Из всего сказанного очевидно, что главным принципом, определяющим композицию произведения, является контраст. Именно в контрастных сопоставлениях реализуется тот конфликт между желаемым и данным, идеалом и действительностью, который составляет основу романтического искусства и широко используется Блоком-символистом на всем протяжении его творчества. В «Незнакомке» резкое противопоставление двух частей находит выражение на нескольких уровнях: образной системы; лексики, звуковой организации стиха и т. д. Только ритмический рисунок (четырехстопный ямб с редким для этого размера чередованием дактилической и мужской рифм) остается неизменным. Звуковое же оформление каждой части подчеркивает их контрастность и, несомненно, связано с содержанием. Сравним начала первой и второй частей.
По вечерам над ресторанамиГорячий воздух дик и глух…
Здесь перед нами сознательное нагромождение трудно произносимых согласных (пвчрм ндрстнм / грч вздх дк глх и т. д.) и «нерегламентированное» использование ударных гласных (аа / аоиу / аоа / эоу и т. д.). Нарочито нестройному звучанию первой части противостоит гармония второй:
И каждый вечер в час назначенный(Иль это только снится мне?)Девичий стан, шелками схваченный,В туманном движется окне.
Поэт сводит к минимуму неудобопроизносимые согласные, обращаясь к звучным сонорным (л, м, н, р), оттеняя их шипящими и свистящими (ч, ш, с), напоминающими о шуршании шелка. Одновременно он обращается к повторам гласных, добиваясь напевного звучания стиха (например, в первых двух строфах ударные – аэаа / иэоиэ / иааа / аиэ / иэаа / ауа / аиа и т. д.). Впрочем, чтобы услышать и прочувствовать все это, надо прочитать стихотворение вслух.
Нам осталось сказать только о последней, 13-й строфе: здесь завершается тема лирического героя, тема «поэт в страшном мире». Она введена, как и две другие (« страшного мира» и «Незнакомки»), повтором «И каждый вечер…», который, выполняя существенную композиционную роль, несет и большую смысловую, философскую нагрузку. Духовность и бездуховность, пошлость и человечность, прекрасное и безобразное, добро и зло противостоят друг другу, отрицают друг друга не только каждодневно («каждый вечер»), но и всегда, из века в век. Внешне, может быть, неотличимый от окружающих, герой на самом деле отчужден и одинок («И каждый вечер друг единственный // В моем стакане отражен…»). Его упования, его представления об истинном и прекрасном несовместимы с действительностью. Мир, рождаемый его фантазией (в ресторанном ли мареве, во сне ли), лишен конкретных очертаний, хрупок и зыбок. Но это – его «сокровище» – единственное спасение от мертвечины окружающего, возможность остаться самим собой, остаться живым. И этот мир, одухотворенный образом Незнакомки, поэт дарит читателям.
2. На поле Куликовом
Цикл «На поле Куликовом», включающий 5 стихотворений, – одно из центральных произведений третьего тома «Родина». Связанный своим содержанием с известным историческим событием – Куликовской битвой 1380 года, когда русские воины под предводительством великого князя московского Дмитрия Ивановича Донского разгромили полчища золотоордынского хана Мамая, блоковский цикл не только и не столько произведение на историческую тему, сколько произведение о современности, а точнее – о неразрывной связи прошлого, настоящего и будущего.
Поскольку в основу цикла положен конкретный исторический факт, у него есть и своеобразный «сюжет». В первом стихотворении показано движение воинов по полю боя («Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами // Степную даль»). Но содержание его неизмеримо богаче. Оно выполняет роль пролога и вводит в цикл широкую тему России. Необычна его ритмическая организация: сочетание длинных (пятистопных, а в первом стихе и шестистопного) и коротких (трех– и двустопных) ямбических стихов помогает поэту передать противоречие между внешним спокойствием «неподвижной» Руси («Река раскинулась, течет, грустит лениво // И моет берега») и напряженным, тревожным ожиданием предстоящего («Летит, летит степная кобылица // И мнет ковыль…»). Постепенно темп скачки и настроение тревоги нарастают. Возникает каскад кратких предложений и восклицательных интонаций:
И нет конца! Мелькают версты, кручи… Останови!Идут, идут испуганные тучи, Закат в крови!Закат в крови! Из сердца кровь струится! Плачь, сердце, плачь…Покоя нет! Степная кобылица Несется вскачь!
Именно в этом стихотворении поэт «дерзнул» вместо привычного эпитета «матушка-Русь» предложить свой, предельно личный: «О, Русь моя! Жена моя!» Некоторых его современников подобная вольность шокировала (например, М. Горького). Досадное недоразумение! Оппоненты поэта не принимают в расчет, что в блоковском контексте (а это контекст всей лирической трилогии) слово «жена» употребляется вовсе не в обычном житейском, а в символическом смысле, напоминая о высоком поэтическом идеале молодого Блока, о соловьевской «вечной женственности».
Зато всеми безоговорочно были приняты строки, с предельной силой выразившие сущность времени, да, пожалуй, и человеческой жизни в целом: «И вечный бой! Покой нам только снится // Сквозь кровь и пыль…»
Если первое стихотворение написано пятистопным хореем, то в третьем ритм меняется: пятистопный хорей чередуется здесь с трехстопным. Возникает новая тема. На берегу Непрядвы перед героем возникает символический образ – «Ты». Сначала герой только предчувствует ее появление («В темном поле были мы с Тобою…», «слышал я Твой голос сердцем вещим // В криках лебедей»). Но вот «Ты» здесь:
И с туманом над Непрядвой спящей, Прямо на меняТы сошла, в одежде свет струящей, Не спугнув коня.Серебром волны блеснула другу На стальном мече,Осветила пыльную кольчугу На моем плече.
Но кто же эта загадочная «Ты»? Быть может, просто любимая женщина? Или Божья Матерь? Или сама Россия? Символический образ допускает различные толкования. Но бесспорно одно – это воплощение светлого идеала, который помогает герою выстоять в самых суровых испытаниях времени.
Завершающее стихотворение цикла окончательно проясняет его общий замысел. Обращаясь к прошлому, Блок не ставил перед собой цели воспитания современников в духе воинской доблести и патриотизма, как, скажем, Лермонтов в «Бородино» («Да, были люди в наше время!»). В прошлом он искал соответствия настоящему, а в настоящем – прошлому. «Куликовская битва, – писал он в примечании к циклу, – принадлежит <…> к символическим событиям русской истории. Таким событиям суждено возвращение. Разгадка их еще впереди». И, по его убеждению, время «возвращения» наступает. Грядут решающие перемены, по своей суровости, размаху и значению не только не уступающие битве на поле Куликовом, но, может быть, и превосходящие ее. Отказавшись от слишком подвижного, «частушечного» четырехстопного хорея (первый черновой набросок), Блок обращается к более «строгому» классическому четырехстопному ямбу:
Но узнаю тебя, началоВысоких и мятежных дней!.........................
Не может сердце жить покоем,Недаром тучи собрались.Доспех тяжел, как перед боем.Теперь твой час настал. – Молись!
Этими мужественными стихами, устремленными в будущее, поэт завершает свой замечательный цикл.
3. Россия
Стихотворение А. Блока «Россия» – самое известное из цикла «Родина». В нем слиты воедино чувство любви к Родине и вера в ее будущее возрождение. Однако чтобы оценить по достоинству глубину и своеобразие этого стихотворения, остановимся на истории его создания. В первой публикации оно содержало вдвое больше строф, чем в последующих. Блок изъял ряд строф полностью, а некоторые переделал. Что же убрал поэт и почему? Во-первых, две строфы, где говорится об ископаемых богатствах России:
Сулишь ты горы золотые,Ты дразнишь дивным мраком недр.Россия, нищая Россия,Обетованный край твой щедр!
Казалось бы, это неопровержимая истина. Еще Некрасов писал: «Ты и убогая, ты и обильная…» Но для А. Блока важно, что его любовь к России не связана с ее богатствами. Он принимает ее в унижении и нищете, и в этом проявляется подлинная любовь («Да, и такой, моя Россия, // Ты всех краев дороже мне»).
В стихотворении выражено чувство нераздельности личной судьбы поэта и судьбы Родины, органическое ощущение национальной стихии, любовь к неброской деревенской природе, внимание к народному слову, наконец, к традициям отечественной литературы. Уже в первой строфе образ тройки может вызвать ассоциацию с гоголевской Русью-тройкой. А следующая строфа вновь заставляет вспомнить о лермонтовской «странной любви» к отчизне:
