Помимо этого, важными при рассмотрении данной проблемы являются статьи 21 и 29 Конвенции. Первая обязывает государства обеспечивать при усыновлении детей из другой страны нормы, принятые в отношении усыновления внутри страны. Вторая говорит о том, что государства обязаны гарантировать целостное образование усыновленных детей, которое будет ориентировано на «воспитание уважения к родителям ребенка, его культурной самобытности, языку и ценностям, к национальным ценностям страны, в которой ребенок проживает, страны его происхождения и к цивилизациям, отличным от его собственной». То есть защищены должны быть и «широта взглядов», и традиционные ценности, если они разделяются в стране происхождения.
Таким образом, можно заключить, что российская власть имеет полное право на международно-правовом уровне защищать исконно российские традиции. На них обратил внимание и Владимир Путин в ежегодном послании Федеральному собранию, говоря о нашем многовековом опыте, великой истории и культуре, а «не так называемой толерантности, бесполой и бесплодной».
Возможен ли Бог в мире страдания
На вопросы «Эксперта» отвечает епископ Орехово-Зуевский Пантелеимон (Шатов), председатель Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению РПЦ. Разговор о благотворительности вывел нас на очень острую тему
section class="box-today"
Сюжеты
Религия:
Приговоренные к смерти
Религия появилась только в Новое время
/section section class="tags"
Теги
Религия
/section
Многие говорят: «Ну и где же ваш Бог, когда в мире есть Беслан, торнадо, которые уносят тысячи жизней, есть страшные болезни, когда дети рождаются уродами, когда несправедливость везде? Где ваш Бог? Или его нет, или он — зло, раз допускает такие муки».
Я не знаю, как отвечают на этот вопрос иудеи, мусульмане, я знаю, что путь, например, буддистов — избежать страданий, уйти от них.
Христианство предлагает другой путь — принятие страданий, понимание их смысла, сочувствие, соучастие.
figure class="banner-right"
figcaption class="cutline" Реклама /figcaption /figure
Только во Христе ты получаешь ответ на вопрос, почему одни люди страдают, а другие нет. Потому что меня, скажем, очень мучило: что происходит в мире? что за жеребьевка такая? это случайный выбор или действительно каждый страдающий в чем-то грешен? или его родители? Я знаю, что это не так, — по моему опыту, по житиям святых, даже по Евангелию, когда Христу встречается слепорожденный и ученики спрашивают: что подумать об этом слепом? Сказать, что он согрешил, нельзя — он слепым родился. Не за грехи ли родителей он страдает? И слышат в ответ: «Не согрешил ни он, ни родители его».
Ну а что же тогда? Христианство на это отвечает так: Господь пришел на землю, чтобы разделить страдания людей, и христианские святые не отгораживались от чужого страдания, не стремились уйти от него, как Будда, и каждый здоровый человек тоже призван соучаствовать в этом страдании.
Многие богатые люди устраивают себе отдельный островок в этом море страданий и живут там счастливо за стеной — с деньгами, охраной, ездят на спецмашинах, летают спецрейсами, везде у них вип-зоны. Христианин же, мне кажется, понимает, что страдание есть следствие греха во всем человечестве, и если ты не болен, если ты не страдаешь, то не потому, что ты такой везунчик, а потому что Бог тебя призывает к соучастию в страдании других. Ты должен быть глазами для слепого, ушами для глухого, ногами для хромого, ты должен быть помощником инвалидам, людям, которые сами не могут двигаться, чтобы в этом единстве являлась любовь.
И если ты это понимаешь, тогда вопрос, почему в мире есть страдания, перестает тебя волновать. Потому что если человека окружает любовь, он уже не так страдает. И больному ребенку, если у него есть родители, которые его любят, которые окружают его заботой, легче освоиться со своей инвалидностью.
Часто человек, ухаживающий за больным, больше страдает, чем его подопечный. И если рассматривать человечество как единый организм, как предлагает христианство, если мы все — один всечеловек и во Христе имеем радость общения с Богом, мы можем преодолеть все наши скорби и трудности, можем получить прощение грехов, и тогда отходит на второй план, кто именно страдает — ты или другой. Нет этого мучительного вопроса: почему же так? почему кому-то одно, а кому-то другое?
— Но ведь те богатые, которые, живя в своих изолированных оазисах, щедро финансируют благотворительность, сами к чужому страданию не прикасаются.
— Нет, я думаю, прикасаются. В евангельской притче о богаче и нищем Лазаре, который лежал у его ворот, богач был осужден не за то, что был богат, а за то, что Лазарю ничем не помог и даже крошки ему не дал со своего стола. И трудно богатому войти в Царство Небесное именно потому, что мы все призваны делиться с другими, мы все призваны жить для других, и просто жить для себя ты не можешь.
— Когда-то в России богатые семьи занимались благотворительностью из поколения в поколение и видели оправдание своего богатства в том, что использовали его для служения Богу и ближнему. Но сейчас само слово «служение» вызывает вопрос: кому? И ответ для многих не очевиден. С другой стороны, благотворительность в мире, полном агрессии и лжи, требует организации, непрерывной упорядоченной работы на всех уровнях. И чтобы этим заниматься, человек должен четко знать, зачем ему это.
— У нас государство до сих пор сохраняет монополию на социальное служение, поэтому оно у нас практически не развивается. У человека, как правило, нет выбора, где получить помощь — в госучреждении или в НКО. И если так будет продолжаться, мы никогда не достигнем уровня больниц, домов престарелых и хосписов Европы или, скажем, Америки. Потому что этим должно заниматься все-таки общество.
Казалось бы, хорошо — у нас самые большие дома-интернаты, но иностранцы смотрят на нас с ужасом, когда слышат, что в доме-интернате живет пятьсот-шестьсот человек: там же превращаешься в деталь какой-то машины, в винтик. С другой стороны, о тебе заботятся, тебя кормят, тебе стирают, и на это тратятся огромные средства: у нас в Москве это больше ста тысяч в месяц на ребенка в детском доме для инвалидов.
Ситуация странная. Мы все поворачиваемся лицом к общественной благотворительности, к тому, что делает Церковь, и все никак не повернемся. Хотя если дать обществу возможность взять это в свои руки, то и протестов и каких-то негативных явлений было бы у нас меньше, потому что многие люди нашли бы свое дело, смогли бы являть свою любовь, свою заботу. Но, конечно, нужно, чтобы этим занимались не только «низы», но и «верхи», ведь у нас когда-то самыми активными благотворителями были не крестьяне, не рабочие, а дворяне…
— …императорский дом…
— Императорский дом. А у нас создаются общественные советы, попечительские советы, но это на бумаге — они же не действуют, у них нет никаких прав, они не могут снять директора, не могут ночью прийти проверить детский дом или больницу. А ведь больница днем и больница ночью — две разные больницы. И детский дом днем или когда в него пришла комиссия и детский дом ночью — два разных детских дома. Конечно, можно везде поставить видеокамеры, чтобы понять, что там происходит, может, когда-то это и сделают, но ситуация мало изменится.
Но самое главное — это то, что наш народ, который раньше называли богоносцем, стал толпой разрозненных личностей, и у каждой своя вера. Например, человек не признает ни одной из религий, но верит в какое-то абстрактное божество. И что с этой верой делать? Ну хорошо, я знаю, что «там что-то такое есть», но как с ним дальше-то общаться? Не общаться? Просто бояться и ждать встречи с ним или что? Или надеяться, что оно доброе и все тебе простит, что бы ты ни сделал? Вот это главная причина, главная беда.
У нас же в храмы по воскресеньям ходит ничтожно малое число людей. А для большинства «я православный» означает просто «я крещеный», «я русский», «я не мусульманин», но это все слова, за которыми ничего нет.
Я бываю в школах. Спрашиваю у девочек в десятом классе, что такое целомудрие, — они не знают, они не слышали этого слова. Спрашиваю, что такое кротость, — эта добродетель неизвестна современным людям. «Кто смел, тот два съел». Что там еще? «Нахальство — второе счастье», «для себя любимого». Вот это они знают, они этим живут. Это везде написано, об этом везде говорят. А то, что было существом жизни русского народа, уничтожается, этого уже нет.
Люди пока еще боятся, но в конце концов и этот страх может исчезнуть. И будет как в Аргентине, где оголтелые полуголые тетки штурмуют католический храм, а мужчины со слезами на глазах его защищают. И мы тоже к этому можем прийти, если не будет положено духовно-нравственное основание жизни народа.
