себя на руках, – он еще подрагивал от усилий, которые ему пришлось приложить, чтобы напиться. Шерсть на лапах у него была, видимо, белой, но очень грязной; длинное тело – светло-коричневым с темной полосой, опоясывающей его, как ремешок; одно ухо – черным.
– Ты уверен? – покачала головой Гита.
– Ну… вообще-то не очень.
– Как думаешь, он сдохнет?
– Я думаю, если его сейчас не вырвет водой и если он сможет хоть что-нибудь съесть, это будет хороший знак.
– А что едят собаки?
В научно-популярных передачах на радио «Гьян Вани» рассказывали только о мире дикой природы, там не давали советов по уходу за бездомными животными. Гита поставила пса на землю, но он взвыл, и она опять взяла его на руки. Приятно было ощущать тепло и вес небольшого тельца, прижатого к ее животу. Она вдруг преисполнилась материнской заботы и чувства собственной значимости для маленького существа. И надо сказать, что эти ощущения не показались ей такими уж противными.
– Бродячие собаки, ты имеешь в виду? – хмыкнул Карем. – Все, что не приколочено.
Когда они вышли из ближайшей бакалейной лавки с большим пакетом галет «Парл-Джи»[53], он спросил:
– У тебя еще какие-то покупки запланированы?
Гита закашлялась. Она приехала в Кохру за ядом, чтобы отравить одного человека, но наказала другого за то, что он проделал то же самое с собаками. Разница в их преступлениях все же была, Гита это печенкой чуяла, но не могла сформулировать, в чем она заключается.
– Мне нужны бусины и проволока, – ответила она Карему. – Еще заготовки для колец и карабины для цепочек. А, и шпрингели. Всякая фурнитура.
– Ладно, сделаю вид, что понял, о чем ты говоришь. Показывай дорогу.
Шагая по улице, они являли собой забавное зрелище – прохожие косились на грязного пса, которого женщина несла бережно, как младенца. Ей хотелось сказать им, что она не из тех киношных дамочек, у которых больше денег, чем здравого смысла, и что в руках у нее никакой не Таффи, не балованный домашний питомец с чересчур нежными лапками, чтобы ходить по земле.
Магазин, где она обычно покупала все для изготовления украшений, находился между фотостудией, где делали снимки на паспорт, и целым рядом ателье мусульманских портных. Железная винтовая лестница вела на второй этаж, где в основном жили хозяева местных лавок. На повороте кривой спирали сидели, скинув сандалии, двое мужчин и пили чай. Один из них жаловался, что никак не может найти дочери жениха: «И этот кретин, прикинь, говорит мне: «Мой сынок университет закончил, ты нам должен машину и десять лакхов[54] рупий в приданое». А я ему: «Да ты своего сынка видел? Ему двадцать три, а уже лысый, как желудь! Такому велосипеда и одного лакха будет выше крыши». Его собеседник расхохотался, когда Гита с Каремом прошли мимо.
– Приданое… – проворчала Гита. – Варварство какое.
Карем кивнул в знак согласия, и она спросила:
– А ты брал приданое за Сариту?
– Разве что формально. Ее родители в качестве свадебного подарка отдали нам свой магазин. Он был записан на ее имя, но мы оба там работали.
– Это не считается…
– Намасте, Гитабен! – радостно поприветствовал ее владелец бижутерной лавочки, но его лицо тотчас брезгливо скривилось: – А это что такое?
– Домашний питомец.
– У нас тут с собаками нельзя…
– Да вы взгляните на него: он и ходить-то не может толком, не то что разбить тут что-нибудь у вас.
Хозяин молчал, но Гита уже знала, что победила. За прилавком перед ней стоял субтильный человечек с изящными руками, узким лицом и тонкими усиками, из-за которых он напоминал ей мангуста. Она протянула ему список ниток, черных и золотистых бусин и прочей фурнитуры, которая ей была нужна.
– В два раза больше, чем в прошлый раз, Гитабен? – одобрительно заметил мангуст. – Должно быть, дела у вас идут в гору!
При иных обстоятельствах Гита, как обычно, с удовольствием поболтала бы с ним – здесь, в Кохре, она была не ведьмой и не сомнительной вдовой, а частной предпринимательницей, бизнесвумен, – но сейчас лишь пробормотала в ответ что-то уклончивое. Не время было бахвалиться своими успехами, когда и часа не прошло с тех пор, как она фактически лишила Карема источника средств к существованию.
– Сдается мне, – продолжал хозяин лавки, – что вы такими темпами очень скоро купите холодильник.
Гите немедленно захотелось заткнуть этому мангусту рот пригоршней бусин. Но в конце концов, она сама была виновата, что недавно разоткровенничалась с ним. Впрочем, Карем, вопреки ее опасениям, казалось, не проявлял никакого внимания к их разговору – он расхаживал по тесной лавке, с вежливым интересом рассматривая товар на витринах. Тем не менее, когда они вышли на улицу, Гита сочла своим долгом пояснить:
– Я подумываю о покупке холодильника. Если удастся денег накопить. – Она пожала плечами. – Глупая прихоть.
– Нет, почему? Отличная идея. Ты должна гордиться своими достижениями. Тебе эти деньги нелегко даются.
– Нелегко, – тихо повторила Гита, а затем, уже громче и уверенней, подтвердила: – Совсем нелегко.
– Гитабен…
– Почему ты обращаешься ко мне «бен»? – перебила Гита, и вопрос прозвучал резче, чем ей хотелось бы.
– Я… э-э… не знаю, как-то не задумывался. А почему к тебе все так обращаются? Из уважения, наверно. Тебе не нравится?
– Сколько мне лет, по-твоему?
– Э-э… – покосился на нее Карем. – Ты моя ровесница?
Она так сердито зыркнула на него, что он быстро поправился:
– Ой, нет, ты, конечно, младше, намного младше! Ты совсем не похожа на почтенную мать семейства и даже на тетушку.
Учитывая, что все ее сверстницы именно таковыми и были, попытка Карема исправиться не удалась, о чем Гита не замедлила ему сообщить.
– Окей, ты не похожа на мою тетушку, – снова поправился он и тут же изобразил притворное возмущение, чтобы разрядить обстановку: – И между прочим, мне самому всего тридцать девять!
– О, ты не виноват, – утешила его Гита. – У тебя же миллион детей, потому ты и выглядишь старше.
– Ага, ну да, спасибо. Но если ты думаешь, что четыре примерно равно миллиону, тогда ты не выдающаяся бизнесвумен, Гита… – Он заулыбался и докончил: —…бен.
Гита притворно нахмурилась:
– Дурак.
Они прошли мимо индуистского храма, у входа в который стояли десятки пар сандалий и кроссовок. Статуи, мерцая позолотой, смотрели на Гиту сверху вниз.
– А вы с Рамешем не хотели детей? – спросил Карем.
Гита подумала, что с его стороны очень любезно не подозревать ее, как все остальные, в том, что она бесплодна. И в любом случае обсуждать эту тему, чувствуя на руках вес живого существа, было проще, поэтому Гита скормила псу еще одну галету и ответила:
– Я думала, что хочу. Но у нас так и не получилось.
Несмотря на похвальную дипломатичность Карема, ей стало неуютно – большинство людей считают, что в мире нет ничего печальнее, чем жизнь бездетной женщины. Ей от души соболезнуют – вроде бы
