Но в коридоре было пусто. Неклюдов убрал пистолет и пожал руку святому отцу.
Его глаза уже не были такими пустыми и колючими. В них вернулась жизнь.
Часть вторая
Я
И кажется: в мире, как прежде, есть страны,Куда не ступала людская нога,Где в солнечных рощах живут великаныИ светят в прозрачной воде жемчуга.
Николай Гумилев
Глава 5. После смерти
Иерусалим. Январь 1826 года
«Вот и свершилась моя мечта! Я – счастливейший из смертных. Я – на Твоей родине, Господи! Я стою в самом начале Дороге скорби – Виа Долороса, как ее называют в Священном городе. Я собираюсь с силами, чтобы пройти по пути, которым шел Ты в день своей казни.
Передо мной монастырь Бичевания, возведенный в напоминание о том, как Понтий Пилат судил и приговорил Тебя, сына божьего, к смерти. Мне не верится, что сейчас я пройду по тем самым камням, по которым ступал Ты, Спаситель. Я счастлив, что мне выпала такая честь. Что царство, что богатство? Все пустое, все обман! Ничего нет на свете, кроме всепоглощающего устремления грешной души к Тебе, Господи.
А вот и то место – около арки «Се человек», откуда Ты, Искупитель, подняв Свой крест, двинулся к Голгофе. Что мои страдания и муки по сравнению с тем, что довелось испытать Тебе! Прости меня, Господи, за все грехи. Я был царем, не ведая, что сие от меня требует. Сколь призрачны мои победы и поражения пред Твоим Крестным путем, Господи Иисусе! Ты принял страдания и смерть в искупление грехов человечества.
А что свершил я? Спас страну от неприятельского нашествия? Так это сделали мои генералы. Моя заслуга лишь в том, что я им не сильно мешал. А если бы вообще не лез в военное дело, может, и больше проку было.
Я уверовал в Твое могущество и полагал, что другие властители поступят так же. Но я ошибся. За их набожными речами скрывался холодный расчет.
А доморощенные смутьяны? Нахватались в Европе бунтарского духа и решили, что смогут провозгласить республику в лапотной стране.
Что мне оставалось делать, Создатель? Палить по ним картечью? Вешать бунтовщиков?
Я не мог этого сделать. Потому бежал.
Дай, Господи, мне силы претерпеть все испытания, что ты уготовил мне! Грехов у меня много. Долго придется мне искупать их.
А здесь Ты падал, изнуренный тяжкой ношей. И римляне тебя поднимали ударами кнутов.
На этом месте Ты встретился со своей Матерью – Марией. Мою матушку тоже зовут Мария. Мария Федоровна. Вернее, такое имя приняла она, обратившись в православие, накануне свадьбы с моим батюшкой Павлом. А до этого ее звали Софья Доротея Августа. Она была вюртембергской принцессой. Матушка, как никто другой в этом мире, понимала меня. Правда, иногда мы с ней ссорились из‑за политических разногласий, но я всегда любил ее искренней сыновней любовью, и она тоже любила меня. Видя, что я устал и запутался в жизни, она согласилась на инсценировку моей смерти и удаление в частную жизнь.
Знаешь, как она мечтала побывать в этом городе? Когда она и батюшка путешествовали по Италии, у них была мысль совершить паломничество на Святую землю. Но не получилось. Это матушка наказала поклониться месту встречи Господа и Его Матери. Прими этот поклон, Искупитель, от рабы Твоей Марии!
А здесь Ты встретился с Симоном Киринеянином, понесшим Твой крест. О как бы я хотел оказаться на его месте, хоть чуточку, хоть на самую малость разделить с Тобой Твои страдания и облегчить их!
Простая женщина Вероника отерла своим платком кровь и пот с Твоего лица.
Ты прошел еще и остановился, обратившись со словами утешения к оплакивавшим Тебя иерусалимлянкам. А потом, на следующей остановке, воины Пилата сорвали с Тебя одежды. А вот здесь они прибивали Твои ноги и руки к кресту.
Я с замиранием сердца вхожу в храм Гроба Господня.
Вот место Твоего распятия! Здесь прошли последние мгновения Твоей земной жизни. Здесь Ты принял мученическую смерть на кресте.
Отче наш праведный на небесах, да святится имя Твое, да приидет царствие Твое и на земле, как на небе!
И Ты встретился на небе со своим Отцом. И Он воскресил Тебя из мертвых и отправил на землю, чтобы Ты возвестил людям, что смерти нет. Смертию смерть поправ!
Я тоже умер для людей. А на самом деле жив. Но я в отличие от Тебя не воскрес, а слукавил. По правде, я очень боюсь смерти. Ты знаешь почему.
Когда я встречусь на Страшном суде со своим отцом, императором Павлом I, что я ему скажу? Прости меня, батюшка, не ведал, что дойдут до удушения твои убийцы. Поверит ли он словам моим? И простит ли? А простишь ли меня Ты, Спаситель? И прощу ли я себя сам?
Нет мне прощения. Только и остается возложить мне венец терновый на мою грешную голову, взять в руки посох и отправиться странствовать по свету. Пусть я буду мерзнуть от холода, изнывать от жажды, голодать, пусть люди бросают в меня камни. Чем больше страданий я претерплю на земле, тем чище и радостнее будет моя встреча с Отцом небесным.
Я готов к своему Крестному пути. Укажи мне дорогу, Спаситель!»
Иерусалим был, пожалуй, единственным местом в Палестине, которое произвело на бывшего монарха неизгладимое впечатление. Хотя за два месяца он объехал почти всю Святую землю. Побывал в Назарете, в Вифлееме и даже на берегах Мертвого моря. Но уже более недели скучал в жалкой и грязной гостинице в Яффе. Его ежедневный маршрут лежал в порт, где, стоя на молу, он подолгу всматривался в морскую даль в надежде увидеть долгожданный парус «Святой Марии». Но яхта с ее бравым капитаном Робертом Шервудом все не появлялась на горизонте.
Александр Павлович, или, как он теперь изволил называться, граф Алексей Петрович Северный, уже не на шутку стал беспокоиться: не случилось ли чего-нибудь дурного с его спутниками? Ему смертельно наскучили древние развалины, священные реликвии, безвкусная вода, зимнее палящее солнце и хрустящий песок на зубах. Эх, сейчас бы домой, в Санкт-Петербург, где морозно и снежно и нет проклятых песчаных бурь, верблюдов и немытых арабов. Или хотя бы выйти в море на «Святой Марии».
Но вместо прибытия Шервуда он получил от него письмо.
«Ваше сиятельство, прошу простить меня за неявку в условленный срок, – писал англичанин, – но обстоятельства на этот раз оказались сильнее моей воли. Более того, я вынужден просить помощи у Вашего сиятельства в решении одного деликатного вопроса.
«Святая Мария» давно бы дожидалась Вас на рейде в Яффе, если бы не чрезвычайное происшествие, случившееся с нами в Александрии. Мы зашли в египетский порт для пополнения запасов воды и продовольствия. Будучи осведомленным о Ваших грандиозных планах, я старался закупить только самые качественные продукты, которые бы долго не портились даже в южных широтах. Поэтому долго выбирал припасы и торговался. Это показалось подозрительным местным властям, и меня арестовали как английского шпиона.
Сейчас яхта находится под арестом в Александрийском порту, а я сижу в Каирской тюрьме и ожидаю приговора египетского паши по своему делу. Поэтому не имею никакой возможности прибыть за Вами в Яффу.
Единственная моя надежда на освобождение связана с Вами, Ваше сиятельство. Мне удалось заинтриговать Вашей загадочной персоной одного из приближенных Мухаммеда Али, заявив, что я никакой не английский шпион, а всего лишь сопровождаю в путешествии одного очень важного вельможу. Простите, Ваше сиятельство, что позволил себе приподнять завесу Вашей тайны, но, поверьте, если бы я этого не сделал, то давно уже был бы казнен.
Правитель Египта Мухаммед Али тоже заинтересовался Вашим сиятельством. Он дал мне десять дней сроку: если на самом деле таинственный граф Северный существует, то пусть объявится в его дворце в Каире, и тогда меня, может быть, даже освободят; а если никто не приедет, то участь моя будет печальной – мне отрубят голову.
Ваше сиятельство, безжалостное время отсчитывает последние минуты моей жизни, умоляю: сжальтесь над своим преданным слугой и нанесите визит вежливости египетскому паше.
В ваших руках моя жизнь и судьба нашего дальнейшего путешествия.
Ваш покорный слуга Роберт Шервуд».
Хотя от Яффы до Александрии было рукой подать, путешествие выдалось не из легких. Единственным кораблем, отплывающим в этот день в сторону Египта, был турецкий парусник с грузом пороха для армии султанского вассала. На нем было полным-полно янычар, и русскому графу выделили маленькую каюту рядом с матросским кубриком. Вдобавок судно попало в шторм, и его так болтало, перебрасывая с одного вала на другой, что вельможный скиталец между приступами рвоты молил Бога о спасении.
А когда на горизонте показались мощные стены александрийского форта, он шатаясь вышел на палубу и прослезился.
