значительно менее красному и мокрому, чем мое. – Прости, мне только что принесли заказ.
Он показывает на пинту светлого пива, стоящую на подносе перед ним.
– А, ничего страшного, – отмахиваюсь я, в ту же секунду пытаясь поймать взгляд официантки, пока та поспешно удирает в другой конец бара.
Пожалуйста, отдай мне эту пинту прямо сейчас, вопит мой мозг. Но рот говорит: «Я закажу себе еще, ничего страшного».
Из профиля Джоша я узнала, что ему тридцать четыре, и он работает в рекрутинге. У него короткая стрижка, безупречная кожа и густые, нахмуренные брови, как у одного из братьев Галлахеров[19]. Этим вечером на нем темно-зеленая рубашка, судя по виду, только что купленная, модные кроссовки и узкие джинсы. Я делаю вдох и собираюсь с силами. Мне нужно расслабиться и хорошо провести время, не срывая свою фрустрацию на бедного, трезвого Джоша с его прелестной большой пинтой пива.
В конце концов мне удается заказать бутылку «короны», и мы протискиваемся на поле для мини-гольфа.
– Как прошел твой день? – интересуюсь я, протягивая ему одну из мини-клюшек. – По шкале от одного до десяти.
– Эм, наверно, на пятерку. Я целый день сижу за компьютером, так что, честно сказать, все мои дни практически одинаковы.
– Ты давно, эм, занимаешься наймом? Все правильно? Рекрутинг?
– Черт, наверно, уже больше десяти лет, – отвечает Джош. – Я устроился в компанию сразу после университета вообще-то. Работа не особо захватывающая, но зарплата хорошая, и у нас есть скидка в спортзал.
Я положила свой неоново-оранжевый мячик на разметку в начале первой лунки. Задача, видимо, заключалась в том, чтобы забить мяч в пасть большого крокодила, и, если удар будет точным, он покатится, постепенно замедляя движение, к хвосту, а затем попадет точно в лунку.
Я послала свой мяч в сторону крокодила, но он отлетел от его челюсти, едва она закрылась, и откатился ко мне, оказавшись почти там же, где был в начале.
– Классное место, – решаюсь сказать я, глядя, как как мяч катится и останавливается у моих ног. – Хороший выбор.
– Да, офис прямо за углом, так что мне очень удобно.
– А, от меня это как раз далековато. Я живу на другой стороне города.
– Мы иногда ходим сюда по пятницам после работы. – продолжает Джош. – Бывает, тут такое творится!
– Правда? Что, вы типа танцуете на столах и подкатываете к главному бухгалтеру? – пытаюсь пошутить я.
– Ой, если б. – Джош делает глоток пива, на его верхней губе остается полумесяц пивной пенки, и он улыбается мне.
Я смотрю на почти полную пинту Джоша и внутренне вздыхаю. Несмотря на, по меньшей мере, десять минут форы, она выглядит так, будто до этого момента была нетронутой. Я жду, не спросит ли он о том, как прошел мой день, или чем я занимаюсь, или, по крайней мере, какая у меня любимая пицца. Но Джош молчит, поэтому вместо этого мы некоторое время потягиваем свои напитки в тишине. Я начинаю думать, что этот вечер будет очень долгим.
Джош берет свою клюшку, чтобы попытать удачи с ухмыляющимся крокодилом, который резко поднялся до четвертого места в списке моих злейших врагов всех времен. Он ждет, пока пасть крокодила закроется, делает паузу, а затем посылает мяч прямо между челюстей. Мяч пролетает через хвост, выскакивает с другого конца и шлепается точно в лунку.
– Лунка с одного удара! – улыбается он.
– Погоди, как ты это сделал?
– Тут есть хитрость, – говорит Джош. – Все дело в том, чтобы рассчитать время. Я был на этой лунке сто раз, и ее всегда можно забить с одного удара. Дождись, когда крокодил закроет пасть, считай до трех и бей по мячу.
Сто раз? Скольких женщин он сюда водил, думаю я.
– Так вот как ты производишь впечатление на свиданиях? – спрашиваю я.
– Эй, не рассказывай никому о моем секрете.
– Я унесу его с собой в могилу.
Мы переходим к следующей лунке, где мячик надо забить сквозь ноги гигантского тарантула.
– А здесь нужно ударить так, чтобы мяч отскочил от той задней ноги… – начинает он, подстраиваясь для удара.
– Ты всю жизнь прожил в Истборне? – Я перебиваю его, пока он не продолжил свое обучение.
– Да. Мои родители родились здесь, и бабушки с дедушками тоже. Если б я рос здесь сейчас, то возненавидел бы это место.
– Почему? – удивляюсь я.
– Теперь тут слишком много иммигрантов.
Я внимательно изучаю его лицо в поисках хоть каких-то знаков, что это была просто неудачная шутка. Я не знаю, что ответить, и это оказывается ошибкой, потому что он воспринимает мое молчание как сигнал продолжать.
– Примерно лет пять назад тут было довольно приятно. Но они пригрели кучу беженцев в жилом комплексе по соседству, и после этого все покатилось по наклонной.
– Джош, это звучит немного, эм, по-расистски, – замечаю я.
– Нет, это не так. – Он опускает клюшку. – Я не говорю, что они плохие люди. У нас на работе взяли одного такого. Странный тип. Я просто думаю, это ошибка – пускать в страну слишком много иностранцев, особенно если они не могут внести свой вклад.
– Что ты имеешь в виду под «не могут внести свой вклад»? Они находят работу и платят налоги.
– Да, они находят работу, то есть они отбирают ее у нас.
– Я и представить не могла, что ты – твиттер-бот. – Я пытаюсь сдержать смех.
– Шутки тут не к месту, – заявляет он, по виду слегка злясь. – Я только говорю, что мы должны защищать свои границы.
– Защищать свои границы? – фыркаю я. – Никто к нам не вторгается. Этим людям нужна наша помощь.
– Нам бы для начала о своих людях позаботиться. Британцах, которые живут в крошечных муниципальных квартирках в ужасных домах. Британцах, которые борются за выживание на социальных выплатах и банке еды. Не всем же жить в приятном среднем классе, в домике с тремя спальнями с хорошими родителями и хорошей школой, – говорит он. – Это ведь ты, да? Я угадал?
К моему раздражению, Джош недалек от правды. До того как умер папа, все в моем детстве было «приятным». Моя собственная комната. Две гиперопекающих старших сестры. Один кот (ладно, он недолго прожил, но это был несчастный случай). Счастливо живущие в браке родители, которые наслаждались этой благодушной сельской романтикой, принадлежавшей последнему поколению, которое женилось молодыми и осталось вместе ради детей. Хотя я благодарна им за такую стабильную домашнюю жизнь, но иногда размышляла, не было ли им до смерти скучно. Но все это совершенно не значило, что меня не волновали люди,
