поехать. - И не забывай, он - премиум. С Премиумами ничего не случается. Кроме того его
отец работает в "Бриз". Причинять вред такому как Квинн очень рискованно.
-Но он убежал. Мы же сами видели. И тогда они открыли огонь. Почему ты врешь мне?
-Ох, Квинн очень быстрый. Он, вероятно, уже проделал полпути до Рощи Мятежников.
-Но он же не знает дороги. Как он доберется туда?
-Он найдет ее. Он так сильно переживает за тебя и потому сделает все, чтобы добраться туда.
-Нет. Он не станет. И, кроме того, он хочет кое-что от тебя, а не от меня. Он будет
беспокоиться о тебе. Но ты, наверное, и сама это заметила, или? - Беа смотрит на меня,
изучая, и я вижу, как она желает, чтобы я ей возразила.
Что я скажу: Нет, бред, я ничего не заметила. И почему он должен быть влюбленный в меня,
такая глупость.
-Он вообще не знает меня, Беа, - говорю я вместо этого. Что тоже верно. Воспоминания об
Абеле проносится в моей голове: его широкие плечи, губы готовые к улыбке, если он
поддразнивал меня. Если Квинн еще жив, я скажу ему, что он сразу должен прекратить
таращиться на меня. Но я очень хочу, чтобы кто-то снова также смотрел на меня.
-Во всяком случае, здесь мы не пройдем, - повторяю я и показываю на груды развалин.
Если бы Квинн вернулся сразу после того, как помочился, я бы сделала так, как будто я тоже
ненадолго исчезла, чтобы помочиться, на самом деле я хотела сбежать.
И даже после того как танк обстрелял нас, я все еще думаю сбежать в противоположном
направлении от Беа и Мод.
Это было бы лучше, чем объяснять Петре, почему я притащила совершенных чужаков. Но не
получилось, так как Мод висела на буксире. А теперь выглядит так, как будто они обе висят у
меня на шее
-Бессмысленно оставаться здесь, - повторяю я.
Беа все еще поднимает камни с земли и бросает их туда-сюда. И тогда внезапно она со всей
силы бьет по старому кассовому аппарату.
-Если Квинн не выживет, это твоя вина, - говорит она.
И нравится мне или нет, я должна принять это: Кровь Квинна Каффри на моих руках.
Мне понадобилось много времени, чтобы прийти в себя. Тогда я внезапно понимаю,
что погребен под кучей кирпичей. Мой рот полон грязи и пыли.
Они как-то проникли под мою дыхательную маску. Я так хочу пить, что выпил бы что угодно,
лишь бы оно было жидким.
К счастью, я могу дышать. Мой кислородный баллон не лопнул во время взрывов. Однако,
ничего не видно. Я моргаю. Не помогает. Вокруг меня беспросветная тьма.
Как-то я умудряюсь откинуть слой гальки с лица и пытаюсь сдвинуться на пару миллиметров,
хотя, каждая часть тела неистово болит.
И в самом дела пространство увеличивается. Вообще-то ощущения такие, будто огромная
бетонная плита лежит на мне.
Я снова переворачиваюсь на спину и пытаюсь, поднять плиту. Но она не сдвигается.
Хотя она спасла меня от того, чтобы меня полностью засыпало, но поймала меня в ловушку.
Из-за того что так темно я даже не могу понять как глубоко нахожусь под обломками.
Я сгибаю и разгибаю ноги, чтобы знать наверняка, что вообще их чувствую. Хотя: может
быть их правда не существуют.
В фильме я видел, как солдат во время войны потерял ноги и даже не почувствовал боли, от
нанесенного увечья.
Вместо этого он начал говорить о женщине или о чем-то в этом роде. Чем более спокойным и
расслабленным он был тем более невероятным было для него, что он потерял ноги, или
голову или другую часть своего тела. Или был мертв.
Возможно, я тоже мертв. Раньше я никогда не думал о смерти, но если бы меня заставили
описать ее, я бы представил ее именно такой: узкая, одинокая темнота.
Я надеюсь, что Беа ускользнула от них. Все-таки я видел, как она убегала вместе с Алиной и
Мод. И надеюсь, Алине тоже это удалось.
Я пытаюсь позвать Беа, но мой голос только поднимает пыль, и я начинаю кашлять. Но если я
кашляю, я жив. Или?
Я не хочу любить Квинна. Почему я не могу любить кого-то, кто ответит мне
взаимности? Почему моя жизнь не может быть размеренной и счастливой? Не хочу сутками
тосковать по Квинну!
И сейчас, когда он исчез, скучаю еще больше так, что сжимается грудь. Так сильно, что все
тело болит. Как будто оно отравлено.
Я люблю Квинна не так, как любят родителей: сладкой, но очень спокойной, не волнительной
манерой. Я люблю его так, что чувствую каждый нерв в моем теле, если мы вместе.
Если он прикасается ко мне, если по недоразумению задевает мою руку, то я чувствую боль
всюду: в животе, в затылке, между ног. Такую сильную, что вздрагиваю и прикусываю губы,
чтобы не закричать.
Но он никогда не узнает об этом, так как я слишком труслива, чтобы рассказать ему . Я боюсь
его реакции, которую он определенно сыграет, если не сможет ответить мне взаимностью.
Поэтому я лучше буду ежедневно бегать с ним рядом в надежде, что он, возможно, однажды
заинтересуется мной. Это в тысячи раз лучше, чем услышать отказ.
Разочаровано я пытаюсь отбросить мысли, что он, вероятно, именно сейчас умирает.
И разочарованно я пытаюсь стереть мысль, что, если он умирает, то думает в это время об
Алине, в то время как я думаю о нем.
Как долго я уже так лежу? Трудно следить за временем, если нет ощущения
пространства и вокруг полная темнота. Пф, только теперь боль начинает проявляться в спине
и ногах.
Я кашляю все время пока лежу и уверен, что танк давно покинул территорию. Если Беа,
Алина и Мод искали бы меня, они бы уже давно нашли меня, или?
Услышали бы они мой кашель? Вероятно, он не долетает до них, так как я покрыт десятками
тысяч кирпичей и цементными плитами. Все же, как может быть так темно?
Вполне возможно, что я просто сгнию в этой куче мусора. Что ж, если обломки когда-нибудь
разгребут, они найдут лишь кучу костей. Я пытаюсь кричать.
-Беа! - звучит скорее как шепот. - Беа! - пытаюсь я еще раз, но мой голос также обессилен как
и остальные части моего тела. Я снова кашляю и на это раз кашель вызывает достаточно
много шума, так как мои легкие, очевидно, пытаются избавиться от пыли.
Я кашляю и кашляю, переходя в паническое пыхтение. Я умру здесь. Мой кислородный
баллон закончится, в любом случае так лучше, чем очень медленно умирать от голода и
жажды.
-Беа! - кричу я. - Беа! - она должна была спрятаться, когда начались выстрелы. И теперь она
либо погребена как и я, или ищет меня. Или же она мертва. Однако, она вряд ли уйдет, не
найдя меня. Или?
-Беа? - я задыхаюсь и кашляю.
-Беа?
Снова и снова я вынуждена убеждать себя, что голоса, которые слышу, только эхо
наших собственных, которые отражаются от стен в тоннеле.
То, что бормотание вокруг нас, наше собственное. И, когда слышу крики Квинна о помощи, я
вынуждена напомнить себе, что мы в тридцати метрах под землей, и мы не смогли бы
услышать его, даже если бы он кричал.
Но я не могу выкинуть мысль из головы, что Квинн в беде. Что, если он действительно
кричит? Что, если как раз сейчас он умирает?
Я замечаю, что Алина наблюдает, как я вытираю глаза и нос о рукав. Время от времени она
спрашивает меня, как дела. Иногда проводит рукой по спине и сжимает мою руку.
-С ним все будет в порядке, вот увидишь, - заверяет она через некоторое время, и хоть я и не
противоречу ей, она повторяет еще раз. - С ним все будет в порядке.
Бедная Мод твердо убеждена в том, что духи мертвецов продолжают жить в туннелях. Она
чувствует, как они шныряют вокруг.
-Ты серьезно? - тявкает Алина. - Может быть не стоило их убивать? - Мод с трудом бредет
вдоль путей, по которым мы следуем, держась около промерзших подземных труб. На полу
коричневая вода, которую мы переходим вброд.
В большинстве мест воды по щиколотку, так что несмотря на сапоги наши ноги уже скоро
замерзают.
У Мод, видимо, имеется потребность в том, чтобы рассказывать нам о людях, которых она
"освободила".
-Мне нужно признаться кое в чем, - говорит она, но Алина не обращает внимания.
-Эй, старуха, поэкономь свой воздух для дыхания. Никто не хочет слушать твои истории.
Алина права. И у меня нет настроения, узнавать что-то о людях, которые сами пошли на
смерть.
Я не хочу знать об ее отчаянии. Мне нужна надежда. Что у нас остается еще кроме надежды?
Наконец, мы добираемся до следующей станции.
-Где мы? - спрашивает Мод.
Я освещаю фонарем вокруг, чтобы оценить обстановку. Серые стены, но еще можно
рассмотреть буквы в большом красном кругу "Аллея Тоттинган"
Мод рассматривает испорченную вывеску и стонет. Наверное, тоже станция смерти. Между
тем Алина ушла далеко вперед.
