Как всегда в наших южных краях, темнота упала внезапно и быстро. Олег принес зажженную керосиновую лампу, около которой сразу закружились ночные мотыльки. Все уже подустали и лениво болтали, сидя вокруг стола. Во время одной из пауз в разговоре магнитофон щелчком оповестил, что кассета закончилась. С минуту стояла полная тишина, только стрекотал кто-то в огороде. Я прислонилась к Олегу, чувствуя приятную тяжесть руки, обнимавшей меня за плечи.
— Тихий ангел пролетел, — сказала Алена.
— Юрка, чего сидишь, поставь музон повеселее, — потребовала Виолетта.
— Подожди, — остановил Юрика Олег. — Я сейчас.
Он зашел в дом и вернулся с гитарой.
— Спой, Вовчик.
— Не хочется, — покачал тот головой.
— Ну, будь другом, спой, — настойчиво попросил Олег.
Вовик взял гитару, пробежал пальцами по струнам, чуть подкрутил колки, снова тронул струны и негромко запел:
То не вечер, то не вечер,
Мне малым-мало спалось,
Мне малым-мало спалось,
Ой, да во сне привиделось…
Я очень люблю эту печальную старую песню. Есть в ней что-то такое, от чего у меня странно щемит сердце. Или это генетическая память от казачьих предков по маминой линии? Незаметно для себя я стала подпевать и ничуть не удивилась, услышав, как присоединяются остальные. Сидя в очерченном мерцающим светом круге, мы пели для себя, для души, и нам было тепло.
Виолетта, единственная из нас молчавшая, грубо нарушила настроение.
— Нашел чего петь — русские народные, — презрительно пробурчала она.
— Ну, извини. Репертуар Меладзе не исполняю, — отрезал Вовик.
— А что-нибудь свое давай? — просительно сказал Юрик. — Про зимнюю ночь, а? Или про острова.
— Нет, ребята, не сегодня, — решительно отказался Вовик и положил гитару.
— Володя, ты стихи пишешь? — спросила я.
Он сделал небрежный жест рукой:
— Так, рифмую понемногу.
— А может, все-таки споешь? — робко попросила я. — Честно говоря, хочется послушать.
Вовик слегка улыбнулся.
— Хорошо, уговорила. Только не ругайся, что песенка грустная, сама напросилась.
Что случилось со мной,
Стал я сам не свой,
А рядом с тобой —
лучший друг мой.
Он почти мне как брат,
Ну, кто виноват,
Что раньше, чем я,
он встретил тебя?
Где ты раньше была,
Где раньше был я,
Как я жил без тебя,
нежная?
Я тебя бы обнял,
И тебя бы украл,
Но ты не моя,
милая!
Он так счастлив с тобой,
Лучший друг мой,
А я сам не свой
и словно больной.
Что мне делать, скажи,
И как дальше жить?
Ведь ты для меня —
лучшая!?
Вовик неожиданно резко прижал струны ладонью, оборвав мелодию, и сказал излишне весело:
— Все, хватит грусть-тоску наводить. Сейчас что-нибудь забавное вспомню…
— А я тоже недавно стих сочинила, могу прочитать, — снова влезла Виолетта и, не дожидаясь нашего согласия, затараторила:
Я мечтаю пташкой быть,
Собирать с цветов нектар
И хочу тебя любить
Ощущая в сердце жар.
Чтоб как роза на лугу
Расцвела наша любовь,
Без тебя жить не могу,
Я страдаю вновь и вновь
Приходи ко мне скорей
И руками обними,
Я люблю тебя сильней
В эти солнечные дни.
Юрик бестактно фыркнул, Света выразительно закатила глаза к небу, а Саня зааплодировал:
— Супер, просто супер! Особенно начало. Так и представляю тебя масюсенькой колибри…
— Почему колибри?
— Потому, деточка, что из всех пташек только они собирают с цветов нектар.
— Олька, теперь ты, — неожиданно потребовала Алена.
Я поморщилась. Стихи я пишу редко и отношусь к ним крайне критически. Да и незачем превращать вечеринку в соревнование двух плохих рифмотвориц.
— Давай-давай, читай, — почему-то сердито сказала Алена. — Мое любимое, "На тему Горация".
Я поняла, что она не отстанет, и, обреченно глядя на пламя лампы, стала читать:
Я памятник хочу воздвигнуть в Вашем сердце
Из легкой болтовни, случайной встречи рук,
Привычки на плечо Ваше легонько опереться
И вздоха, когда Вы уходите, мой друг.
Как мысль — неощутим, невидим, невесом…
Я обещаю Вам — пока я буду рядом,
Его Вы не заметите, не вспомните о нем
И я не намекну ни голосом, ни взглядом.
Когда же неизбежно жизнь нас разведет,
Я в Вашей памяти всегда незримо буду.
Мой хрупкий памятник вовек не упадет,
Вы не забудете меня, я Вас не позабуду.
И мне ни лет, ни расстояний груз не страшен —
Я памятник себе воздвигла в сердце Вашем.
Я замолчала, стыдливо отведя взгляд.
— А что, неплохо, — удивленно сказал Вовик. — Даже не ожидал, уж прости за откровенность.
— Красиво, — одобрила и Света. — Только я не поняла, при чем тут Гораций?
— "Я памятник себе воздвиг нерукотворный…" в школе учила? Так вот, и пушкинское стихотворение, и до него державинское написаны на тему стихотворения римского поэта Горация, — объяснил Вовик.
— Державин, Пушкин и Серова. Как в "Золотом теленке": Гомер, Мильтон и Паниковский, — кокетливо улыбнулась я. Было чертовски приятно, что не обхихикали, даже щеки запылали. Люблю, грешница, когда меня хвалят. И Олег смотрит с интересом…
— Ой, какие вы тут все образованные, сил нет, — скривилась Виолетта. — Стихи должны быть простые, чтобы нормальные люди без словаря понимали.
— Не все же люди простые как амебы! — рявкнул Вовик. — Витка, заткнись, когда говорят о том, в чем ты не фига не смыслишь!
— Вовик, не кипятись, — успокаивающе заговорил Саня, а Виолетта непонимающе захлопала густокрашеными ресницами.
— Да задолбала она меня своей простотой! — почти кричал Вовик, не обращая внимания на попытки Сани его утихомирить. — Что за гадство, попадаются все время такие дуры! Олег вот счастливый, повезло…
— Ну, все, проехали, — оборвал его Саня. — Ты, парень, перебрал чуток, проветриться надо. Олег, мы за домом погуляем.
— Ноги не поломайте, там разрыто, — Олег потряс пачку "Примы", но вместо сигареты высыпались только табачные крошки.
— Сиди, — сказала я. — Все равно в дом иду, заодно прихвачу курево.
Посетив нужное место, я включила на кухне свет, пошарила на шкафчике, где Олег обычно хранил запасы своей отравы, и почти сразу натолкнулась на полную пачку.
— Эй ты, умная, — сказали за моей спиной.
Я обернулась. В дверях стояла Виолетта. На хорошеньком личике была лютая злоба.
— Ты из меня дурочку не делай, — прошипела она. — Я вижу, как ты на Вовика облизываешься. Еще бы, сама только такого заморыша подцепить и смогла. А хрен тебе, Вовик мой, поняла? Мой!
