— Да.
— Хорошая крыша! — одобряет Быстров. — А на чем ты играешь с такими плечами?
— На фортепиано. Честное слово. С детства как-то полюбил…
Быстров выкидывает удостоверение в мусорный бак. И видит в баке выброшенное тряпье. Хватает что-то вроде рваной простыни, связывает сзади руки подозрительного типа. Толкает его, тот падает на землю. Быстров связывает ему ноги.
Уходит.
Теперь надо поменять внешность.
Быстров в парикмахерской.
— Постричь. Наголо.
Парикмахер смотрит на него в зеркало.
Быстров смотрит на парикмахера.
Вскакивает, стаскивает с себя покрывало, уходит.
Рука парикмахера тянется к телефону.
Быстров в каком-то дворе, в закутке за мусорными баками. Он сидит на земле, перед ним осколок зеркала. Быстров сдабривает волосы пеной и, морщась, удаляет волосы бритвой-станком. Время от времени поливает голову водой из бутылки.
Преобразившийся Быстров останавливает машину:
— Командир, надо из Москвы уехать.
— Это запросто! — говорит пожилой, но бесстрашный водитель. —
И куда надо?
— Чем дальше, тем лучше.
— От денег зависит.
Быстров показывает деньги.
— Этого на сколько хватит?
— Километров на триста.
— Годится.
Водитель везет странного пассажира. Деликатно осведомляется:
— А вы никого не убили?
— Нет. Это меня собираются убить.
— Да? Слушайте, где-то я вас видел?
— Вряд ли.
А большие люди собрались, чтобы обсудить положение.
— Ну что? Оконфузились? — спрашивает Капотин.
— Кто ж его знал, что он такой фортель выкинет? — оправдывается Пробышев. — Был тихий, послушный человек.
— Жена, дочь — знают, где он?
— Вели с ними работу, — отвечает Пробышев. — Не знают.
И вправду — вели работу. Светлана уныло бродит среди разгромленной мебели.
Настя, вся в крови, пошатываясь, бредет в ванную.
— Кто у него еще есть? — спрашивает Капотин.
— Брат. С ним тоже поработали.
И опять не соврал генерал. Быстров-младший сидит с книжкой и берет чашку с чаем, чтобы отхлебнуть. Морщится. Открывает рот, в котором нет половины зубов. Вынимает шатающийся зуб.
— Розыск организовали? — продолжает выспрашивать Капотин.
— Сразу же. Его уже зафиксировали в нескольких местах, но не успели задержать.
— Что ж. Нет худа без добра, — неожиданно говорит Капотин. — Раньше его было не за что убивать, только по необходимости. А теперь есть за что. В прессе и на телевидении организуйте ряд материалов о Быстрове как о коррупционере, политическом авантюристе. Можно сказать, что он хотел организовать переворот.
— Фашистский, — вставляет кто-то.
— Ладно, пусть фашистский. Ну и еще что-нибудь добавьте. В быту маньяк, хапуга. Детей обижал. И если, товарищ генерал Пробышев, через три дня он не будет найден, а окажется в каком-нибудь Лондоне, убить придется вас.
— Понимаю, — мокнет лбом Пробышев. — Обещаю — выловим!
А Быстров, заехавший черт знает в какую глушь, сидит в предбаннике со стариком Евгеньевичем, пьет квас, нежится.
— Эх, Евгеньич, хорошо тут у вас. Тишина, покой… Оторвались мы от народа, от корней.
— Это точно, — кивает старик, привыкший со всем соглашаться не от покорности, а от лени.
— Хоть бы кто-нибудь из наших заехал бы сюда, посмотрел, как обычные люди живут. Без Интернета, без супермаркетов, на нищенские деньги!
— Это точно…
— С другой стороны — а зачем вам это? В Интернете — порнография, в супермаркетах — модифицированные продукты. А у вас все натуральное.
— Это точно. Ну, в дом, что ли?
— Ты иди, а я еще попарюсь. Можно, я у тебя поживу пару месяцев? Не даром, естественно?
— Живи, мне-то что?
Быстров идет в парилку, а Евгеньевич в дом.
Он включает телевизор, а там как раз репортаж:
— Сейчас полным ходом идет операция «Перехват». Из наших источников известно, что на этот раз исключены все возможности побега за границу и человек, виновный перед людьми и государством, понесет заслуженное наказание. Комментарий прокурора Рубака.
Рубак перед камерой:
— Нами объявлена беспощадная борьба со всеми проявлениями коррупции, взяточничества, злоупотреблений и тому подобное. Никто, кого мы считаем виноватым, не уйдет от возмездия народного суда. Мы призываем к сотрудничеству и открытости. Вот, например, если у человека «бентли» за полмиллиона долларов, — он кивает на машину, рядом с которой стоит, — пусть отчитается, откуда у него деньги на такую машину!
— Это ваша машина, — напоминает ему журналист.
— Да? Ну и что? Виноват прокурор — судите прокурора! — бьет себя в грудь прокурор, как Чапаев в знаменитом фильме. — Только эта машина не моя, а сына. То есть на мои деньги куплена, но никто не знает. А когда никто не знает, нет вопроса.
В сенях слышится стук. Евгеньевич выключает телевизор.
Хозяин и гость сидят распаренные, пьют чай.
— Построю домик, сад разведу, огород распашу, — мечтает Быстров. — А то и женюсь. Нет, моя Светлана женщина хорошая, но, боюсь, назад пути нет. Точно, женюсь.
— Дело хорошее, — соглашается Евгеньевич.
Гость укладывается спать, а Евгеньевич, почесав шею под бородой, достает из шкатулки допотопный мобильный телефон, размером с лапоть, подключает его к сети и ждет, когда появится индикатор, указывающий, что можно звонить. Задумчиво смотрит при этом на Быстрова, не испытывая к нему ни вражды, ни ненависти. Ничего, впрочем, не испытывая.
И снится Быстрову предутренний сон: дебелая деревенская красавица идет от речки с ведрами, держа коромысло на крутых плечах. А он лежит на сеновале, смотрит. Красавица ставит ведра, лезет к нему на сеновал. Он притворяется спящим. Следит сквозь ресницы. Красавица умиленно смотрит на него. Протягивает руку, чтобы погладить. Но вместо этого грубо треплет за щеку.
Быстров вскакивает. Перед ним Валера Свистунов с пистолетом, другие люди.
— Предал, дед? — спрашивает Быстров Евгеньевича.
Тот пересчитывает в двух ящиках бутылки с водкой (его гонорар) и хладнокровно отвечает:
— Предают своих, а ты мне чужой.
Доставить человека из края в край страны, когда надо, плевое дело.
Пробышев где-то в мрачном подземелье говорит заупрямившемуся Быстрову:
— Ну? Что будем делать? Я бы тебя прямо сейчас задавил, да не велят. Требуют, чтобы все было по плану. Так вот: ты можешь опять сбежать. Но мы твою жену искалечим, дочь изнасилуем, брата изуродуем.
— Так вы уже. Сам же сказал.
— А мы по второму разу пройдемся. Тебе приятно будет, если они тебя начнут проклинать?
— Я хочу подать в суд! — топорщится Быстров.
— Зачем, дурашка?
— Чтобы иметь возможность защищаться!
— Да? Ну, не знаю, не знаю…
Пробышев отходит, звонит кому-то. Возвращается.
— Ну что ж, подавай. Даже лучше — пусть народ убедится, что все законно, по суду, по справедливости!
Быстров дома. Они сидят с женой, обнявшись, на диване.
— Не верю я им, — говорит Светлана. — Не надо никакого суда.
— Надо, Света! Я теперь не хочу быть мишенью! Я докажу свои права! — сверкает глазами Быстров, в котором появилось что-то совсем новое.
— Ничего ты не докажешь…
Светлана о чем-то думает, а потом спрашивает:
— Ты знаешь, кто тебя будет убивать?
— Да. Валера Свистунов. Он неплохой парень, но — работа такая.
— А почему бы тебе его не убить? Им ведь неважно кого, лишь бы другие боялись.
