По пути он воспользовался случаем и завернул на площадь Карла Маркса. Сюда со всего города везли, несли и вели раненых. Площадь превратилась в полевой госпиталь. Под деревьями стояли большие палатки с окнами, Между ними бегали врачи и медицинские сестры в белых халатах. Ухаживать за ранеными помогали школьницы и домашние хозяйки. Здесь пахло хлороформом, иодом, камфарой. Ветер вместе с опавшими листьями гнал по земле клочья ваты, обрывки марли.
Ашир уже приходил сюда, надеясь отыскать Светлану, но никаких следов ее не обнаружил. А сейчас из садика ему послышался ее голос.
Он перепрыгнул через пустые носилки и, натыкаясь на стоявшую прямо на земле посуду, плутая между койками и скамейками, обежал весь садик.
Нет! Ни одной девушки, даже похожей на Светлану!..
Ашир уже совсем было собрался уйти, по заметил возле крайней палатки безмолвно стоящую толпу.
— Профессор из Тбилиси оперирует, — переговаривались между собой две женщины в халатах. — Уже восемнадцатая операция у него сегодня.
Ашир подбежал к палатке.
— Кого оперируют?
— Тише!..
Женщина в халате приложила палец к губам.
— Скажите, — настаивал он.
— Девушку. Очень сложная операция.
— Какая девушка?
— Тише…
— Скажите, кто она? — Он взял женщину за руку и умоляюще прошептал: — Какая она, откуда ее привезли?
— Девушка как девушка… С длинными косами. Откуда — не знаю! Да что с тобой, ты тоже ранен?
Ашир забегал с другого конца и заглянул в палатку.
Врач с завязанным марлей ртом снимал перчатки. Больная лежала уже на носилках под белым покрывалом. Он успел заметить только пожелтевшую, бескровную руку. Девушку вынесли из палатки и положили на машину.
— Куда, куда ее увозят? — крикнул Ашир.
— На аэродром, — ответил кто-то.
Ашир бросился за машиной. Он бежал почти через весь город.
«Она, Светлана… ее рука», — одолевала его неотступная мысль.
Самолеты с ранеными отходили через каждые пять минут. Когда он прибежал на аэродром, самолет с девушкой уже улетел. На старт выруливала очередная машина.
«А может быть, это была и не она?»
Он так и не узнал…
С аэродрома он поспешил обратно, снова обошел всю площадь, заглянул в каждую палатку, надоедая врачам и сестрам своими расспросами.
— Не огорчайся, сынок, — сочувственно сказала ему седая женщина. — Отыщется.
Он и верил, и не верил…
Анны Сергеевны во дворе не оказалось. По соседству жила семья железнодорожника Мередовар Ашир решил зайти к Мередовым и поразился, увидев в саду заново построенный домик, примыкающий к остаткам кирпичной стены. Он был сколочен на скорую руку — с одним окном, вместо крыши на жердочках висела кошма. Из кирпичной стены торчала железная труба, и оттуда уже валил дым.
Неказистое сооружение, но на первое время домик мог защищать от непогоды.
«Кто его построил, ведь Мередов в командировке?» — удивился Ашир.
Дверь в новом жилище еще не успели навесить. Ашир вытер ботинки о разостланную мокрую тряпку и шагнул через порог. На большом узорчатом ковре вместе с женой, матерью и детьми Мередова сидели Анна Сергеевна и незнакомый солдат. Они пили чай и оживленно беседовали,
— Наконец-то пришел, пропавший! — воскликнула Анна Сергеевна.
Ашир поискал глазами Сережу и с немым вопросом посмотрел на старуху. Та сразу поняла его взгляд.
— Сережу увезли в Баку.
Не утешили Ашира слова Анны Сергеевны. Он остановился у порога и опустил голову.
— Поправится… Я говорила с врачом. Опасного ничего нет, — успокаивала не только Ашира, но и себя Анна Сергеевна.
Жена Мередова стройная женщина с большими печальными глазами, налила в пиалу чаю и подала Аширу. Он опустился на ковер и взял пиалу. К нему подошла босая девочка в длинном платьице с серебряным украшением на груди. Это была маленькая Джамал, дочка железнодорожника.
— А у нас уже новый дом! — похвалилась она. — Нам его сделал дядя… — Джамал запнулась и покраснела. — Забыла, как звать…
— Дядя Вася, — подсказала ей Анна Сергеевна.
Белокурый солдат сидел, неловко поджав под себя ноги. Он пил чай и смущенно улыбался. Одна рука у него была завязана платком, на щеке запеклась кровь. Девочка забралась к нему на колени.
— Дядя — мой!
Солдат потрепал ее за косички.
— Твой, твой!
Он допил чай и встал. Мать железнодорожника, тихая старушка со сморщенными, втянутыми губами подошла к солдату, обняла его дрожащими руками, поцеловала и быстро заговорила по-туркменски.
— Благодарит вас и вашей матери желает долгой жизни, — перевел ее слова Ашир.
Старуха еще раз обняла солдата. Когда он ушел, она долго махала ему рукой с порога.
На улице против нового домика Мередовых остановилась грузовая машина.
— Получайте продукты! — крикнула из кузова женщина в белом фартуке.
Жена железнодорожника подошла к машине и положила в мешок мясо, консервы, три буханки хлеба.
— Бери еще! — настаивала женщина в белом фартуке.
— Хватит! — Жена Мередова разволновалась, по щекам у нее потекли слезы. — Спасибо! Всем ведь надо!..
— Для всех хватит, бери!
Вслед за грузовиком подъехал автобус с репродуктором на крыше. Его мгновенно окружили. Диктор включил микрофон и начал читать:
— В Ашхабад прибыла и приступила к работе правительственная комиссия по оказанию помощи городу. Партия, правительство и лично товарищ Сталин оказывают большую помощь населению Ашхабада, — громко читал диктор. — По решению союзного правительства отпущены средства для выдачи единовременного пособия особо пострадавшим и для организации бесплатного питания. Для оказания неотложной помощи населению города Ашхабада выделены продукты — мука, крупа, мясные, овощные и фруктовые консервы и другие продукты.
Диктор сделал паузу и продолжал:
— Для неотложного восстановления жилищ в Ашхабад отгружены сборные дома, лес, фанера и толь, пиломатериалы, кровельное железо, гвозди. В распоряжение населения, оставшегося в результате землетрясения без крова, предоставлены утепленные брезентовые палатки. В распоряжение Совета Министров Туркмении из Москвы, Горького и Молотова отправлены грузовые и легковые автомобили.
Долго и горячо аплодировали собравшиеся вокруг люди. Женщина с девочкой на руках потянулась к автобусу, открыла дверцу и крикнула:
— А трясти-то нас больше не будет?
Диктор не успел выключить микрофон, и голос женщины эхом прокатился вдоль улицы. Собравшиеся притихли, ожидая ответа.
— Сейчас я вам скажу! — Голос диктора прозвучал деловито, будто землетрясения действительно находились в его ведении.
— Слушайте статью академика Наливкина, озаглавленную «Опасность землетрясения миновала!».
Затаив дыхание, слушали ашхабадцы статью ученого. Когда диктор окончил чтение, к автобусу подошел высокий старик.
— Сынок, мне теперь можно высказать свое мнение? — спросил он.
— Можно, папаша, — ответил диктор.
Старика подсадили в автобус.
— Я вот что скажу, дорогие товарищи, — послышалось из репродуктора. — Спасибо нашей большевистской партии и дорогому Иосифу Виссарионовичу Сталину за отеческую заботу. Спасибо от всех ашхабадцев! Нас не сломит горе-несчастье. — Старик откашлялся и добавил: — Правильно я говорю, товарищи?
— Правильно!
— Сердечные слова сказал!
Старик вылез из автобуса и крикнул диктору:
— На сердце полегчало, почаще приезжай, дорогой!
Ашир узнал, что Анна Сергеевна будет жить у Мередовых.
— Анна Сергеевна, поезжайте к нам в колхоз, — посоветовал Ашир. — У нас новый дом, мать с радостью примет.
— Нет, дорогой мой, Ашхабад я не брошу! — без колебания ответила старуха. — У меня дочь врачом в Ташкенте работает, сын офицер зовет к себе, да и то я к ним не собираюсь! Никуда из Ашхабада не уеду, пока он снова не отстроится. Завтра же на работу поступлю. Когда-то палатной няней была, пойду опять в свою больницу.
Старуха засучила рукава, подоткнула подол юбки, взяла поломанную табуретку и начала ее сколачивать, показывая этим, что разговор об отъезде из Ашхабада окончен. Как ни тяжело было на сердце у Ашира, он улыбнулся, глядя на нее. Вид у старухи был воинственный.
«Милая Анна Сергеевна, — подумал Ашир, — я ведь ряд, что вы останетесь вместе с нами отстраивать город!»
Аширу тоже приготовили местечко в новом домике Мередовых. Его рубаха, выстиранная Анной Сергеевной, висела над железной печкой. Он надел ее, взял топор и заторопился на завод.
— Куда опять собрался? — ворчливо проговорила Анна Сергеевна. — Отдохнул бы, на ногах едва стоишь!
— Некогда. И так задержался. Обо мне не беспокойтесь, жить я пока буду на заводе.
