Он не очень вслушивался. Смотрел, сравнивал. Вначале терялся — масштабы здесь были совсем другие, чем в книгах. Но вот он уловил что — то знакомое. Потом еще и еще. Это было как при встрече с человеком, которого знаешь по фотографии. Мысль, упрощенная в книгах до схемы, ощущалась здесь в живой сложности. Постигать ее было трудно и радостно…
В операторных это ощущение терялось. Девушки в белых халатах, в косынках, повязанных по-домашнему, щебетали о посторонних делах. В одном месте он услышал восторженную оценку новой итальянской картины, в другом насмешливую характеристику какой-то Зины и жалобу на чулки, у которых вечно спускаются петли.
Так же легко, небрежно, девушки перебрасывались разными «дистиллятами» и «ректификатами». Время от времени одна из них подходила к приборам, поглядывала на медленно ползущую ленту, записывала. Нажимала на кнопку и торопливо возвращалась к столу — продолжать разговор.
Думали они в этот момент над последствиями того, что делали? Это казалось сомнительным. Должно быть, чего — то такого не предвидела и Таирова. Обязана была предвидеть! Легко сказать «обязана», а могла? Попробуй, пойми. Одно дело классический стрелочник из учебника уголовного права, забывший перевести стрелку, или шофер, в состоянии опьянения, севший за руль… Там ты ставишь себя на место преступника и говоришь: я перевел бы стрелку, я не сел бы в машину пьяный. А тут: сумел бы я представить последствия, если бы нажал, скажем, на эту красную кнопку?..
Конечно, виновата и администрация. Нельзя доверять установку неопытному человеку. Во всяком случае надо контролировать. Хотя попробуй, успей. Нажал кнопку и взрыв…
— Взрыв? — переспросил инженер.
— Да, я хотел бы осмотреть установку, где произошел взрыв.
— Пожалуйста… Только зачем же взрыв? Просто авария.
Это не первый. Все, начиная с директора, избегали говорить «взрыв». Как угодно: авария, неприятность, происшествие — только не взрыв. И вообще этот случай старались забыть. Директор, например, все время подчеркивал, что ничего страшного, жертв нет. «Материальный ущерб? — он пожал плечами. — Для такого завода как наш… По секрету: мы не стали бы предъявлять иск, если бы не бухгалтер (Валерий не знал, что на всех совещаниях, с поводом и без повода, директор возвращался к взрыву).
«Объект преступления» — установка высокотемпературного крекинга — по виду не отличалась от других. Такая же махина: металл, кирпич, трубы. «Можно подняться?» — «Конечно. Но установка работает нормально».
Все-таки он поднялся — взлетел на лифте. Походил по площадке. Ничего не увидел. Даже меньше, чем снизу. Там просматривались хоть общие контуры. Здесь какая-нибудь одна труба заслоняла все.
Зашли в операторную. Тут все как будто обычно. Но девушки в косынках сразу смолкли. Двое занялись манометром. Другие что-то старательно записывали. На вопросы отвечали коротко и сугубо официально. Даже между собой стали говорить на «вы». «Анна, дайте, пожалуйста, номограмму шестой. Нет, нет, спасибо».
Начальник установки — немолодой человек с седыми лохматыми бровями назвал себя, показал все, что требовалось, но в разговор не вмешивался. Отвечал сопровождающий.
Да, установка управляется отсюда. Эти задвижки. Сначала следует повернуть левую, потом правую. Ошибиться трудно цвета, как видите, разные. Покрашены недавно? Верно, краска немного стерлась. Есть схема, абсолютно ясная. Разумеется, висит давно — видите, бумага пожелтела. Если открыть в обратном порядке? Взрыв возможен. Нет, не обязателен. Все зависит от мгновенных параметров: концентрации, температуры, давления…
Начальник установки? Но ведь это случилось в третью смену. Да, сменный инженер. Имела ли право Таирова? Разумеется. Если инженер будет заниматься каждой мелочью, на что операторы… О причинах он судить не берется, это не входит в его компетенцию. В ближайшее время будет установлена автоматическая система контроля, исключающая ошибки.
Назиму Таирову он знает. Добросовестный оператор, хороший работник. Начальник установки кивает: правильно. Грустно вздыхает: что поделаешь, несчастье. С каждым может быть.
Валерий молчит. Ничего нового. Обо всем этом сказано в заключении. Даже задвижки он видел раньше — на эскизе. И представлял: сначала оператор поворачивает левую. Выжидает, пока температура снизится на 150 градусов. Открывает правую. Следит по приборам за повышением температуры. Закрывает обе. И все. Просто.
Правила Таирова, конечно, знала. И выполняла, надо думать, точно. Кроме одного: вместо левой задвижки вначале открыла правую. Температура сразу подскочила, произошел взрыв.
— Двинемся дальше? — вежливо спрашивает сопровождающий.
— А? Нет, нет… Вернемся.
Теперь они подходят к плакату с другой стороны. Самолет ничего, а буквы наизнанку выглядят диковато. Инженер, кажется, немного разочарован. Чего он собственно ждал: хитроумных вопросов, подвоха? Прощаясь, они смотрят друг на друга и улыбаются: ровесники, вчерашние студенты, специалисты…
* * *
Секретарь директора кивнула Валерию, как старому знакомому.
— Открыть?
— Пожалуйста.
Провела его в комнату (письменный стол с зеленоватым стеклом, чернильница, счеты; на стенах диаграммы: что — то поднимается, что — то падает).
— Располагайтесь, — сказала она. — Я ее сейчас вызову.
Стук…
— Войдите.
У нее было худое, смуглое, тонко очерченное лицо. Но это он увидел потом. Даже глаза — очень большие, очень темные — он умудрился не заметить.
— Садитесь, — сказал он суховато. И когда они сели: — Моя фамилия Крымов. Валерий Петрович Крымов. Мне поручили… проверить обстоятельства дела (он не хотел сразу огорошивать ее «следователем»).
— Дела?
— Да, аварии. Вам что, не сообщили, зачем вызывают?
— Нет… Не сказали.
— Вы не волнуйтесь, — сказал он бодро. — Все выяснится. Для этого мы и назначены.
— А Сурен Аркадьевич?
— Мелкумян? Он болен. Расскажите, пожалуйста, подробно, как все произошло.
Рассказывая, она смотрела в одну точку. Лицо у нее было серое, губы дрожали. Видно, не так легко пережила она взрыв. Кстати, единственная на заводе она прямо говорила «взрыв», без фокусов.
Чуда не случилось. Не было в ее рассказе ничего неожиданного, никакой ниточки. Все знакомо, даже скучновато. Левая задвижка. Правая…
— А не наоборот?
— Нет. Я сначала открыла левую. Правую после.
— А вы не забыли? Знаете, бывает…
— Нет.
— Где вы сейчас работаете?
— В диспетчерской.
— Нравится?
Она слабо улыбнулась («Уже лучше. Так сказать, лед тронулся. Лед тронулся, господа присяжные заседатели!»).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
