Неплохо. — Он перевел взгляд на меня и на тушу, которую его слуги разделывали прямо на месте. — Ну только глянь! Видел такого молодца? Завтра будем им пировать.
И этот удивительный человек, повернувшись, зашагал обратно в башню, сопровождаемый собаками.
— Отцу ты понравился, волчонок. Тебе здесь рады.
— Правда?
— Я тебе говорю.
— Ты знаешь про меня все, а я не знаю ни ׳твоего имени, ни имени твоего отца, ни что это за место, ни...
Она легонько улыбнулась.
— Какой ты любознательный.
— Там, откуда я, это зовется обычной учтивостью.
— Ты как-то отовсюду и ниоткуда. Ладно. — Она склонила головку и отвечала. — Я — Ганиеда. Мой отец — Кустеннин, король Годдеу в Калиддонском лесу.
— Мои приветствия вам обоим.
— Наши приветствия тебе, Мирддин ап Талиесин, — мило отвечала она. — Соблаговолишь зайти?
— Конечно. — Я склонил голову. Она рассмеялась, и звук ее смеха жидким серебром разлился в мглистом вечернем воздухе. Потом она ухватила меня под руку и повлекла за собой. Сердце мое чуть не разорвалось.
В ту ночь я спал на пуховой перине в опочивальне рядом с пиршественным чертогом Кустеннина вместе с несколькими его людьми, которые не обижали меня, но и особой приязни не проявили. Утром они разошлись по своим делам, я встал и вышел в зал, где несколько слуг убирали остатки вчерашней трапезы и посыпали пол свежим тростником.
Никто не обращал на меня внимания. Я вышел во двор, сел на приступочку и зачерпнул воды из деревянного ведерка. Вода была ледяная, вкусная, я пил, думал о предстоящем сегодня пути — и ехать мне не хотелось.
Я еще не поставил на место черпак, когда холодные пальцы коснулись моей шеи. Я втянул голову в плечи и резко повернулся. Ганиеда со смехом отскочила назад.
— Ты, наверно, сильно устал, — сказала она. — Полдня проваляться в постели! И это путник, которому надо спешить!
— Ты права, Ганиеда. — Мне нравилось произносить ее имя. Она была в той же голубой рубахе и юбке-килте, что и вчера, но для защиты от утренней прохлады надела длинный, отороченный овечьим мехом плащ. Серебро на шее и запястьях сверкало, гладко зачесанные черные волосы блестели на солнце.
— Впервые за много дней, — продолжал я, — мне довелось спать на мягком, вот я и заспался.
— Видно, что ты устал, — спокойно заметила она. — Значит, не стоит сегодня ехать. Отправишься завтра, когда отдохнешь. Так лучше будет. — Она с необычной робостью сделала шаг ко мне. — Я вот тут думала... — продолжала она серьезно, ну не то, чтоб совсем серьезно, это было не в ее характере. — Какие дивные глаза! Твои глаза, Мирддин...
— Да? — Я чувствовал, как кровь приливает к щекам.
— Они золотые — волчьи, сокольи... Никогда таких у людей не видела.
— Ты мне льстишь, госпожа, — смущенно выговорил я. О чем же она думала?
Она устроилась рядом со мной на каменную приступочку.
— Тебе далеко ехать?
— Да уж порядочно.
— Ну как далеко?
— Дальше некуда.
— Ой. — Она замолчала, уперев локоть в колено и примостив подбородок в горсти.
— А если б это было ближе, что тогда?
Ганиеда пожала плечами.
— Может... когда-нибудь.
Я рассмеялся.
— Ганиеда, объясни, к чему ты клонишь. О чем ты думала? Я здесь сижу, когда мне надо седлать коня и уезжать скорее. — Последние слова колом встали у меня в горле. Ганиеда скорчила рожицу.
— Ты не знаешь дороги через лес. Тебя надо проводить.
— До сих пор я обходился без провожатых. И тебя нашел без их помощи.
— Тебе просто повезло, — важно отвечала она. — Отец говорит, опасно слишком полагаться на удачу.
— Согласен.
— Вот и хорошо. Остаешься?
— Хотел бы, да не могу.
Лицо ее опечалилось, и, готов поклясться, дневной свет потускнел.
— Почему?
— Мне далеко ехать, — объяснил я. — Зима надвигается, погода вот-вот испортится. Если я не хочу замерзнуть где-нибудь на горном перевале, надо трогаться в путь.
— Это тебе так важно — вернуться домой?
— Да.
И я стал рассказывать, как все было.
Ганиеда слушала, как зачарованная. Я рассказал больше, чем собирался, и говорил бы дальше, лишь бы она слушала. Однако, когда я излагал, как Обитатели холмов кочуют с места на место, раздался стук копыт.
Ганиеда вспорхнула и бросилась навстречу всаднику. Тот спрыгнул с седла и поцеловал ее. Я медленно встал, ощущая в себе пустоту разочарования. Зависть, как нож, поворачивалась в моих кишках.
Незнакомец обнял ее за плечи, и они вместе пошли ко мне. Ганиеда так и светилась от любви. Я умирал от ревности.
— Мирддин, друг мой, — сказала она (по крайней мере со вчерашнего дня меня уже произвели в друзья, спасибо и на том), — познакомься с моим...
Я смотрел на мерзавца, похитившего ее сердце, и не мог понять, что она в нем нашла. Здоровенный переросток с беспечными глазищами цвета орехового прутика, длинноногий и большелапый. Морда смазливая, возраст — года на четыре-пять старше меня. Однако при всем его превосходстве в росте, весе и возрасте я охотно схватился бы с ним за Ганиеду. Но состязание уже позади, награда досталась ему, мне оставалось лишь тупо улыбаться и беситься от зависти.
Эти мысли пронеслись в моей голове, прежде чем Ганиеда закончила:
— ...с моим братом Гвендолау.
Ее брат! Я готов был его расцеловать.
Какой красивый! Какой умный! Да чего же прекрасен мир, где есть такие люди! Он мигом вырос в моих глазах, и я с жаром стиснул его руки в старинном приветствии.
— Гвендолау, приветствую тебя как брата и друга.
Он весело улыбнулся.
— Твой слуга, Мирддин Вильт.
Он со смехом ткнул пальцем в край моего волчьего плаща.
Мерлин Дикий... от шутливого прозвища у меня по коже пробежал холодок. В нем слышался отзвук чего-то жуткого. Неприятное чувство пронеслось, как стрела в полночном лесу, и пропало, когда он похлопал меня по спине.
Ганиеда объяснила:
— Мерлин скоро едет на юг. Там его родичи. Он жил на севере с банши...
— Вот как? — Гвендолау оглядел меня с любопытством. — Это объясняет волчью шкуру. Но как же тебя не убили?
— Господь меня хранил, — отвечал я. — Со мной обошлись по-хорошему.
Гвендолау добродушно кивнул и
