому толща воды была голубой. К водоёму вели каменные ступени. В одном его конце виднелся грот. Оттуда, из таинственного и прохладного подземелья, с шумом вытекала прозрачная ключевая вода.
Старик достал откуда-то пиалу, зачерпнул воды и, когда я её выпил, спросил озабоченно, будто владелец винного погреба:
— Ну, как?
Что я мог сказать этому доброму человеку, кроме «якши»?
Но я нарочно петляю между деревьями, старинными надписями и ключевой водой. Мне просто кажется, что вы не поверите, что весь водоём, а по-местному — хауз, снизу доверху был полон рыбы. Меж толстыми чёрными, серыми и синеватыми рыбьими спинами только местами проглядывало белое дно.
— А ну-ка! — сказал старик и достал из-под халата лепёшку. Он разломил её и половину дал мне. Мы бросили куски в воду, и на её поверхности поднялась буря. Рыбы метались, выпрыгивали, чавкали, желая ухватить кусок лепёшки.
— А один больной, — сказал старик.
— Где?
— А вот.
И я увидел у самого берега большую и грустную рыбу, которой было не до еды.
* * *
Вдруг на берегу хауза появился милиционер. Он встал на камнях, как памятник, и стал сверху глядеть на нас. Это был обыкновенный сержант милиции, который мог нас за что-нибудь оштрафовать. Неожиданно рядом с ним появился старшина, потом два лейтенанта, за ними старший лейтенант, потом капитан, и наконец вышел майор милиции. Они посовещались и, разделившись на две группы, пошли вокруг хауза.
В чём я был виноват? Как говаривали у нас в школе, что я сделал? Я, может быть, и допустил что-нибудь недозволенное, но совесть-то моя была чиста!
Милиционеры шли к нам с обеих сторон по берегам сказочного древнего водоёма.
Вот они сошлись за нами и перед нами, мы оказались в толпе милиционеров… И вдруг в руках одного из них появился фотоаппарат.
— Простите, — сказал один лейтенант, — не будете ли вы так любезны отойти в сторону, чтобы мы имели возможность сфотографироваться. Спасибо за внимание, — сказал он потом, когда мы со стариком отошли.
Милиционеры по очереди вставали у самой воды, сержант бросал в воду горсть семечек, рыба бурлила и прыгала, и они делали один кадр за другим.
Ещё раз поблагодарив нас, милиционеры скрылись.
— А ты разве не будешь меня фотографировать? — спросил старик.
* * *
Теперь пришло время рассказать о том, что это за чудесная рыба, которую никто не хочет ловить. Имя её — маринка. Её называют родной сестрой форели, но это неверно, она из семейства карповых, хотя любовью к холодной воде и формой тела действительно напоминает форель. В Нурате я видел полуметровых маринок, хотя говорят, что отдельные рыбины бывают по метру и весом до двенадцати килограммов.
Местные жители по древней традиции считают маринку священной рыбой. Рассказывают, что в прежние времена один «неверный» ослушался запрета, поймал маринку, зажарил и съел. И на другой день помер. С тех пор её никто и не ест.
— Да это же очень просто объясняется! — воскликнули местные атеисты. — Действительно, в брюшине у маринки есть чёрная ядовитая плёнка, её нужно удалить — и тогда рыбу можно спокойно есть.
Люди согласились, но всё равно не стали ловить рыбу.
— Послушайте, стыдно ведь нам не ловить её, — сказали атеисты. — Радио слушаем, газеты читаем, детей в школах учим, а сами к религиозным предрассудкам прислушиваемся, чёрт знает что!
Люди согласились, но всё равно не стали ловить рыбу.
— Думаете, зачем бек и мулла запрещали её ловить? Чтобы самим больше досталось! Вам запрещали есть, а сами за обе щёки уплетали, знаем мы их, знаем!
Люди поругали муллу и бека и прежние времена, но всё-таки не стали ловить рыбу.
Тогда в районном Доме культуры организовали вечер «Чудеса без чудес». Один восьмиклассник сбегал к арыку, поймал рыбину, вышел на сцену, распотрошил её, зажарил на виду у всего зала и съел.
— Мало! — сказал он. — Вкусно, но мало.
И все поверили, что вкусно. Но так и не стали ловить рыбу.
Вот она и плавает до сих пор.
* * *
Нет, конечно, можно было бы вывесить строгие объявления: «Кормить рыбу категорически запрещается!», как вывесили у нас в Ленинграде по поводу голубей.
Можно было бы устроить соревнование рыболовов и повытаскать за один день всю маринку из арыка. И навсегда тем самым покончить с тёмным прошлым.
Но тогда не стояли бы над арыком старые нуратинские аксакалы, отдыхая душой.
И не веселились бы дети, бросая рыбам семечки.
И не приходил бы никто к старому хаузу фотографироваться.
И не стали бы люди в разных концах нашей страны восклицать:
— Постой, постой, Нурата?.. Ах, это там, где вдоль улиц плавает рыба! Как я мечтаю побывать в Нурате!
Люди в степи
Конечно, вам приходилось видеть каракуль, и, может быть, вы даже гладили руками его крутые и крепкие завитки. «Каракуль» в переводе означает — «чёрное озеро». Вот с чем сравнивали драгоценный мех древние люди, и мы им верим, хотя мы никогда и не видели черных озёр.
* * *
Наша машина мчится по сухой, потрескавшейся степи, ровной, как лётное поле аэродрома. Кажется, что впереди никого нет и бессмысленно искать людей в этом унылом, глухом краю. Но вот ещё десять минут — и сквозь пыльное облако я различаю две юрты. От них нам навстречу бежит огромная степная овчарка.
Из одной юрты выходит мужчина. Это чабан Клич Авезов. Овцы пасутся неподалёку. Мы с трудом различаем их среди серых зарослей колючек и бесцветной травы. Там, между ними, верхом на лошади ездит женщина. Это его жена — Турсуной.
Недалеко от юрты стоит настоящий двугорбый верблюд. Вид у него такой, будто все сюда попали как-то случайно, а главный здесь — он. Но главные в степи, конечно, овцы, а верблюд возле них приживал. Его держат здесь на всякий случай, если испортится насос, которым выкачивают из-под земли воду. Тогда верблюд станет водолеем.
