этой дороге наш папа водил на тепловозе передачу – так назывался пригородный поезд Чернышевск-Букачача. Дорога строилась в 30-е годы репрессированными, многие из которых были кулаками. Иногда заключенные сбегали и по ночам заходили в деревни. Наша мама рассказывала, что иногда и к ним проникали домой сбежавшие. Обычно они заходили в сени, где были продукты. Что интересно, они не забирали все – всегда не больше трети запасов. Редко кто из крестьян докладывал о краже, обычно все молчали. Дедушка говорил детям: «Ну взяли, видно, не сладко им, а мы не обеднеем».
Мы с дядей Петей бросали гольянов в котелок. И вот через пару часов все уже сидели за столом, на котором стояла бутылочка водки, три рюмки, жареные гольяны, овощи, котлеты с картошкой и булочки.
После обеда бродили по окрестностям, фотографировались и ждали вечер, свою передачу. Дома прощались с тетей Леной, целуя ее мягкое морщинистое лицо. Она вытирала платком слезы и махала маленькой ручкой…
II
Пришел август. Заканчивалась моя географическая близость с малой родиной. Все-таки Томск находился далековато – в двух с лишним тысячах километрах. Но я уже стремился к новому и неизвестному.
Билет взяли на поезд, который уходил в 03:30 утра. Папа вечером ушел на ночную смену, а мама весь вечер плакала, провожала меня… Утром мама проспала, наверное, первый раз в жизни! Проснулась в 03:10.
От дома до станции идти 20–25 минут хорошим шагом. Учтите, что надо было пройти виадук. Не знаю почему, но мы вдвоем остались: мама не стала будить сестер или их не было. Мы побежали с чемоданом и сумками. Мама страдала астмой, всегда ходила с баллончиком, а тут пришлось бежать…
Когда я смотрю фильм «Вокзал для двоих», не могу сдержать слов. Маме бег дался страшнее… Когда мы подбежали к виадуку, я понял, что мы не успеваем, осталось пять минут, поэтому мы решили идти через пути. Я просил маму остаться, но она не слушала. Через первый состав мы пролезли, а под вторым составом ей стало плохо. Бросив чемодан, я вернулся под вагоны. Она лежала и не могла найти баллончик. Кое-как нашли, впрыснули зелье, и она полезла дальше. А впереди было еще шесть составов… Когда вылезли на перрон, где стоял наш поезд, то увидели, что все вагоны закрыты. Мама села на перрон и закричала: «Беги вдоль вагонов». Я взял все сумки и побежал. Только в предпоследнем вагоне стояла проводница с флажком. Она открыла дверь, и я залез в поезд, а мама сидела на перроне, далеко, и я не знал, что с ней…
Так и уехал. Всю свою жизнь я буду вспоминать сидящую в темноте и неизвестности маму… Я все думаю: почему мы не остались дома, почему?
Тогда я уснул только под утро, а неизвестность мучила меня еще трое суток. Только через трое суток я услышал голос мамы…
III
Томск встретил меня хорошо. Он отличался от Читы. Сибирские Афины – такое название имело основание. На душу населения по числу студентов и ученных Томск или первый, или второй в стране.
Я поступил в ТУСУР на самую сложную и престижную специальность «Радиоэлектронные системы». На этой специальности было всего две группы: наша 22—1 и 22—2. Наша группа состояла в основном из иногородних студентов. Жили мы, приезжие, в девятиэтажном общежитие № 6 на Южной площади. Комнаты были рассчитаны на четырех человек. Со мной в одну комнату попали Володя Семенчуков, Гена Макаров и Вовка Сенотрусов.
Двое – курящие, двое – некурящие, мы с Сенотрусовым. Сразу договорились, что в комнате не курим. В этом вопросе я был жестким противником курения.
Все ребята были интересные, а Гена еще и талантище. Но жизнь его сложилась не по тому сценарию, не реализовал он и малой части своего потенциала. Всегда, вспоминая его, жалею, что не отошел в сторону от будущей своей жены: с ней, может, он и реализовался бы.
Семенчуков был веселый рубаха-парень, душа компании. Сенотрусов, мой земляк, с Нижнего Цасучея, почти с родины Чингисхана, был самым правильным и стабильным.
Семенчуков и Макаров хорошо играли в шахматы. Манера игры Семенчукова и моя совпадали: мы любили комбинации, многовариантность и большое количество фигур на доске. В эндшпиле, где нужно было терпеливо, просчитывая разные варианты, нудно идти к победе, не на белом коне с шашкой наголо, а с остатками былой роскоши в виде пешек, мы терпели фиаско от Гены.
Отмечу, что большинство в нашей группе играли в шахматы на хорошем уровне – от второго до первого разряда. Когда Самуил Флор, международный гроссмейстер, проводил сеанс одновременной игры, из 30 человек 10 было из нашей группы. Это было, когда мы учились на первом или втором курсе!
В том сеансе я сломал все стереотипы и пошел в атаку от своего короля и к эндшпилю имел лишнюю фигуру в виде коня, но умудрился сыграть вничью… Эндшпиль я не уважал, а он отвечал взаимностью.
Сам Флор пожал мне руку: «Я ведь должен был проиграть, но вы оказались великодушны!»
Еще все умели играть в карты, в основном играли в подкидного дурака. Проводили соревнования. Чтобы вы поняли, на каком уровне были игроки, я приведу в пример одну игру. Играли трое на трое, все карты на руках. Так вот, одна партия длилась 25 минут! Одними из лучших в игре были Семенчуков, Роман Кремень и я. Жаль, не помню всех игроков той партии, но мы втроем в ней участвовали точно.
Если за время учебы в техникуме я играл в основном с дядей Сережей Фроловым у него дома, то здесь баталии были вечными, до четвертого курса, до того времени, пока мы были свободны и беспечны. Это уже потом у нас появились семьи.
Мы с Семенчуковым были очень контактные, к первому занятию перезнакомились со всеми. Группа состояла из 30 человек, из них четверо – женщины. Великолепная четверка!
В параллельной группе было две девушки и одна из них – Ольга Ершова.
Нам предстояло учиться пять лет и восемь месяцев. Все выпускники в основном уходили работать на оборонные предприятия, поэтому и стипендию нам платили на 10 рублей больше, чем другим – целых 45 рублей.
Кроме бывших школьников и меня, было два рабфаковца после армии – Володя Бесхлебный и Родичев, а также несостоявшийся офицер Витя Гончаров – боксер, настоящий мужик, с которым хоть в разведку, хоть к врагу, хоть к женщинам.
И вот первый сбор нашей группы. Куратор предлагает партийного Володю Бесхлебного
