парящую над ним…
Предавшись воспоминаниям и глядя из окна вниз на пустынную площадь, София почувствовала озноб. Она поплотнее закуталась в шаль. Услышав звук шагов по ступеням, она повернулась и увидела мажордома с подсвечником в руке.
— Прошу прощения, миледи, я только что получил известие с кухни. Там с черного хода пришел солдат, посланный в наряд. Он спрашивает, может ли он поговорить с вами.
— Конечно.
София взяла свечу и последовала за ним вниз. Это мог быть последний знак внимания от принца. Или сообщение от Эллвуда. Или королевская гвардия послала солдат назад, чтобы совершить последний обход Бедфордской площади.
Спустившись по лестнице, она увидела, кто стоял в холле внизу.
Это был Десерней.
На мгновение ей показалось, что она видит привидение, проникшее сквозь запертые на засов двери, чтобы преследовать ее. Жак тем временем резким движением головы отбросил влажные волосы со лба и встретился с ней взглядом. София неуверенно сделала три шага вниз по ступенькам и вспомнила о приговоре, который он получил.
Лоуренс спустился к основанию лестницы и посмотрел на нее вопросительно. София остановилась несколькими ступеньками выше, одной рукой держась за перила, но глаза ее были по-прежнему прикованы к Десернею, а сердце бешено забилось. На Десернее была все та же изношенная форма, но ни головного убора, ни оружия, и все же в нем по-прежнему можно было распознать храброго стрелка.
Лицо его было бледно, что можно было заметить даже при скудном свете свечей и лампы с защитным стеклом, поставленной на пол с другой стороны холла. Казалось, что его колотит дрожь, но его взгляд оставался твердым, а глаза под темными бровями сверкали, как блики на воде в лунную ночь.
София прервала затянувшуюся паузу:
— Как вы здесь оказались?
— Я пришел пешком, — сказал он со смущенной улыбкой.
— Боже Всемогущий! — София подошла ближе и обратилась к мажордому: — Лоуренс, будьте так любезны, поставьте лампу в приемной. — Она была немного испугана неожиданностью ситуации, в которой оказалась, но ею владело отчаянное желание подойти к Жаку совсем близко, как будто он был кем-то, с кем она была связана в течение бессчетного количества времени. Она сделала ему знак последовать за ней.
— Сюда, пожалуйста, месье.
Жак молча повиновался. София попросила мажордома принести немного бренди.
Десерней покачал головой:
— Благодарю вас, не стоит беспокоиться, мадам. Я не смогу остаться надолго у вас. — Но его полный решимости взгляд опровергал это тихое замечание.
София отослала мажордома и со свечой в дрожащей руке вошла в комнату. Поставив подсвечник на узкий столик, она повернулась к Десернею. В мягком свете свечи его мужественное лицо и атлетическая фигура в форме, изношенной путешествиями, произвели на Софию еще более сильное впечатление.
В ее голове теснились вопросы, которых она не могла задать. «Что они с тобой сделали? Избили тебя до полусмерти, а затем выбросили вон! Как ты можешь все еще носить эту одежду?» Но надо же было говорить хоть что-нибудь.
— Почему вы здесь?
Он выпрямился, как будто собирался стать по стойке «смирно».
— Мадам, позвольте мне выразить вам свою бесконечную признательность.
— За что?
— Я говорю о письме. Вы спасли мне жизнь. — Жак снова отбросил волосы со лба и с усилием выпрямил спину. Он стоял, глядя на нее сверху вниз с каким-то диким удивлением, что заставило ее задаться вопросом, знал ли он в действительности, где находится. И что он делал в течение последних, наполненных болью часов? Он повторил еще раз:
— Вы спасли мне жизнь.
София никогда прежде не находилась так близко от него, но этого все равно было недостаточно. У нее было неодолимое желание сократить и это расстояние, ощупать его, но не глазами, а руками. Если она прикоснется пальцами к его виску, она сможет почувствовать, как пульсирует его кровь, а если обнимет его, то узнает, были ли пятна на спине и плечах его мундира следами дождя, или то была кровь, когда его били плетками.
Жак дрожал, будто она уже прикоснулась к нему. Он спросил:
— Кто написал письмо, вы или адмирал Меткалф?
Это удивило Софию. Конечно, он мог считать письмо символом, обещанием. Притязанием. Она вздрогнула, посмотрела в сторону и произнесла слова быстро, не думая.
— Мой отец и я были обеспокоены и хотели, чтобы справедливость восторжествовала.
Она больше не могла смотреть на него.
Десерней произнес тихо, почти шепотом:
— Пожалуйста, поблагодарите также и адмирала.
София машинально ответила:
— Он наверху.
И сразу же ее озарило, что она должна была позвать своего отца, вместо того, чтобы одной принимать обычного солдата в слабо освещенной комнате, да еще в такое время. Грубого, обесчещенного вражеского солдата, кроме того, французского изменника.
Десерней издал странный звук, похожий на стон, и она быстро посмотрела ему в лицо. Его полуоткрытые губы побелели, а веки задрожали — казалось, он готов был упасть без сознания.
— Немедленно садитесь! — София обхватила его за талию руками и приготовилась принять на себя его вес. Десерней пошатнулся и почти уже упал на нее. София поддерживала его из последних сил, но все-таки смогла усадить его на стул.
Жак полусидел, завалившись на одну сторону, одна рука его касалась пола, а голова свесилась к плечу. София опустилась рядом с ним, положила упавшую руку ему на колено и потрогала лоб — он был в холодной испарине. Затем она коснулась его спины, а когда отняла руки, они были липкими от крови.
— О Господи, какой ужас!
Она позвала мажордома, и когда он появился в дверях, велела ему принести воду и бренди.
Десерней приходил в себя. Пытаясь подняться, Жак одной рукой опирался на спинку стула. Но он был настолько слаб, что эти попытки не увенчались успехом.
— Как я могу помочь вам? — София боялась, что он упадет снова. Схватив свечу, она поставила ее на маленький столик рядом с ним, затем, вытерев руки кончиком шали, провела рукой по густым волосам, которые свисали ему на глаза, и убрала их назад; другой рукой она коснулась его лица. Постепенно бледность уходила, его губы порозовели, холодные щеки потеплели. Даже в этом беспомощном состоянии мужество не покинуло его. София любовалась породистой красотой этого мужчины, покорившего ее с самой первой их встречи. Теперь, когда она, наконец, касалась его лица и волос, она едва могла устоять, чтобы провести пальцем по благородному излому его бровей. Ей хотелось ласкать его тяжелые веки, целовать его полуоткрытые губы. Когда Лоуренс с графином воды, стаканом и бутылкой бренди вернулся, он в изумлении замер у двери. София отстранилась от
