вместе, — продолжил он. — Хотя на самом деле в последний раз такое случилось… двадцать лет назад.
— Двадцать три, — поправила я его. — «Сабрина», одна тысяча девятьсот пятьдесят четвертый. В двух других главных ролях снялись Одри Хепберн и Хэмфри Богарт. Великолепная комедия, хотя и с недостаточно точным подбором актеров.
— Кто бы спорил, — сказал мистер Даймонд. — Кстати, вы делитесь столь охотно собственными мнениями или позаимствованными?
— Я старалась узнать как можно больше о вас и мистере Уайлдере, — не вдаваясь в подробности, ответила я.
— Это многое объясняет, — рассмеялся мистер Даймонд. — Признайтесь, когда вы познакомились с ним в «Бистро», куда пришли со своей подругой, вы и знать не знали, кто он такой, так ведь?
Я тряхнула головой:
— Было настолько заметно?
— Не переживайте. Его это позабавило. С Билли никогда не угадаешь, то он тонкокожий, как призраки в аду, а то с него все как с гуся вода.
— Он, кажется, ужасно рад снова оказаться на съемочной площадке, — заметила я, наблюдая, как мистер Уайлдер уговаривает возбужденную толпу зевак отойти подальше и добивается своего, хотя и не без помощи ассистента.
— Здесь он в своей стихии. Он обожает все это. Хаос, адреналин.
— А вы?
— Я? Тихая, спокойная жизнь мне больше нравится. Но права выбора я лишен. Билли требует, чтобы я всегда был рядом.
Пребывание на съемочной площадке, как я выяснила позже, на девяносто пять процентов состоит из топтания на месте в ожидании, когда что-нибудь произойдет. Минут через пятнадцать мистер Даймонд начал проявлять признаки нетерпения. Выкурил три сигареты одну за другой, а затем выругался:
— Куда подевалась Марта, черт ее побери? — Я не понимала, о ком идет речь, и уже собралась спросить, но он вдруг вздохнул с облегчением: — A-а, вот она.
На съемочной площадке появилась женщина — в ослепительно белом брючном костюме, в соломенной шляпе с широкими полями, прикрывавшими лицо почти целиком, и массивных темных очках. Узнать ее было трудно, и тем не менее я ее узнала. Явилась она в сопровождении маленькой свиты: двух женщин, шагавших позади (гример и костюмер, догадалась я, и одна из них была матерью Мэтью), а впереди шел человек, занимавший нижнюю ступень в иерархии съемочной группы, он расчищал дорогу актрисе с ее приближенными, приказывая зевакам отойти подальше, а при необходимости отталкивая их руками.
— Ой! — воскликнула я. — Это же дама из Швейцарии!
— Точно, — подтвердил мистер Даймонд. — Швейцарская дама. Вы с ней знакомы?
— Она была в ресторане в тот вечер, — напомнила я ему. — Ужинала со своим бойфрендом. С Аль Пачино.
— И правда, — кивнул мистер Даймонд, словно эта подробность выпала из его памяти. — Ну конечно, тогда Билли с ней и познакомился.
— И вот теперь она играет главную роль в его фильме.
— Угу. — Энтузиазма в его голосе я не услышала, особенно когда он добавил: — Билли всегда получает то, что хочет.
С появлением мисс Келлер группа изготовилась к съемкам второй сцены. Я держалась рядом с мистером Даймондом, полагая, что люди из толпы захотят поговорить с ним или попросят автограф, но его никто не опознал. Роста он был высокого, и обратился к нему лишь хамоватый лавочник, потребовавший, чтобы мистер Даймонд убрался куда-нибудь, иначе не видно, как снимают кино.
— Успокойтесь, — сказала я ему. — Этот человек — один из сценаристов картины. Проявите уважение, будьте так любезны.
В ответ лавочник хмыкнул и бросил на мистера Даймонда презрительный взгляд.
И это навело меня на мысль. Я подумала, как странно и, возможно, досадно наблюдать за съемками сцены, придуманной тобой. Когда я сочиняла музыку, ее идеальная версия звучала в моей голове, но в записи та же музыка, сыгранная мною одной либо вдвоем с моей скрипачкой Хрисулой, всегда казалась немножко ущербной; всегда имелся некий зазор между идеальной версией, хранившейся в моей голове, и той, что хранилась на пленке. И не так же ли обстоит дело со сценариями мистера Даймонда, размышляла я, если не хуже. И в самом деле, съемки удовольствия ему явно не доставили. В магазины на этом отрезке улицы входили не с тротуара, но с галереи над тротуаром, туда нужно было подняться по невысокому каменному крыльцу. От мисс Келлер требовалось бегом взобраться по ступенькам, а затем устремиться по людной галерее к одному из магазинов; мистер Холден должен был следовать за ней по тротуару, отчаянно стараясь не потерять ее из вида, когда она пробивалась сквозь довольно густую толпу. Тем временем многочисленная массовка, нанятая из местных жителей, сновала вокруг, усиливая, по замыслу режиссера, общее впечатление одержимости и неразберихи. Сбои случались постоянно: то мисс Келлер споткнется о ступеньку, то мистер Холден уронит свои темные очки, то выкрик какого-нибудь зеваки собьет актеров.
— Одна из тех сцен, — вздохнув, сказал мистер Даймонд, — что на бумаге кажутся такими простыми. Но в действительности мы напрашиваемся на беду. Здесь слишком много всего, и что-то непременно пойдет не так.
На четвертом или пятом дубле, когда уже все вроде бы шло гладко, человек из массовки выскочил навстречу мистеру Холдену и они столкнулись, а рядом со мной раздался стон — стон мученика на дыбе. Неужто логистические проблемы вызывали у мистера Даймонда физическую боль?
— Вы в порядке? — спросила я.
— Нет, — ответил он.
— Вам так больно видеть все эти шероховатости?
— Шероховатости туг ни при чем. — Обхватив ладонями поясницу и страдальчески морщась, он попытался расправить плечи. — Спина. Она меня убивает.
Я не знала, что сказать.
— Может, мы присядем где-нибудь, — рискнула предложить я, и, к моему удивлению, он согласился.
— Присядем? Вы не против? Мне в общем необязательно находиться здесь. В этой сцене нет ни одного диалога.
Мы протолкнулись сквозь толпу и направились к тихой улочке, где было кафе со столиками снаружи. Когда мы уселись, я заказала кофе себе и «перье» мистеру Даймонду.
— Началось это в Мюнхене пару недель назад, — рассказывал он. —
