— Цыц, Полкан! — властно сказал Николай.
Женщина отступила на шаг, юбки ее распустились, а голова откинулась. На лунном свету лицо было мертвенно-бледно, огромные провалы глаз и раскрытый рот скорбно темнели.
— Наталья, — медленно и хрипло произнес Николай.
Она сникла и закрылась ладонями. Николай качнулся, сразу стал выше и прямее — это он ступил на здоровую ногу.
— Наталья, — повторил он чистым и глубоким голосом. — Я… мы тебя ждали.
Наталья вся затряслась. Давно со страхом думала она о встрече с Николаем, и ей казалось, что от стыда и горечи у нее разорвется сердце. И вот это случилось так просто и так страшно, а она будто оцепенела. Николай молча тронул ее руки. Он был все такой же, ласковый, неуклюжий, затаенный, как в молодости. «Помнит меня! Помнит!» — едва не закричала Наталья. Но подумала о солдатах и мгновенно облилась испариной.
— Николя! — пробормотала она, и слезы хлынули у нее из глаз. — Беду ждите. Нынче ночью… Пронькины с дезертирами снюхались. Ох, стога ваши жечь хотят. Скот уведут. В Жилинке, слыхал, партейных порешили?
Николай отшатнулся и глухо сказал:
— Ступай к матушке. В крайний дом.
Наталья в нерешительности оглянулась на Орловку, на хутор, на плывущие облака. Летняя короткая ночь стремительно катилась к тому позднему часу, когда лошади в ночном опускают дремотные морды и даже куры на насесте не шевелятся. Явственно представилось, как в этот глухой час три брата Пронькины пробираются берегом Старицы, по-змеиному волоча в траве свои длинные тела. «Убьют, им все равно», — подумала она и, боязливо втянув голову в плечи, побежала к усадьбе неслышными кошачьими шажками.
Николай вошел в пеструю тень тополя и провел рукой по лицу. Он был словно во хмелю. Злоба и жалость душили его при мысли, что бандиты потопчут пшеницу, загубят скот. На войне — в атаках, в ночной разведке — не раз приходилось ему переживать острое чувство близкой опасности. Но там он жил под чужой командой, а здесь должен был командовать сам.
Собака тявкнула у его ног. Николай вздрогнул и обеими руками вцепился в ее жесткий загривок.
— Цыц! — прошипел он с такой силой, что пес замер и униженно лизнул ему руку.
В тот же момент сонное звяканье на островке дошло до Николая и ударило его по ушам: кони сами себя окажут с этими колокольцами. А весь остальной скот собран во дворе, в сараях — овцы, коровы, телята… Большими прыжками он пересек дорогу. Скорее, скорее!
Вбежав в горницу, он увидел мать, которая сидела на нарах, одетая и повязанная. Натальи с ней не было.
Он подскочил к постели, сбросил на пол подушку. В руках тускло блеснул наган. Авдотья поднялась и молча шагнула к нему.
— Бандиты, матушка! — прошептал он, ощупью крутя барабан револьвера. — Баб и ребят спрятать надо.
— В кладовку уйдем, — сразу отозвалась Авдотья. — Там дверь кованая.
— Без крику, — наказал Николай. — А то убьют.
Авдотья скользнула мимо него и склонилась над широкими нарами. Николай забежал в соседнюю комнату.
Здесь первой проснулась Дунька. Она увидела светлые от луны окна и тень человека, метнувшегося прямо на нее.
— Батя! — испуганно вскрикнула девушка, села на нарах и смолкла, узнав Николая.
— Ступай на остров, колокольцы у лошадей сними, — колючим шепотом сказал он ей. — Брод знаешь?
— Я сейчас, — глухо ответила Дунька.
Она нашарила платок, попыталась повязаться. Но руки не слушались ее.
Николай встряхнул за плечи сонного Дилигана.
— Ваня, бандиты! — сказал он ему в самое ухо. — Скот спасать надо.
Дилиган крякнул, скатился с нар, поискал сапоги. Но потом махнул рукой и босой одним прыжком выскочил в коридор.
— Коров на остров гони! — закричал ему вслед Николай. — Овец перетаскайте! Скорее!
Дилиган тяжело пробежал по терраске, за ним, отчетливо стуча пятками, промчалась Дунька.
Тишина в доме рушилась. Беспорядочно захлопали двери, разноголосо заплакали ребятишки, пронзительно застонала Мариша.
Николай выбежал из дому. Отовсюду поднималось смутное, безостановочное движение. Во дворе жалобно блеяли овцы, протяжно, как во время пожара, мычали коровы.
— Стой! — крикнул Николай, когда из-за крыльца метнулась чья-то высокая тень.
Человек прыгнул мимо и пропал в темноте. Николай побежал за ним и тут же, за углом дома, столкнулся с Дарьей Гончаровой. За спиной у нее темнел огромный узел, сонный малыш припал к плечу, а сзади семенил старший в одной коротенькой рубашке. Николай удивился его тонким голым ножкам.
— В кладовую ступай! — на ходу бросил он и хотел прибавить что-нибудь утешительное, ободряющее. Но не успел: за спиной заскрежетала на ржавых петлях дверь. Он понял, что мать открыла кладовую, и подумал с облегчением: «Ничего, отсидятся!»
Теперь тревожился он только о том, успеет ли Дилиган перегнать скотину на остров.
Еще нужно было разбросать на мосту бороны. Он даже удивился, почему эта мысль не пришла ему в голову раньше. Отчетливо представились бороны, лежащие зубьями вверх. Слабо усмехнувшись и почти не хромая, он побежал к кузнецу.
У дома кузнеца налетел на кузнечиху. Большая, толстая, она кралась вдоль забора, и сын шел за нею, загребая пыль ногами. Увидев Николая, женщина судорожно открыла рот. Николай схватил кузнечонка за плечо и крикнул:
— Ку-да-а?
Панька ничего не видел и не слышал: он обеспамятел от страха.
— Отец где? — спросил Николай и потряс кузнечонка с такой силой, что под руками треснула рубаха.
Панька всхлипнул, забормотал что-то непонятное. На крыльцо вышел кузнец. Николай отпустил парня и крикнул прямо в бородатое, странно равнодушное лицо кузнеца:
— Бороны давай! Мост загородим!
Кузнец поправил картуз и, подойдя к боронам, прислоненным к заборам, неторопливо стал снизывать их зубьями вверх. Уложив три бороны, поднял их над головой и легко зашагал к мосту.
Николай сунул одну борону Паньке и сам взял две.
Кузнец первый свалил свою ношу на расшатанный мосток, потом одернул рубаху и принял от Николая и от пасынка их бороны. Шесть борон, снизанных по три, легли во всю ширину моста. Их зубья остро блестели под луной.
Увидев тополь, стоявший прямо у моста, Николай хозяйственно отметил, что тополь очень стар, и решил свалить дерево на мост.
Он прокричал об этом кузнецу. Тот кивнул тяжелой головой и послал пасынка за топором.
Луна скрылась за тучами. В пепельной мгле, которая навалилась на хутор, Николай расслышал тяжелый плеск воды и понял, что Дилиган начал переправлять скот. Луна снова выбилась из-под облаков, степь широко посветлела. Николай вгляделся в ее немой простор. Оттуда с минуты на минуту могли появиться бандиты. Через Старицу им не пройти, потому что дно у речушки топкое, скакать же в обход через выгон очень далеко. Значит, бандиты могли проникнуть на хутор только через мост. Он с надеждой посмотрел на бороны, еще раз сказал кузнецу о тополе и пошел к озеру.
Переправа уже заканчивалась. У брода в камышах понуро стояла корова. Около нее хлопотал Дилиган. На берегу Павел Васильевич, упав на колени, держал двух вырывающихся овец. Дилиган обвязал ремнем шею коровы и гулко ударил ее кулаком в бок. Она поплелась, раздвигая камыши.
— Всех перетащили? — спросил Николай, перехватывая у Павла Васильевича одну овцу.
— Всех, — тихо ответил Павел Васильевич.
Он взвалил овцу на загорбок и, отплевывая шерсть, набившуюся ему в рот, вошел в воду. Николай поднял оставшуюся овцу и последовал за ним.
Ноги у него вязли, он задыхался. А вода расходилась медленными кругами, и лунные блики сламывались в них, пробегая по всему озеру.
У темного островка Николая встретила Дунька. Она приняла от него овцу и, сгибаясь под ее тяжестью, длинноногая, тонкая, зашлепала по мелководью.
— Гляди не надорвись, — шепотом сказал Николай и повернул обратно.
К мосту он подбежал в тот момент, когда подсеченный тополь с широким и стонущим свистом повалился наземь.
Кузнец закинул топор на плечо и несколько мгновений смотрел, как покачивались над хрупкими перилами тонкие темные ветви. Потом шагнул к соседнему тополю и с размаху тюкнул топором по нежному стволу. Николай схватил его за руки и крикнул:
— Довольно, бешеный! Все деревья порубишь.
Кузнец глянул куда-то вбок и вдруг весь дернулся. Волосатое лицо его, обращенное в степь, изобразило ужас.
— Верхота! — сказал он тонким, не своим голосом и ткнул топором в воздух.
Николай быстро обернулся. На взгорье темнел силуэт всадника.
Кузнец перехватил топор под самое лезвие, пригнулся и побежал бесшумной рысцой. Николай кинулся за ним, но вдруг повернулся и побежал к большому дому, держа в вытянутой руке наган. Он пересек дорогу и стал красться в тени домов.
