Я видел этот телефон несколько раз, но почему-то не придавал ему утилитарного значения, он мне казался антикварным придаткам ко всему остальному, тем более, что' был. выполнен в стиле ретро; хотя и с электронной программой. Я слушал с минуту негромкий птичий зуммер, потом снял трубку-
— Алло,— послышался уверенный мужской голос,, и, хотя я' ни разу не разговаривал по телефону с мистером Тернером, я немедленно узнал его.— Алло,— продолжил Тернер суховато,— почему вы молчите, мистер Мэйсон, обдумываете, как лучше всего меня дезинформировать и надуть?
— Здравствуйте, мистер Тернеру никак не ожидал- услышать вас и вовремя не среагировал^
— Подозрительно и непростительно для профессионала. Вы ведь профессионал, Дик, неправда ли?
Я почувствовал подвох в его словах.
— В каком смысле, мистер Тернер?
— По части скучающих, дамочек!— Тернер подловил меня и тут же громко рассмеялся.
Противная все же должность исполнителя чужой воли, не будь этого, я бы знал,, как посадить в калошу этого остроумного миллионера, но смех у Тернера был. явно' искусственный и до меня это сразу же дошло. Интересно, чем же недоволен мистер Тернер?
— Вы делаете головокружительные успехи, Дик, этого я не мог предположить.. Наша подопечная настолько прониклась чувством к вам,, что за обедом, не сдыхала вопросов и даже не глядела в мою сторону, будто меня не существует. Каким оружием вы владеете, мистер Дон Жуан, что женщина едва не лишилась чувств- после-первой, я подчеркиваю — первой встречи с вами? Да и вы, как мне кажется,, не в лучшем состоянии.
«Внимание, Дик,— приказал я себе,— это очень опасный раз-говор^ он сразу же принял зловещий оттенок, люди, вроде мистера Тернера, непредсказуемы в своей подлости и могут переиграть любую ситуацию так, как им захочется в данную минуту в соответствии со своим настроением. Его наверняка уязвило, что Элиза так быстро почувствовала ко мне влечение, хотя по его же плану это должно только радовать, приближая желанный финал. Он раздосадован и захочет сорвать злость на мне. Самое опасное, что он подозревает о моих истинных чувствах к Элизе! Откуда такая информация, неужели Мери? Вот она, цена моей несдержанности и глупости!»...
— Мистер Тернер, я чувствую в вашем голосе раздражение, я что-нибудь сделал не так?
— Все так,— перестав смеяться, нехотя ответил Тернер,— когда вы в следующий раз встречаетесь с объектом?— Он явно для моего унижения назвал Элизу «объектом», возможно вызывая меня на дерзость, но я не заглотнул такую неприкрытую наживку и ответил, будто ничего не заметил:
— Завтра, мистер Тернер, в одиннадцать.
— Где?
— Там же, где и сегодня.
— Постарайтесь впредь отвечать на мои вопросы точно и безо всяких словесных вывертов. «Там же, где и сегодня»,— спародировал он меня,— вы что думаете, Дик Мэйсон, что у меня нет других дел, как только следить за двумя влюбленными идиотами?
— Вы ошибаетесь, о любви не может быть и речи: Элиза от скуки согласилась на вторую встречу, я же не выхожу за пределы предписанного вами. И вообще, я хотел бы уточнить при личной встрече с вами все, что связано с моим вознаграждением. Мне нужны гарантии!
— Что ж,— сразу потеплел мистер Тернер,— раз ты, Дик Мэйсон («Ты» — хороший признак), уточняешь детали получения своих денег, значит все произойдет скорее, чем я наметил. Я здорово, Дик, переоценил свою ненаглядную птичку. В ближайшие дни я предоставлю тебе чек на получателя. Ты предпочитаешь Европу? В каком городе желаешь получить причитающуюся сумму?
— Да, пожалуй, в Париже. Я ни разу там не был, хотя и мечтал.
— Хорошо, пусть будет Париж. Там ты на эти деньги сможешь купить тысячу таких сученок, как твой сегодняшний объект. Окей. Дик, до встречи. Не забывай о нашем условии: если нарушишь его, мы с тобой попрощаемся навсегда.
— Я помню, мистер Тернер.
В трубке загудели сигналы отбоя. Как оперативно отреагировал Тернер на вероятное сообщение Мери о моем состоянии, которое наверняка его задело. Перед сном я позвонил Мери и попросил зайти. Она пришла и застыла вопросительным знаком у двери, не спрашивая о причине моего вызова. Я встал и подошел к ней почти вплотную:
— Мери,— сказал я как можно нежнее, стараясь улыбкой еще больше подчеркнуть желание примириться с ней,— я был сегодня очень неправ с вами. Забудьте об этом, я никогда не позволю больше подобного тона. Я жалею о случившемся.
— Дик, я уже забыла...— сказав это, Мери немедленно улыбнулась и стала прежней, милой и славной, ее мучило состояние униженности, теперь же, когда я сознался в дурном поступке и попросил по сути дела прощения, все случившееся казалось ей далеким и не реальным.— Спокойной ночи, Мери, надеюсь, что у нас с вами в будущем все будет прекрасно...
— Дик, вы говорите правду? У нас обоих?
— Конечно, а почему бы нет?
— Спасибо...— я не знаю, как Мери истолковала мои слова, только она тут же подошла ко мне, привстала на цыпочки и поцеловала в подбородок, потом быстро вышла из комнаты.
Слава богу, что с ней наладились прежние отношения. Мне очень хотелось сегодня же услышать от нее откровенные признания о той роли, которую отвел ей Тернер во всей этой истории, но побоялся торопить события.
Утром, наспех позавтракав, я уже в девять выехал за город. Спешить, собственно говоря, было некуда, ехать на встречу с Элизой — рано, впереди в запасе был как минимум час. но я сдерживал себя, чтобы не прибыть на свидание раньше времени, и в то же время мне не терпелось ее скорее увидеть, услышать голос, взять за руку и послать ко всем чертям мистера Тернера. Тем не менее, я знал, что не сделаю ничего такого, что противоречило бы указаниям хозяина. Ведь Тернер оплатил мои услуги наперед, частично, правда, но собака, получая свою миску похлебки и надеясь на кость, обязана лаять на всех прохожих и кусать, если прикажут. Я — та же собака, и если выйду из под контроля Тернера, то он немедленно одернет меня и даст палкой по носу.
И все-таки, так хотелось поскорее увидеть Элизу. Если бы у электронно-вычислительных машин была человеческая душа, они бы сразу вышли из строя под грузом собственных противоречий. А человек не ломается, потому что выработал защитную возможность «не заметить» собственной подлости или оправдать ее. Стонет, мается, тревожится, клянет весь белый свет, а не ломается. Не все, конечно, некоторые стреляются или вешаются и то не от угрызений совести, а когда их загонят, что называется, в угол. А вдруг Элиза, когда я выполню указания Тернера и лишу ее теперешней обеспеченной жизни, к тому же ей намекнут, какую роль во всем этом деле сыграл я, а сделает это Тернер, чтобы унизить ее, вдруг она тоже что-нибудь сотворит с собой? Может быть, только я навряд ли обо всем этом узнаю, я буду к тому времени сидеть на веранде парижского кафе и пить шампанское. Первое время я еще буду помнить Элизу, потом познакомлюсь с какой-нибудь женщиной, похожей на нее, и со временем забуду обо всей этой истории. Уверен, что Элиза останется в моей памяти, как стереотип женщины и все мои последующие связи будут так или иначе связаны с этим стереотипом, я стану искать во всех женщинах ее черты, походку, мне будет приятно услышать женский голос, схожий с ее голосом.
Черт побери, почему я думаю о ней, как о покойной? А может так оно и есть и встреча со мной толкнет ее к пропасти? Боже, в какую грязную историю я влип, на этот раз похуже, нежели с Гвалдмахе-ром, тогда хотя бы сохранялась иллюзия собственной порядочности: кого, по сути дела, я пытался надуть, Дугласа? Да, но эту старую лису грех было не надуть. А как лихо он раздел меня под видом чуть ли не благотворительности с его стороны: он, видите ли, не сообщил обо мне в полицию и за это отобрал все, что я заработал честным трудом. Свинья, самая обыкновенная свинья и никаких угрызений совести по отношению к тем моим действиям у меня нет. А теперь... И все равно, я должен обеспечить себе будущее и не проворонить сто тысяч. Вряд ли судьба подбросит мне еще раз под подушку, как в рождественскую ночь, такой подарок. На эти деньги можно купить все, что хочешь, за такие деньги люди идут на любые преступления, а я беспокоюсь о судьбе женщины, которую еще позавчера и в глаза не видел, только на фотографии. Чушь и ничего более...
