И вот теперь бывшему российскому самодержцу придется встретиться со своим подданным при весьма щекотливых обстоятельствах.
Он поспешил в каюту к паше, стремясь опередить греков.
– Ибрагим, вы можете избавить меня от участия в переговорах? – спросил он напрямик.
– А в чем дело, ваше сиятельство? Неужели встретили кого-то из своих бывших знакомых? – догадался египтянин, а потом, подумав немного, добавил: – Ладно, сохраню ваше инкогнито. Но при условии, что вы будете слышать каждое слово.
Ибрагим жестом показал на ширму.
– Здесь вам будет удобно, и никто не заметит.
Паша никак не отреагировал на появление парламентера. Даже не приподнялся с мягких подушек, даже не кивнул ему в знак приветствия, словно в каюте кроме него никого не было. Так, ветерок отворил дверь. А с ветром какой смысл здороваться?
Дмитрий Ипсиланти стоял перед египтянином навытяжку, как его приучили на гвардейской службе, несколько шокированный приемом.
Он кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание, но, поняв, что это не поможет, начал свою речь:
– Я возглавляю законодательный комитет города Эпидавра и имею полномочия от пяти близлежащих городов на проведение переговоров с господином пашой.
Египтянин молчал.
Они были приблизительно одного возраста. Обоим едва перевалило за тридцать. Но один невольно выступал в роли просителя, а другой – вершителя судеб.
– Я и мои товарищи не могут понять, почему египетские войска выступают на стороне султана. Ваша страна так же угнетается Османами, как и наша. Мы должны быть союзниками, а не противниками, – убеждал греческий аристократ.
– Султан Махмуд II – наш повелитель, и наша – его вассалов – участь повиноваться ему, – иронично заметил паша.
– Мы никогда не признаем его владычество. Греки лучше умрут, чем будут рабами!
– Хорошо, – равнодушно согласился Ибрагим-паша. – Значит, вы умрете.
Он хлопнул в ладоши, обозначив конец аудиенции.
Граф Северный вышел из‑за ширмы, едва за Ипсиланти захлопнулась дверь.
– И вы истребите все эти города, как Миссолонги? – спросил он у сына египетского правителя.
– А разве у меня есть другой способ навлечь гнев европейских держав на Порту? – вопросом на вопрос ответил паша.
– Дайте мне перо, бумагу и чернила. Я напишу письмо в Петербург, – согласился бывший царь.
«Его сиятельству графу Николаю Петровичу Северному, лично.
Дорогой брат, обстоятельства чрезвычайной важности заставили меня обратиться к вам с этим посланием.
Как вам известно, я всегда был сторонником и защитником любой монархии, как в христианском, так и в мусульманском мире. Любая власть от Бога. Правители сами должны разбираться со своими подданными. Но происходящее сейчас в Греции заставляет меня переменить свое мнение…
Умоляю вас, брат, придите на помощь нашим единоверцам, спасите их от полного истребления!
Без вмешательства России балканский кризис не имеет решения. Война с Османской империей представляется мне неизбежной.
Да хранит вас Бог.
С любовью – ваш брат Алексей».
Через два месяца в Стамбуле вспыхнуло восстание янычар, и турецкий султан Махмуд II жестоко подавил его. После этого началось реформирование османской армии по европейскому образцу.
В октябре 1827 года совместная англо-франко-русская эскадра разгромила египетско-турецкий флот в Наваринской бухте. Цивилизованная Европа пришла на помощь сражающейся за свою свободу Греции.
А весной 1828 года Россия объявила войну Османской империи. Военные действия протекали на Балканах и в Закавказье. Первый год не принес ощутимых побед ни одной из сторон. Зато следующий – 1829‑й – стал годом торжества русского оружия. Закавказская армия под командованием генерал-фельдмаршала Паскевича взяла стратегически важную крепость Эрзурум. А на европейском театре войны войска, возглавляемые генерал-фельдмаршалом Дибичем, совершили героический марш-бросок через Балканы, сравнимый лишь с переходом Суворова через Альпы, и захватили Адрианополь. Авангард российских войск был уже на подступах к Стамбулу, и тогда султан запросил мира.
Сербия получила автономию, а Греция вообще стала независимым государством.
Воспользовавшись поражением Турции в войне с Россией, египетский правитель Мухаммед Али послал войска на своего сюзерена. Ибрагим-паша разгромил турецкую армию и занял Сирию, Палестину, Ливан и часть Анатолии, угрожая захватить Стамбул. И тогда на помощь султану, забыв прежние распри, неожиданно пришла… Россия. Русский десант высадился на Босфоре, чтобы защитить султана.
«Когда человек тонет и видит перед собой змею, то он даже за нее ухватится, лишь бы не утонуть», – оправдывался Махмуд II.
Военные столкновения между Турцией и Египтом продолжались до 1841 года. И только когда британский флот стал угрожать бомбардировкой Александрии, Мухаммед Али вынужден был признать себя вассалом султана, сохранив за собой в качестве наследственного владения только Египет и Судан.
Династия, основанная им, правила Египтом до Июльской революции 1952 года.
Глава 6. Если любишь – умри
Суд перенес вынесение приговора по моему делу на середину мая по техническим причинам: якобы судья не успевает подготовить решение. И моя последняя надежда на амнистию в честь юбилея Победы исчезла. Государственная дума амнистировала лишь осужденных участников войны, которых по всей стране набралось всего две сотни. Я в их число, естественно, не попал.
Лидеры стран антигитлеровской коалиции отдали дань уважения народу, больше всех пострадавшему от фашизма, и разъехались по домам.
Но и через неделю суд не огласил приговор. Теперь заболела судья.
Однако в оппозиционных газетах стали муссировать слухи, что задержка с вердиктом вызвана совсем другими причинами. Мол, господин Неклюдов, которому я передал в доверительное управление контрольный пакет акций, распорядился им совсем не так, как рассчитывали мои гонители. И сейчас бумаги находятся в трасте у организации, на которую ни правительство, ни Кремль наехать не решаются. У Русской православной церкви.
Я долго хохотал, узнав об этом, и восхищался сообразительностью Леонида. Честно признаюсь, я не ожидал от него такого поступка, полагая, что кагэбэшник остается кагэбэшником на всю жизнь и никогда не посмеет ослушаться приказа. А вот надо же, смог. И с каким блеском! Я только представил себе вытянувшуюся физиономию Семена Семеновича и других его друзей-акционеров, когда они, может быть, впервые в своей жизни не знают, как поступить в возникшей ситуации, и у меня на душе сразу стало так спокойно и легко, что я согласился бы просидеть еще годик в Матросской Тишине. Только бы они подольше оставались в смятенном состоянии чувств.
Но я реалист и сильно не обольщался насчет возникших противоречий церкви и государства касательно судьбы моего холдинга. Конечно же, они договорятся. Это лишь вопрос времени. Но в возникшей коллизии я увидел некий знак. Вмешательство в конфликт церкви в моем сознании ассоциировалось с Судьбой, с Провидением. Я вдруг отчетливо понял, что не все в этом мире решается людьми, хотя многие из них и надувают щеки от сознания собственной значимости. Если человек, несмотря на все трудности, упорно идет по дороге, предначертанной ему судьбой, то его противникам, сколь бы могущественны и сильны они ни были, становится очень трудно заставить его сойти с избранного пути. Ибо ему приходят на помощь высшие силы, механизм действия которых не доступен обыденному пониманию.
Лязгнули запоры, и дверь камеры с противным скрежетом отворилась. Но привычного окрика «Ланский, на выход!» не последовало, а в мое тюремное обиталище, пригнувшись, словно опасаясь ушибиться головой о низкий потолок, вошел священник в длинной черной рясе.
Он осмотрелся по сторонам критическим взором, прицокнул языком пару раз и сказал елейным голосом:
– Небогатое убранство для олигарха.
– Человек ко всему привыкает, – философски заметил я и добавил: – В нашей стране от сумы и от тюрьмы никто не застрахован.
Я где-то уже слышал этот голос, и взгляд этих доброжелательных и одновременно хитрых глаз мне показался знакомым.
– Я митрополит Мефодий, – представился он.
Тогда я вспомнил, где я его видел. Он по воскресеньям читал проповеди на телевидении.
– Михаил Ланский, подследственный, – ответил я и протянул руку для пожатия.
Митрополит с неохотой, вяло пожал ее.
– Я недавно в Израиле имел честь познакомиться с вашим коллегой и другом, – начал церковный иерарх. – Более того, мы даже заключили с ним сделку. И я обязан уведомить вас, сын мой, как доверителя, что господин Неклюдов на основании вашей доверенности пожертвовал все бывшие в его распоряжении – и свои, и ваши – акции нефтяного холдинга Русской православной церкви. Мне важно знать, как вы расцениваете его поступок?
