Сведение дебета с кредитом отнимало у меня слишком много времени и сил, чтобы я могла себе позволить кружить голову первому встречному. Так что пусть уж они с Франком сами разбираются со своими либидо. Мое сейчас отдыхает.
Ведь это, черт побери, отпуск, или что?
В общем, как настоящий друг, я быстренько остудила пыл нашего Артурчика, щеголявшего в темных очках «Рей-Бан Авиатор», и заняла в поезде его место, уступив свое – рядом с Франком, да еще и по ходу движения.
А сама проспала всю дорогу.
Честное слово, от одной мысли о том, что мне предстоит карабкаться по горам с этими гирями на ногах, я уже заранее чувствовала себя уставшей…
Потом нас препроводили на суперсемейную супертурбазу, где нас ждала куча прочих суперучастников, пребывавших в суперприподнятом настроении в связи с предстоящим суперпоходом с такими супермилыми осликами, с таким суперским хлебом – краюхами, с таким суперским сыром, что я тут же опустила забрало и ушла в глухую оборону.
Эй, но не так, как в детстве, ага? Нет, нет! Ничего общего! Просто я сопровождала Франка, и баста. И нечего от меня требовать еще и какой-то общительности.
Я занималась торговлей, и на протяжении всего года общение было моей работой, поэтому в свой собственный отпуск я прежде всего нуждалась в отдыхе от контактов с людьми. Особенно с симпатичными.
Я не дулась, я просто отдыхала.
Для меня все это сразу оказалось чересчур, и я уже понимала, что мне физически не по силам внести свой вклад во всеобщую ажитацию.
Ты Франк, я Билли. Моя поехать с тобой, твоя ни о чем меня больше не просить.
Ну а поскольку он меня любит и прекрасно меня знает, он оставил меня в покое.
Мы с ним спали в одной палатке, и вечером следующего дня он мне признался, что сказал им, чтобы они на меня не обижались, что я ни с кем не разговариваю… потому что переживаю тяжелую любовную драму…
Я ответила, что он правильно сделал, поскольку я всегда в той или иной степени переживаю тяжелую любовную драму, поулыбалась немножко и, не сдержавшись, добавила, что это вообще история всей моей жизни, разве не так? И тут мы с ним оба так и покатились со смеху в своих спальниках, чтобы ни на секунду не усомниться, что я и впрямь очень-очень юморная девчонка.
Я обожала спать вместе с ним в нашем крохотном домике (я грамотно распределила обязанности: мне надлежало палатку устанавливать (подбрасывание в воздух – две секунды), а ему собирать (два часа)), я доставала свою фляжку водки, и мы болтали обо всем на свете. Перемывали косточки членам группы, ржали, хихикали, глумились, рассказывали друг другу пропущенные эпизоды из своей жизни, истории о наших букетах, о наших заказах, о работе, о кольцах, о клиентах и браслетах.
А еще Франк, дурачась, перепевал мне разные скаутские частушки, одна похабнее другой, а я умирала со смеху.
Я так гоготала, что порой казалось, наша палатка вот-вот взлетит. Наши соседи наверняка удивлялись, насколько быстро я оправляюсь от своей тяжелой любовной драмы…
Ну и наплевать…
Мне вообще наплевать на других… Я люблю только близких.
И мою собаку.
В какой-то момент нас разделили на три группы, по причине слишком ненадежных троп, и в «новом» составе мы оказались вместе с одним семейством – таких чистеньких, опрятненьких, с прилизанными волосами.
Хотя и мальчик, и обе девочки вели себя безупречно, их родители, со всеми своими принципами Воспитателей Великих и Непреклонных, явно были на взводе.
На рюкзаках у них все еще красовались наклейки «Manif Pour Tous»[53], и первым делом они поинтересовались у нас с Франком, обручены ли мы и собираемся ли пожениться.
Бедняги…
Франк, занимавшийся сумкой с провиантом, вопроса не расслышал, и я с ходу ответила им, что мы брат и сестра.
Ну да… Мне хотелось и дальше иметь возможность спокойненько ржать по ночам в моем маленьком домике с моим маленьким гомиком, не опасаясь того, что они заявятся окатить нас холодной водой…
Мы шли следом за ними, и я указала Франку подбородком на ту самую наклейку, чтобы он улыбнулся, но он был настроен лирически и никак не отреагировал.
Его Артурчик смылся, примкнув к другой группе минипутов[54], и шел теперь вместе с малышкой Селенией, двадцатилетней набитой дурой, чей силуэт зато классно смотрелся в его зеркальных очках, и Франк был, конечно, слегка разочарован жизнью… «Слушай, – сказала я, ткнув его под ребро, – но у тебя же есть я…» А поскольку и это его не развеселило, я и выдала ему из нашей с ним аптечки первой помощи:
– Что посоветовали бы вы мне в тот день, когда бы я увидала, что вы меня больше не любите? – спросила я его как ни в чем не бывало.
– Взять любовника, – ответил он мне без запинки.
– Что делать мне потом, в тот день, когда любовник мой меня разлюбит? – не унималась я.
– Взять другого.
– До каких пор это будет продолжаться?
– До тех пор, пока твои волосы не поседеют, а мои не побелеют, – улыбнулся он.
И оп, все по новой, как в старые добрые времена. После этого он снова выглядел как огурчик. (Так, стоп! Никаких овощных сравнений – так и до картошки можно договориться, а это – табу!)
После этого он снова был в отличной форме.
Да здравствует Альфред.
Осел нам не полагался, потому что мы были без детей.
А поскольку семейство Прилизанных было с детьми, то им выдали маленького серенького ослика, суперсимпатичного, по кличке Ослик. (Супероригинально.) Он очень мне нравился, хотя я и побаивалась его слегка…
(Поскольку Франк с этими людьми явно не собирался иметь ничего общего, ни с отцом, ни с детьми, ни со всем семейством, ни разделять их взгляды на достоинство, уважение, прощение или рай, то об ослике можно было забыть.)
Ослик…
Я звала его Ося и время от времени потихоньку подкармливала.
Мсье Прилизанный смотрел на меня осуждающе, ведь в правилах четко было написано, что в пути животных кормить нельзя.
– Это правило номер один, – твердил детям наш главный спец по кадишонам[55], – Вы можете давать им все, что угодно, когда они отдыхают, но в остальное время – ни-ни, ни травинки. Иначе… уж и не помню, что там могло случиться иначе… ах да, иначе у ослов сломается встроенный GPS-навигатор и они потеряют ориентацию…
Ладно, но неужели я брошу огрызок муравьям, доев яблоко, когда рядом со мной такой миленький ослик вот уже четверть часа с него не сводит глаз?
Отлично, мы ведь не звери и не тупицы.
Между мною и мсье Прилизанным начинало ощущаться напряжение.
Мне не нравилось, как он разговаривал со своей женой (как с идиоткой), мне не нравилось, как он разговаривал со своими детьми (как с идиотами). (Когда я нервничаю, вокруг одни идиоты, вы не заметили?) (От себя не убежишь, чуть что – и из меня так и прут Сморчки.) (Тут же.) (Увы.)
Он все время принюхивался к Франку, словно бы заподозрив, что тот не вполне мужик, как они говорят, и это страшно меня бесило. Эта его собачья манера принюхиваться к заднице вызывала у меня отвращение.
Ну и потом, у него был прямо-таки дар – портить любой мало-мальски приятный момент. Малышке нельзя было сорвать цветок и подарить его маме, потому что это растение занесено в Красную книгу. Мальцу, просившему у него бинокль, надо было подождать, мол, сейчас у него слишком грязные руки. И время полдника еще не пришло, так что если ты голоден, то терпи. И ослика в поводу повести нельзя, потому что ты его наверняка упустишь. И пускать блинчики по воде никогда у тебя не получится, потому что ты не прилагаешь к этому достаточных усилий. (Прилагать усилия, чтобы пускать блинчики по воде… Нет, ну какой придурок…)
Другой малышке говорилось, что если она еще раз подойдет к ослу сзади, тот непременно ее лягнет и может даже убить. (Мой Ося… Какая чушь…) Когда его жена восхищалась видом, он отвечал, что с противоположной стороны холма вид значительно лучше, когда она фотографировала детей, он предупреждал, что у нее ничего не выйдет, потому что она снимает против света, а когда под конец она согласилась взять свою кроху на руки, он возвел очи к небу, напомнив ей, что нельзя вот так вот поддаваться на детские капризы.
Ладно.
Я замедлила шаг, прикинувшись страшной любительницей флоры и фауны, чтобы немножко остыть.
Вали ты со своим мирком подальше от моей души, грязный мелкий надзиратель, я тут смотрю, какие злаки я буду класть в свои букеты…
Во время пикника он подсел к Франку, типа поболтать по-мужски, и запросто так его спросил, хотим ли мы тоже детей.
Франки бросил мне взгляд, означавший «Не вмешивайся, я тебя умоляю», и ответил ему какую-то расплывчатую чушь, замяв разговор.
Пока мы закрепляли свои рюкзаки на спине у Оси, Франк шепнул мне на ушко:
– Эй, Билли, не устраивай мне проблем с этим типом, о’кей? В следующей группе идет мой коллега по работе, который мне дорог, и я не хочу скандала, договорились? Я ведь тоже все-таки в отпуске…
