Пропадает гора, и зритель оказывается в каком-то замке. В одной из комнат просыпается юноша-мужчина. Он кричит от страха, а потом поет: мир окутала ночь и нет в жизни света, лишь тьма и мрак, давящий, как камень на пловца. Но мрак не пуст в своей черноте, в нем блуждают тени, похожие на адских гончих, готовых разорвать любого. В комнату входит старик. Он откидывает капюшон, и зритель видит сюрреалистично старое лицо. Морщинистая кожа, покрытая коричневыми пятнами, надбровные дуги, до невозможности натянувшие седые брови, и бесконечно древние глаза.
Старик рассказывает слепцу о том, что его родители были благородными людьми, которых вероломно предали и убили. Парня же удалось спасти и теперь его целью должна стать месть. Главный герой не верит, и тогда старик показывает ему прошлое. Зритель видит богатый зал и двух человек, прекраснейшую женщину и гордого мужчину, они поют о любви к своему ребенку, крепко спящему в колыбельной. Но вдруг все меняется. Зал затягивает кровавая дымка, разбиваются витражи, мужчина выхватывает меч, но все слишком плохо — перед ним стоят четверо типов, закутанных в черные плащи, они держат по два кинжала в каждой руке. Мужчина приказывает бежать. Женщина, схватив малыша, мчится прочь, петляя в бесконечных коридорах. Она плачет и поет скорбную арию. Затихает звук битвы. Мать, схватив корзину для фруктов, кладет туда дитя и спускает его в канализацию, сама же через мгновение падает с пронзенным сердцем.
Снова замок. Из слепых глаз парня струятся слезы. Он горит жаждой мщения, но скорбит о том, что теперь бесполезен. И тогда ноту берет старик. Он обещает раскрыть парню секреты мира, показать ему то, что не видят обычные разумные, открыть дверь туда, где нет ничего, кроме всего, и прочее, прочее. Его ария свелась к бессмысленному перечислению хитро завернутых эпитетов.
Я же, отсчитав про себя пятьдесят девятую минуту, тихо поднялся и подошел к двери. Когда старик взял нижнюю ноту, я резко открыл створку и нырнул в коридор. Здесь было пустынно и одиноко, впрочем, именно то, что нужно. Скрываясь в тенях, я заскользил к лестнице, ведущей на третий этаж. Именно там находятся уборные, где меня уже должен ждать один человек. Почему я уверен, что он будет там? Просто потому, что благородные весьма щепетильно относятся к традициям, и стоит передать нужное письмо самоуверенному ублюдку, как он стремглав понесется в нужном направлении.
Лестница осталась позади. Я приоткрыл дверь туалета. Там уже стоял кривоносый парень лет двадцати. Обернувшись на скрип, он улыбнулся и буквально пропел:
— Леди, это вы?
— Смерть — тоже леди, — согласился я и резким движением вогнал ему между лопаток иглу, смазанную специальной смесью.
Глаза парня закатились. Он бы так и рухнул на белый мрамор, но я подхватил его и бережно отнес в кабинку. Он мне пока еще нужен, а у меня осталось лишь одиннадцать минут. Подперев дверь уборной заранее подготовленным брусом, я вернулся в кабину и вколол вторую иглу.
Парень очнулся. Его глаза бешено вращались. Он силился пошевелить хотя бы пальцем, но не мог.
— Кто ты? — спросил он.
Речь давалась ему с трудом, но я все верно рассчитал — смертника парализовало лишь ниже шеи.
— Мы еще доберемся до этого вопроса, — сказал я и достал две ампулы. Поставив их на пол, я выудил из кармана деревяшку и сжал в кулаке. — Объясняю популярно и один раз. Сейчас, в качестве демонстрации, тебе будет очень больно. Хотя слово «больно» не совсем подходит, но тебе и этого хватит. Вскоре боль пройдет, вернее, ее уберу я. Зачем уберу? Просто мне нужно задать тебе один вопрос. Ответишь сразу и правдиво — умрешь быстро, будешь артачиться — наша вечеринка продлится до рассвета.
— Стой! Погоди! Я и так все скажу. Все, что знаю, только отпусти! — Парень причитал, но я его уже не слышал, меня целиком поглотили приготовления. — Погоди, я тебя знаю!.. — Я замер с ампулами в руках. — Мы же учимся на одном курсе.
Я вздохнул и потер глаза.
— И это тоже.
Зажав ублюдку нос, я открыл его рот и влил туда часть содержимого желтой ампулы. Парню пришлось сглотнуть, а через мгновение раздалось мычание. Вложив ему между зубами деревяшку, я прикрыл рот, чтобы сдержать крики. Боль была действительно невероятной. Данный эликсир (конечно, в разбавленном виде) я опробовал на себе любимом. И надо признать, то маленькое приключение на чердаке в Мальгроме — просто цветочки по сравнению с этим коктейлем из чистой агонии. К тому же я принял дозу один к пяти, а парню достался концентрат. Его крутило, он бешено вертел головой, пытаясь вырваться, но я крепко держал. Глаза его, уже почти вылезли из орбит, а моя ладонь, придерживающая своеобразный кляп, покрылась пеной.
Впервые за долгое время я увидел на своих плечах давних спутников, с которыми так весело идти на самые грандиозные авантюры.
— Может, хватит? — поинтересовался бес. — А то он потом говорить не сможет.
— Нет, — возразил воинственно настроенный ангел. — Надо еще подержать.
— Да чего держать-то! — взвился рогатый. — Он сейчас коньки отбросит и финита ля комедия. Вместо трех звезд на борту получим одну, да и то убогую.
— Пусть Тим сам решает, — отмахнулся крылатый. — Но я бы на его месте еще с минутку подержал.
Не обращая внимания на болтовню глюков, я отсчитал пятнадцать секунд и влил вторую ампулу, бледно-серого цвета. Дерганья прекратились, а обливающийся потом парень пришел в себя.
— Я сейчас палку уберу, — сказал я. — Если закричишь, аттракцион продолжится. Если понял, моргни два раза.
Смертник с трудом моргнул, а я убрал палку. Криков не последовало.
— Вот и молодец, — похлопал я по щекам парнишку.
— Чего… ты… хочешь? — Речь звучала обрывисто, язык плохо ворочался в измученной глотке.
— Напряги память, дорогуша. Шесть с половиной лет назад ты со своими дружками развлекался в замке Гайнесов. Вспомни девушку, которую вы разложили вчетвером.
Это была сестра Ройса, Жейла. Все случилось еще до того, как я попал в его тело. Как-то раз, возвращаясь с работ из конюшни, малец заметил, как четыре пьяных дворянина домогаются его сестренки. Печать верности не позволила ему причинить вред своему господину, Ози Гайнесу, находившемуся среди этих четверых. Придавленный магическими путами, не имея возможности что-либо сделать, он стоял неподвижно и плакал. А его сестренка улыбнулась и, попросив не волноваться, ушла в спальню с графским сынком и его приятелями. Ройс мучился до самого рассвета, слушая крики и стоны, захлебываясь собственными рыданиями. Через два дня Жейла перерезала себе горло. И ее нельзя винить за это. Жизнь на Ангадоре страшнее и жестче, чем на Земле, и нетрудно представить, что с девушкой сделали за ночь четыре парня, которым в мозг ударили гормоны и алкоголь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
