– А Архам?
– Архам завидовал. Отец учил быть брату поддержкой, а мать в уши шептала, что Эйшен с Танияром у них каана забрали. Дурная женщина, и в сыне ее та же кровь. Эйшен ей плохого не сделала, а только Вазам за порог Селек соперницу обижает, гадости делает, и прислужниц тому же подучивает. Эйшен слова о том мужу не говорила, терпела, не жаловалась, потому что детей матери лишать не хотела. Каан бы не стерпел, она это знала. А потом Эйшен умерла. Танияр еще мальчонкой был. Извела ее злыдня Селек.
Сильно Вазам горевал, по любимой жене убивался. Танияра тогда совсем от себя не отпускал, уж больно он на Эйшен похож. После того еще больше к сыну прикипел. Но меня позвал, чтоб дозналась, кто жену погубил. Не поверил он в хворь. Я дух Эйшен пробудила, она на Селек и указала. Та на колени перед мужем, рыдает, ноги Вазаму целует, а он с того дня оглох для первой жены. А меня просил молчать, чтобы промеж сыновей вражды не было, чтобы Танияр за мать мстить не стал.
А потом Селек из поселения увез, на суд Отцу отдал. Есть у них в тагане местечко одно – Каменный лес называется. Каменные столбы, будто деревья стоят, далеко этот «лес» тянется. А там и болота есть, и твари кровожадные, каких ни в одном лесу настоящем не встретишь. Потом тебе о них расскажу. Так вот в этом Каменном лесу суд высший вершится, если каан сам решения принять не может, или же хочет наказать страшней. Туда Вазам жену-погубительницу отвез, там и оставил, а сам решения Белого Духа ждать принялся.
И то ли Отец Селек пожалел, то ли Илгиз убийце помог, но выбралась она из леса. Израненная, в крови, едва живая, а выползла змея. Вазам решение Создателя принял и забрал жену домой. Ее выходили, но муж больше никогда на Селек не взглянул, ни одной жалобы и просьбы не услышал. Она из леса живой выбралась, а для каана умерла. Детей привечал, а жену забыл. И она притихла… пока муж живой был.
А как Вазама мертвым привезли, тут Селек власть и почуяла. В старейшинах дядя ее, а к нему другие прислушиваются. Вот и стал ее сын кааном. Если бы не гадина, править бы Танияру. Он и старше, он и сын любимый, он и отцом был выделен, да не успел старый каана нового провозгласить.
– Убийство? – я вскинула голову и посмотрела на мать.
– Кто ж скажет, – она пожала плечами. – Его соседний каан позвал на выручку. Пагчи одолевали, вот в бою и пал. А уж стрела пагчи или подосланный кто сразил, то только Отец знает. Меня не спрашивали, а сама я мертвых трогать не стану. Но ко времени случилось, сыновья уже подросли, окрепли. Танияр с отцом был, как обычно, а Архам за таганом присматривал.
Так потом старейшины и сказали, мол, Танияр отца не защитил, а Архам таган сберег. Он, стало быть, более мудрый правитель. Они уж и алдара назначили – племянника Селек, да тут ягиры встали. Достали ленгены и у ног Танияра сложили. Этот выбор не отменить, не оспорить. Пришлось злыдне с сынком ее смириться. С тех пор Архам старается брата подальше от тагана держать.
И к нам его принесли, после того, как каан послал с кийрамами разобраться, племя рядом с Зелеными землями живет. Видать, надеялся, что брата кийрамы убьют, а ягиры отбили своего алдара, ко мне принесли.
– Разве Танияр этого не понимает? – изумилась я.
– Понимает, дочка, – ответила Ашит. – И ягиры понимают, потому и выбрали алдаром, потому и продолжают беречь. Им иного каана не надо, но против воли старейшин пойти не могут, и алдара слушают. А он клятву брату дал, что будет верно ему служить, вот и служит. Танияр науку отца чтит. Это Архам – сын злыдни, а Танияр – сын своего отца. Вазам был честным человеком. Суровым, иногда жестоким, но честным и справедливым. Вот алдар и служит лживому и хитрому каану. Да только добром та служба не закончится.
Я встала со ступеньки и спустилась вниз. Турым поднял голову, посмотрел на меня и засеменил следом, но мне сейчас было не до Уруша. Мысли, найдя пищу, закружились вокруг рассказа Ашит. Негодование, взметнувшееся в первые минуты, улеглось. Что в нем толку, если неправое дело уже свершилось? Теперь нужно было искать выход из создавшегося положения. И я, не замечая этого, пошла по кругу, потирая подбородок.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В голове одна за другой всплывали статьи законов, которые я откуда-то знала. Не отдавая себе отчета, я повторяла в голове их строки, отыскивая лазейку. Однако на третьем круге остановилась и выругалась. Какие статьи?! О чем я вообще думаю?! Это будто я пыталась примерить свое платье на того же Танияра. Ничего из того, о чем я вспомнила, не подходило к данной ситуации по одной простой причине – эти законы принадлежали иным землям и иному государству.
А какие вообще законы в мире Белого Духа? Почему решают старейшины, а не закон о престолонаследии? Ну, хотя бы потому, что престола тут нет, как такового. Да и Свод законов вряд ли кто-то писал. А старейшины – своего рода законодательный орган власти, вступающий в силу, когда отсутствует глава государства… тагана.
– Отсталые люди, – буркнула я и устыдилась.
Здесь история шла своим чередом и не перешагнула порог существования маленьких разрозненных княжеств. Там, где я жила прежде, цивилизация опутала людей тысячей условностей, навесила на женщин кандалы правил – это я знала и без мучительных воспоминаний. Просто знала и всё. Здесь же у женщин была воля. Они могли без боязни вступать в добрачные отношения, и никто после этого не станет тыкать в них пальцами и позорить. По сути, женщины моего нового дома были равны мужчинам, и после мужа занимали его место, и ягирами тоже становились. И охотились, и дома свои защищали, и старейшинами бывали. Впрочем, зачем далеко ходить? Моя названная мать, к примеру. Перед ней склонялись мужчины, ждали ее совета и одобрения. А могло быть нечто подобное в моем мире?
И я вновь мотнула головой, избавляясь от досужих размышлений.
– Мама, я хочу знать ваши законы, – объявила я, обернувшись к шаманке.
– В каждом тагане они свои, – ответила Ашит. – Объединяют всех заповеди Белого Духа, но люди придумывают и свои собственные законы.
– Тогда я хочу знать законы тагана Зеленых земель.
Шаманка усмехнулась:
– Ты что же думаешь, я людские законы запоминаю? Знаю кое-что, конечно, но не много. Я – шаман, Ашити, и заповеди Отца знаю, как никто в таганах. Ему одному служу и поклоняюсь. Его одного слушаю. Людская жизнь остается за пределами священных земель, я в нее не вмешиваюсь. Белый Дух велит не мешать его детям, сами ошибки делают, сами исправляют.
– А если ошибки фатальны… – шаманка вопросительно приподняла брови, не поняв последнего слова, и я исправилась: – Если эти ошибки уже невозможно исправить? Если они ведут к гибели?
– Значит, на них научатся живые, – отчеканила Ашит. – Отец мудр. Он не может жить за своих детей, Он их создал, научил своим заповедям и позволил жить по их разумению. Насколько ума хватает, так и существуют. Иного не дано. И я тебя отпущу, как будешь готова. Свои ошибки сделаешь, сама на них научишься, я лишь могу подсказать и направить, но жить тебе.
Я открыла рот, собираясь ответить, но тут же его закрыла и согласно кивнула. Всё верно. Родители дают ребенку жизнь, поддерживают его, пока не окрепнет, а дальше дитя идет уже своей дорогой. Такова судьба каждого.
– Но есть какие-то книги, где прописаны законы? – все-таки не сдалась я. – И если есть, то можно ли их прочесть? У вас есть письменность?
Шаманка коротко вздохнула и поднялась на ноги. Так ничего и не сказав, она скрылась в доме. Я всплеснула руками и возмутилась такому ответу на мои вопросы, уже собралась идти за ней и не отступать, пока не услышу однозначное «да» или «нет», когда дверь снова открылась, и Ашит вышла, держа в руках небольшой сундучок. Его я раньше не видела, может, потому, что не задавала подобных вопросов. Мы вообще почему-то раньше не обсуждали наличие письменности, и уж тем более, законодательства. Мать рассказывала, я слушала. Иногда она рисовала на полу куском угля узоры с одежд, чтобы объяснить их разницу. Наверное, потому я и не задавалась вопросом об умении писать. Ни чернил, ни грифеля шаманка не доставала ни разу и, конечно, никому и ничего не писала. И потому сейчас я ощутила жгучее любопытство.
